На полке в простенке стояли книги, принадлежащие брату судьи по отцу. Джон Филдинг поддерживал семью Генри после того, как тот скончался в Португалии. Брогден вывел Джеффри в коридор и закрыл за собой дверь.
– Мистер Уинн, – произнес клерк, – вы должны обещать мне, что не станете пытаться увидеть ее раньше сегодняшнего вечера, когда она немного придет в себя. Я знаю, что, если вы не дадите такого обещания, вы обязательно попытаетесь это сделать. Если же вы пообещаете мне, то я сам отправлюсь в Ньюгейт вместе с констеблем, который будет ее сопровождать, и прослежу, чтобы начальник тюрьмы не надул ее.
– Мистер Брогден…
– Итак, вы даете мне слово?
– Мистер Брогден, я благодарю вас.
И вот сейчас, шагая на запад по Флит-стрит, Джеффри все больше и больше впадал в меланхолию, и картины, одна хуже другой, рисовались в его воображении. Вновь и вновь он переживал сцену, произошедшую в доме судьи, подобно человеку, который трогает кончиком языка больной зуб, каждый раз зная, что будет больно.
Он шел по северной стороне улицы, той, где располагалась церковь св. Дунстана, по тротуару, отгороженному каменными столбиками. Нельзя сказать, что улица в этот час была оживленной, хотя на ней, как обычно, раздавался стук колес, грохочущих по булыжной мостовой, и чересчур нервные прохожие время от времени разражались бранью. Дойдя до поворота на Чансери-лейн, Джеффри взглянул на заведение миссис Сомон, расположенное на южной стороне Флит-стрит.
Это был очень старый деревянный дом. Зажатый с двух сторон более новыми кирпичными домами, он возвышался над улицей всеми своими четырьмя этажами почерневших бревен, белой штукатурки, покосившихся – словно спьяну – перекрытий и множества старомодных на вид окон. Вывеской служила деревянная рыба, приколоченная над входом, которая, видимо, считалась лососем и даже была выкрашена в розовый цвет. Кроме того, поскольку миссис Сомон рассчитывала на приличную публику, для тех, кто умеет читать, имелась еще одна вывеска, между первым и вторым этажом, прямо над рыбой; черными буквами по штукатурке там было написано просто: «Восковые фигуры».
Это было знаменитое заведение, которое шестью годами позднее посетил шотландский адвокат по имени Босуэлл. Но Джеффри, подобно многим лондонцам, никогда не был внутри.
Облако дыма закрыло заходящее солнце, а также окна заведения миссис Сомон. Некоторое время Джеффри стоял не двигаясь и глядел в сторону дома, как будто желал удостовериться, что он все еще стоит на месте. Потом он побрел вдоль сточной канавы, перешел на южную сторону улицы и вошел в расположенную неподалеку таверну «Радуга».
Как и рассчитывал Джеффри, в передней комнате таверны уже сидел, ожидая его, доктор Джордж Эйбил.
– Доктор, – обратился к нему Джеффри. – Я благодарен вам за то, что вы откликнулись на мое письмо и явились сюда. Скажите, доктор, согласились бы вы ради правого дела нарушить то, что, по моим представлениям, относится к сфере вашей профессиональной этики? Не согласились бы вы, более того, пойти на риск нарушить закон?
– Мистер Уинн, – ответил доктор Эйбил, наклоняя голову, – я уже имел случай указать вам на ваше безрассудство…
– С безрассудством покончено. И навсегда. Обещаю вам.
Доктор Эйбил, сидевший спиной к окну на скамье перед длинным столом, который стоял в оконной нише, взглянул на него, но ничего не сказал. Джеффри поднял руку:
– И я совсем забыл о приличиях. Не согласитесь ли выпить со мной кофе и выкурить трубку? Вчера вечером в «Винограднике» я обратил внимание, что вы курите табак.
– Вы много замечаете, молодой человек.
– Приходится; этим я зарабатываю себе на хлеб. Так, я закажу кофе и трубки. И не делайте никаких выводов, пока я не изложу мои намерения. Речь идет о Пег Ролстон.
– Как чувствует себя молодая леди после вчерашней ночи? Как у нее дела?
– Плохо, доктор. Ее отправили в Ньюгейт.
– Продолжайте. Я не стану больше вас перебивать.
Первоначально «Радуга» была кофейней, и в ней, как и раньше, варили этот черный как смоль и весьма изысканный напиток. Им подали кофе, две длинные глиняные трубки и табак в жестяной баночке. Они прикурили от уголька, который принес, держа каминными щипцами, трактирщик. На скамьях за столами сидело еще около дюжины посетителей, поэтому Джеффри старался говорить тихо.
– Вчера вечером, когда я показал вам портрет Ребекки Брейсгердл, или Грейс Делайт, в расцвете молодости, вы сказали, что я не могу, не имею права жениться на Пег, поскольку мы с ней, возможно, кровные родственники. Я поднял вас тогда на смех.
– Но не всерьез? Мне и тогда так показалось.
– В таком случае вы ошиблись. Сейчас, как и прежде, мне смешны такие вещи. Будем откровенны. В голове каждого мужчины всегда присутствует «задняя мысль»: «А что, если?» Вот и все, и ничего в этом особенного нет. Это только одна из причин, почему я уже давным-давно не женился на Пег, если, конечно, она согласилась бы выйти за меня.
– Другие причины, должно быть, весьма серьезны, сэр?
– Да. Была только одна и весьма серьезная причина. Заметьте, я говорю: была. Больше ее нет. После этой ночи жизнь моя коренным образом переменилась.
– После этой ночи, говорите вы? А что изменилось?
– Сейчас это несущественно.
– Вы считаете это объяснением, молодой человек?
– Доктор, прошу вас, имейте терпение. Сегодня Пег дали месяц тюрьмы. Утром я спросил судью Филдинга, могу ли я сделать что-нибудь, чтобы ее освободили раньше этого срока. Он ответил, что ее тотчас же выпустят, если ее дядюшка заберет свою жалобу.
– Ну, так, несомненно, и есть?
– О да! Это – самый лучший и самый короткий путь. Если только он вообще возможен. Но этот путь – не единственный, что было хорошо известно судье Филдингу. Если мы с Пег станем мужем и женой, с этой самой минуты право решать что-либо принадлежит только мне. Женившись на ней завтра же, я могу потребовать ее незамедлительного освобождения из Ньюгейта.
Табачный дым заполнил оконную нишу. В другом конце комнаты кто-то читал вслух газету (ее можно было найти в любой кофейне и почти во всех тавернах) и восторженно сквернословил по поводу мистера Питта. Доктор Эйбил, который, несмотря на свою неопрятную наружность, не был вовсе лишен понятий о благородстве, вынул изо рта трубку и взглянул на Джеффри.
– Так вот, значит, что вы задумали? Обвенчаться с девушкой в тюрьме?
– Если понадобится. Хотя я всячески постараюсь избежать этого. Путь этот, нужно признать, далеко не лучший…
– Не лучший? Это просто недопустимо.
– Но вчера вечером, доктор, вы сами предложили…
– Я сказал, что этого дурацкого ареста можно было бы избежать, если бы вы уже были женаты. Возражения же мои касались вашей женитьбы на ней в принципе. Я перечислил все, что этому препятствует, и вы, как мне показалось, согласились со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Мистер Уинн, – произнес клерк, – вы должны обещать мне, что не станете пытаться увидеть ее раньше сегодняшнего вечера, когда она немного придет в себя. Я знаю, что, если вы не дадите такого обещания, вы обязательно попытаетесь это сделать. Если же вы пообещаете мне, то я сам отправлюсь в Ньюгейт вместе с констеблем, который будет ее сопровождать, и прослежу, чтобы начальник тюрьмы не надул ее.
– Мистер Брогден…
– Итак, вы даете мне слово?
– Мистер Брогден, я благодарю вас.
И вот сейчас, шагая на запад по Флит-стрит, Джеффри все больше и больше впадал в меланхолию, и картины, одна хуже другой, рисовались в его воображении. Вновь и вновь он переживал сцену, произошедшую в доме судьи, подобно человеку, который трогает кончиком языка больной зуб, каждый раз зная, что будет больно.
Он шел по северной стороне улицы, той, где располагалась церковь св. Дунстана, по тротуару, отгороженному каменными столбиками. Нельзя сказать, что улица в этот час была оживленной, хотя на ней, как обычно, раздавался стук колес, грохочущих по булыжной мостовой, и чересчур нервные прохожие время от времени разражались бранью. Дойдя до поворота на Чансери-лейн, Джеффри взглянул на заведение миссис Сомон, расположенное на южной стороне Флит-стрит.
Это был очень старый деревянный дом. Зажатый с двух сторон более новыми кирпичными домами, он возвышался над улицей всеми своими четырьмя этажами почерневших бревен, белой штукатурки, покосившихся – словно спьяну – перекрытий и множества старомодных на вид окон. Вывеской служила деревянная рыба, приколоченная над входом, которая, видимо, считалась лососем и даже была выкрашена в розовый цвет. Кроме того, поскольку миссис Сомон рассчитывала на приличную публику, для тех, кто умеет читать, имелась еще одна вывеска, между первым и вторым этажом, прямо над рыбой; черными буквами по штукатурке там было написано просто: «Восковые фигуры».
Это было знаменитое заведение, которое шестью годами позднее посетил шотландский адвокат по имени Босуэлл. Но Джеффри, подобно многим лондонцам, никогда не был внутри.
Облако дыма закрыло заходящее солнце, а также окна заведения миссис Сомон. Некоторое время Джеффри стоял не двигаясь и глядел в сторону дома, как будто желал удостовериться, что он все еще стоит на месте. Потом он побрел вдоль сточной канавы, перешел на южную сторону улицы и вошел в расположенную неподалеку таверну «Радуга».
Как и рассчитывал Джеффри, в передней комнате таверны уже сидел, ожидая его, доктор Джордж Эйбил.
– Доктор, – обратился к нему Джеффри. – Я благодарен вам за то, что вы откликнулись на мое письмо и явились сюда. Скажите, доктор, согласились бы вы ради правого дела нарушить то, что, по моим представлениям, относится к сфере вашей профессиональной этики? Не согласились бы вы, более того, пойти на риск нарушить закон?
– Мистер Уинн, – ответил доктор Эйбил, наклоняя голову, – я уже имел случай указать вам на ваше безрассудство…
– С безрассудством покончено. И навсегда. Обещаю вам.
Доктор Эйбил, сидевший спиной к окну на скамье перед длинным столом, который стоял в оконной нише, взглянул на него, но ничего не сказал. Джеффри поднял руку:
– И я совсем забыл о приличиях. Не согласитесь ли выпить со мной кофе и выкурить трубку? Вчера вечером в «Винограднике» я обратил внимание, что вы курите табак.
– Вы много замечаете, молодой человек.
– Приходится; этим я зарабатываю себе на хлеб. Так, я закажу кофе и трубки. И не делайте никаких выводов, пока я не изложу мои намерения. Речь идет о Пег Ролстон.
– Как чувствует себя молодая леди после вчерашней ночи? Как у нее дела?
– Плохо, доктор. Ее отправили в Ньюгейт.
– Продолжайте. Я не стану больше вас перебивать.
Первоначально «Радуга» была кофейней, и в ней, как и раньше, варили этот черный как смоль и весьма изысканный напиток. Им подали кофе, две длинные глиняные трубки и табак в жестяной баночке. Они прикурили от уголька, который принес, держа каминными щипцами, трактирщик. На скамьях за столами сидело еще около дюжины посетителей, поэтому Джеффри старался говорить тихо.
– Вчера вечером, когда я показал вам портрет Ребекки Брейсгердл, или Грейс Делайт, в расцвете молодости, вы сказали, что я не могу, не имею права жениться на Пег, поскольку мы с ней, возможно, кровные родственники. Я поднял вас тогда на смех.
– Но не всерьез? Мне и тогда так показалось.
– В таком случае вы ошиблись. Сейчас, как и прежде, мне смешны такие вещи. Будем откровенны. В голове каждого мужчины всегда присутствует «задняя мысль»: «А что, если?» Вот и все, и ничего в этом особенного нет. Это только одна из причин, почему я уже давным-давно не женился на Пег, если, конечно, она согласилась бы выйти за меня.
– Другие причины, должно быть, весьма серьезны, сэр?
– Да. Была только одна и весьма серьезная причина. Заметьте, я говорю: была. Больше ее нет. После этой ночи жизнь моя коренным образом переменилась.
– После этой ночи, говорите вы? А что изменилось?
– Сейчас это несущественно.
– Вы считаете это объяснением, молодой человек?
– Доктор, прошу вас, имейте терпение. Сегодня Пег дали месяц тюрьмы. Утром я спросил судью Филдинга, могу ли я сделать что-нибудь, чтобы ее освободили раньше этого срока. Он ответил, что ее тотчас же выпустят, если ее дядюшка заберет свою жалобу.
– Ну, так, несомненно, и есть?
– О да! Это – самый лучший и самый короткий путь. Если только он вообще возможен. Но этот путь – не единственный, что было хорошо известно судье Филдингу. Если мы с Пег станем мужем и женой, с этой самой минуты право решать что-либо принадлежит только мне. Женившись на ней завтра же, я могу потребовать ее незамедлительного освобождения из Ньюгейта.
Табачный дым заполнил оконную нишу. В другом конце комнаты кто-то читал вслух газету (ее можно было найти в любой кофейне и почти во всех тавернах) и восторженно сквернословил по поводу мистера Питта. Доктор Эйбил, который, несмотря на свою неопрятную наружность, не был вовсе лишен понятий о благородстве, вынул изо рта трубку и взглянул на Джеффри.
– Так вот, значит, что вы задумали? Обвенчаться с девушкой в тюрьме?
– Если понадобится. Хотя я всячески постараюсь избежать этого. Путь этот, нужно признать, далеко не лучший…
– Не лучший? Это просто недопустимо.
– Но вчера вечером, доктор, вы сами предложили…
– Я сказал, что этого дурацкого ареста можно было бы избежать, если бы вы уже были женаты. Возражения же мои касались вашей женитьбы на ней в принципе. Я перечислил все, что этому препятствует, и вы, как мне показалось, согласились со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66