Лоренцо, несмотря на свое легкомыслие, являлся знатоком Тициана и никогда бы не пропустил чего-либо подобного.
Откуда Мастерсон узнала про портрет, не составляло тайны. Она присутствовала на приеме, который в прошлом году, перед ее первым заседанием комитета, Ло-ренцо давал в палаццо своей тети. Тогда она увидела картину и запомнила. Но какие ассоциации вызвало у нее полотно маркизы?
Что бы там ни было, в голове у Аргайла не возникало ничего подобного. И когда поезд подкатил к вокзалу в Падуе, его настроение совершенно испортилось. Он вышел из вагона на леденящий ветер и услышал, как по стеклянной крыше навеса над платформой барабанил дождь. Все последние дни тучи собирались на небе и разразились ливнем в самый неподходящий момент. Заметно похолодало. Хотя и накануне, искупавшись в канале, Аргайл заметил, что уже отнюдь не тепло.
Но теперь к пронизывающему холоду прибавился дождь, отчего выходить на улицу стало совсем противно. Ко всему оказалось, что Джонатан не по погоде одет. И вот он стоял в вестибюле вокзала, смотрел на небо и надеялся, что сумеет взглядом разогнать облака, остановить дождь и заставить выглянуть солнце. Но ничего подобного не произошло — все три стихии оказались глухими к его желаниям. Аргайл как можно выше поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы, недовольно вздохнул и пошел вперед, надеясь, что не заработает сильнейшую простуду.
Чертовы архитекторы позаботились, чтобы шагать пришлось далеко. Аргайл был двумя руками за сохранение средневековых центров городов, чтобы все современное строительство выносили на окраины, но в дождливый день готов был сделать исключение для железнодорожных вокзалов, особенно если все автобусы куда-то запропастились, а до нужного места не меньше полутора миль. Тогда ему начинало казаться, что сломать одну-другую древнюю церковь — невелика цена ради удобства человека.
Тридцать минут он жертвовал собой ради истины и правосудия и, приблизившись к цели путешествия, отчаянно хотел, чтобы и истина, и правосудие совсем обошлись бы без него. Скуола примостилась к собору — грязноватому желто-коричневому зданию, которое от многовековых голубиных испражнений казалось еще безобразнее. Цвет стен стал непривлекательно размытым, а статуи по фасаду казались чем-то вроде уверовавших во Всевышнего снежных людей.
Но она была по крайней мере открыта. Как выяснилось, слишком открыта: двери распахнуты настолько, что ветер и воздух беспрепятственно проникали внутрь, так что в скуоле было холоднее и не менее сыро, чем на улице. Аргайл вошел в темное, продуваемое здание и нерешительно остановился посередине зала, толком не зная, что ему делать дальше. Но тут заметил услужливую стрелку, которая указывала направление к широкой каменной лестнице, и устало потащился наверх.
Фрески, которые, как он смутно надеялся, могли вызвать в нем озарение, находились в конце верхнего помещения. Заключенные в темные, тяжелые деревянные рамы, они явно требовали реставрации. Время, сырость и отсутствие должной заботы сделали свое дело: краска в нескольких местах облупилась, и все изображения потемнели.
Фрески были в таком же плачевном состоянии, как и Аргайл, и никак не напоминали о вдохновении гения эпохи Возрождения. Как ни странно, они были совершенно безжизненны. Хотя и принадлежали кисти Тициана — в этом не было ни малейшего сомнения. Что лишний раз доказывало, что даже у величайших художников случались неудачные дни. Быть может, у гения болела голова. Или он простудился. Или ему все совершенно опротивело, как вот сейчас Аргайлу. Аргайл представил, как молодой живописец впервые работал самостоятельно, когда мог свободно доказать, на что способен, и никакой наставник, никакой учитель не дышал ему в спину. Вряд ли он был доволен. Ведь наверняка же понимал, что мог сделать все лучше.
Даже сюжет казался странным и каким-то смутным для Тициана, который обычно отличался ясным, прямолинейным взглядом. Фрески были призваны воспеть житие Антония Падуанского, представить великие сотворенные им чудеса. Но на одной из фресок Антоний был едва различим. А на другой — явно не являлся центром всей композиции.
Аргайл сверился с путеводителем, который предусмотрительно захватил с собой. Справа — «Чудо о говорящем младенце»: ребенок заверяет броско одетого в белое и красное терзающегося сомнениями мужа, что его жена ему верна. В середине — «Ревнивый муж». Вельможа, судя по костюму, тот же самый человек, что на фреске справа, закалывает жену ножом. И все по той же причине: полагая, что она ему изменяет. Однако оказывается, что это не так. Полный раскаяния, муж кается в своем грехе святому, и тот воскрешает женщину из мертвых. Кому дано знать, когда сваляешь дурака? Но в этом что-то есть, подумал Аргайл. Женщину убивают в саду. Ревнивый муж. Гм…
— Я спросил, могу я вам чем-нибудь помочь? — Рядом стоял человек, который уже некоторое время старался привлечь его внимание.
— О! — вздрогнул Аргайл и объяснил очевидное: — Вы меня застали врасплох.
Маленький человечек, который был явно монахом, но больше походил на закутанного в рясу крота, смотрел на него с любопытством.
— Вы с таким интересом рассматривали наше здание, — сказал он, как бы извиняясь. — Вот я и решил поинтересоваться, не требуется ли вам помощь. Я с удовольствием расскажу вам о наших сокровищах. Не сомневаюсь, вы знаете, что эти фрески написал великий Тициан.
Аргайл задумался над его предложением. Ему совсем не светило совершать продолжительные экскурсии при такой температуре. Но с другой стороны, хотелось с кем-нибудь поговорить. Хотя этого францисканца вряд ли можно было пригласить в бар.
— Спасибо, — наконец ответил он. — Я чрезвычайно вам признателен. Меня заинтересовало, почему святой Антоний почти не фигурирует на фресках, которые посвящены именно ему?
— Ах это… Уж очень непростой человек, наш Тициан. — Монах говорил о художнике так, словно тот был хорошо известен в округе и частенько по выходным обедал в соседнем ресторанчике. — Вы же знаете, какие они, люди искусства. Он мог бы выбрать сцены поярче. А так — только навлек на себя раздражение. И еще эти ненужные подробности о его любовнице.
— Что вы имеете в виду?
— Это только легенда, однако говорят, что в той женщине, которая погибает от ножа, он изобразил прекраснейшую Виоланте ди Модена. Судя по всему, она была неверна, и таким образом Тициан решил ей отомстить. Братья считают, что это неправильно, и я не могу не согласиться с их суждением.
— Вы уверены, что ваш рассказчик не перепутал Тициана с Джорджоне? — с сомнением спросил Аргайл. — Тема неразделенной любви звучит подозрительно знакомо. К тому же мне казалось, что она убежала с Пьетро Луцци, а не с Тицианом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Откуда Мастерсон узнала про портрет, не составляло тайны. Она присутствовала на приеме, который в прошлом году, перед ее первым заседанием комитета, Ло-ренцо давал в палаццо своей тети. Тогда она увидела картину и запомнила. Но какие ассоциации вызвало у нее полотно маркизы?
Что бы там ни было, в голове у Аргайла не возникало ничего подобного. И когда поезд подкатил к вокзалу в Падуе, его настроение совершенно испортилось. Он вышел из вагона на леденящий ветер и услышал, как по стеклянной крыше навеса над платформой барабанил дождь. Все последние дни тучи собирались на небе и разразились ливнем в самый неподходящий момент. Заметно похолодало. Хотя и накануне, искупавшись в канале, Аргайл заметил, что уже отнюдь не тепло.
Но теперь к пронизывающему холоду прибавился дождь, отчего выходить на улицу стало совсем противно. Ко всему оказалось, что Джонатан не по погоде одет. И вот он стоял в вестибюле вокзала, смотрел на небо и надеялся, что сумеет взглядом разогнать облака, остановить дождь и заставить выглянуть солнце. Но ничего подобного не произошло — все три стихии оказались глухими к его желаниям. Аргайл как можно выше поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы, недовольно вздохнул и пошел вперед, надеясь, что не заработает сильнейшую простуду.
Чертовы архитекторы позаботились, чтобы шагать пришлось далеко. Аргайл был двумя руками за сохранение средневековых центров городов, чтобы все современное строительство выносили на окраины, но в дождливый день готов был сделать исключение для железнодорожных вокзалов, особенно если все автобусы куда-то запропастились, а до нужного места не меньше полутора миль. Тогда ему начинало казаться, что сломать одну-другую древнюю церковь — невелика цена ради удобства человека.
Тридцать минут он жертвовал собой ради истины и правосудия и, приблизившись к цели путешествия, отчаянно хотел, чтобы и истина, и правосудие совсем обошлись бы без него. Скуола примостилась к собору — грязноватому желто-коричневому зданию, которое от многовековых голубиных испражнений казалось еще безобразнее. Цвет стен стал непривлекательно размытым, а статуи по фасаду казались чем-то вроде уверовавших во Всевышнего снежных людей.
Но она была по крайней мере открыта. Как выяснилось, слишком открыта: двери распахнуты настолько, что ветер и воздух беспрепятственно проникали внутрь, так что в скуоле было холоднее и не менее сыро, чем на улице. Аргайл вошел в темное, продуваемое здание и нерешительно остановился посередине зала, толком не зная, что ему делать дальше. Но тут заметил услужливую стрелку, которая указывала направление к широкой каменной лестнице, и устало потащился наверх.
Фрески, которые, как он смутно надеялся, могли вызвать в нем озарение, находились в конце верхнего помещения. Заключенные в темные, тяжелые деревянные рамы, они явно требовали реставрации. Время, сырость и отсутствие должной заботы сделали свое дело: краска в нескольких местах облупилась, и все изображения потемнели.
Фрески были в таком же плачевном состоянии, как и Аргайл, и никак не напоминали о вдохновении гения эпохи Возрождения. Как ни странно, они были совершенно безжизненны. Хотя и принадлежали кисти Тициана — в этом не было ни малейшего сомнения. Что лишний раз доказывало, что даже у величайших художников случались неудачные дни. Быть может, у гения болела голова. Или он простудился. Или ему все совершенно опротивело, как вот сейчас Аргайлу. Аргайл представил, как молодой живописец впервые работал самостоятельно, когда мог свободно доказать, на что способен, и никакой наставник, никакой учитель не дышал ему в спину. Вряд ли он был доволен. Ведь наверняка же понимал, что мог сделать все лучше.
Даже сюжет казался странным и каким-то смутным для Тициана, который обычно отличался ясным, прямолинейным взглядом. Фрески были призваны воспеть житие Антония Падуанского, представить великие сотворенные им чудеса. Но на одной из фресок Антоний был едва различим. А на другой — явно не являлся центром всей композиции.
Аргайл сверился с путеводителем, который предусмотрительно захватил с собой. Справа — «Чудо о говорящем младенце»: ребенок заверяет броско одетого в белое и красное терзающегося сомнениями мужа, что его жена ему верна. В середине — «Ревнивый муж». Вельможа, судя по костюму, тот же самый человек, что на фреске справа, закалывает жену ножом. И все по той же причине: полагая, что она ему изменяет. Однако оказывается, что это не так. Полный раскаяния, муж кается в своем грехе святому, и тот воскрешает женщину из мертвых. Кому дано знать, когда сваляешь дурака? Но в этом что-то есть, подумал Аргайл. Женщину убивают в саду. Ревнивый муж. Гм…
— Я спросил, могу я вам чем-нибудь помочь? — Рядом стоял человек, который уже некоторое время старался привлечь его внимание.
— О! — вздрогнул Аргайл и объяснил очевидное: — Вы меня застали врасплох.
Маленький человечек, который был явно монахом, но больше походил на закутанного в рясу крота, смотрел на него с любопытством.
— Вы с таким интересом рассматривали наше здание, — сказал он, как бы извиняясь. — Вот я и решил поинтересоваться, не требуется ли вам помощь. Я с удовольствием расскажу вам о наших сокровищах. Не сомневаюсь, вы знаете, что эти фрески написал великий Тициан.
Аргайл задумался над его предложением. Ему совсем не светило совершать продолжительные экскурсии при такой температуре. Но с другой стороны, хотелось с кем-нибудь поговорить. Хотя этого францисканца вряд ли можно было пригласить в бар.
— Спасибо, — наконец ответил он. — Я чрезвычайно вам признателен. Меня заинтересовало, почему святой Антоний почти не фигурирует на фресках, которые посвящены именно ему?
— Ах это… Уж очень непростой человек, наш Тициан. — Монах говорил о художнике так, словно тот был хорошо известен в округе и частенько по выходным обедал в соседнем ресторанчике. — Вы же знаете, какие они, люди искусства. Он мог бы выбрать сцены поярче. А так — только навлек на себя раздражение. И еще эти ненужные подробности о его любовнице.
— Что вы имеете в виду?
— Это только легенда, однако говорят, что в той женщине, которая погибает от ножа, он изобразил прекраснейшую Виоланте ди Модена. Судя по всему, она была неверна, и таким образом Тициан решил ей отомстить. Братья считают, что это неправильно, и я не могу не согласиться с их суждением.
— Вы уверены, что ваш рассказчик не перепутал Тициана с Джорджоне? — с сомнением спросил Аргайл. — Тема неразделенной любви звучит подозрительно знакомо. К тому же мне казалось, что она убежала с Пьетро Луцци, а не с Тицианом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55