— спросил Боттандо.
— Вы точно попали в убийцу, но, мне кажется, упустили, в чем смысл смерти жертвы. Это потому, что вы ее не поняли.
— Неужели? И что же такого я не понял?
— Вы все характеризовали ее, если я могу так выразиться, в высшей степени предсказуемой. Напористой, агрессивной, амбициозной, мстительной. Вы, как и остальные, полагали, что она готова вонзить клыки в жертву.
— Вы хотите меня в этом разубедить?
— Конечно. Она была совсем не такой. Потому что это никак не вяжется с действительностью. Робертс думал наоборот и поэтому настроил против нее Миллера. Но он ошибался. Ей было глубоко наплевать на его делишки: она не помышляла кого-то осуждать или уходить из комитета, пока Бралль не дал ей толчок. Она отправилась в Санкт-Галлен, потому что хотела услышать о Тициане Бенедетти от него самого. И с той же целью ездила в Милан и Падую. Она даже не встречалась ни с одним из тех людей, кто продал свои картины.
Мастерсон не хотела втягиваться в это дело. Зачем, когда Бралль уже замышлял вывести Робертса на чистую воду? Нам известно, что у нее не было времени на такого рода занятия. Да, ее раздражал Коллман, но только Робертс говорил, что она вела себя по отношению к нему враждебно. Все остальные сообщали, что Мастер-сон всегда была вежлива. В прошлом году на заседании комитета она всего лишь сказала, что хотела бы поработать с этим холстом, а Робертс наговорил Коллману, что она интригует у него за спиной. Согласна, Мастерсон была резковата, но кто бы стерпел такого педантичного идиота?
С Ван Хеттереном, Бенедетти и монахом из Падуи она держалась мило и доброжелательно. Все в один голос заявили именно это. И в последний свой день в библиотеке Мастерсон не строчила донос о коррупции в академических кругах и не занималась составлением отрицательного отзыва на Миллера — она читала работы по истории искусства. То есть вела себя как примерный ученый. Она никогда не представляла никакой опасности ни для Робертса, ни для Миллера. Бедняга пострадала из-за того, что они решили, будто она такая же эгоистичная, вредная и тщеславная, как они сами.
— В таком случае о чем она предполагала сделать доклад?
— Она собиралась объявить о самом сенсационном открытии года, — просто ответила Флавия. — То, над чем так упорно работала последнее время. Никакой политики и никаких разоблачений.
Боттандо поморщился и замахал руками:
— Все! Прекратите! На этом остановимся. Больше ничего не хочу знать. Возможно, вы правы: я несправедлив к несчастной даме, но я не вынесу никаких деталей. Мне кажется, я взял того, кого нужно, и теперь, если честно, хочу только одного — высушить ноги и успеть на ближайший самолет в Рим. — В это время катер ткнулся в причал, и Боттандо тяжело поднялся на пирс. — У меня завтра слушания по бюджету и в последнюю минуту предстоит проделать множество лоббистской работы, — проговорил он и продолжал более дружелюбным тоном: — Хорошо хоть теперь есть с чем идти в бой.
Флавия отступилась. Шеф настроился на горячую ванну. И как только лодка пришвартовалась к пристани, опрометью бросился вперед. Они с Аргайлом снова оказались предоставленными сами себе и через десять минут опять безнадежно заблудились.
— Теперь задавай свой вопрос, — разрешила Флавия, когда генерал исчез из виду, а они отчаялись определить, куда их занесло.
— Какой?
— Тот — о Ван Хеттерене.
— Ах тот… Ну да… Это сделал он? Я не ошибся?
— Конечно, он. Ван Хеттерен отправился к Робертсу, обвинил его в убийстве своей возлюбленной, наполовину придушил, оттащил к каналу и бросил в воду. Следы под домом Робертса и у него на шее это доказывают. Преступление на почве страсти. Порывистый человек — нечто в этом роде от него и следовало ожидать. Я же тебе говорила.
— Но он выбрал не того человека. Робертс не убивал Мастерсон. Ты решила это замолчать? И Боттандо согласился?
Флавия пожала плечами:
— Это не наше расследование. Мы старались не ради того, чтобы еще сильнее унизить местные власти. Что нам удалось, так это вбить клин между судьей и Боволо. Комиссар, с позволения сказать, на какое-то время повержен во прах, потому что ошибся по поводу Мастер-сон. А судья так счастлив, что никто не вспомнил, как он давил на эксперта, что даже решил отблагодарить нас хвалебным отзывом. Душка Жан Женэ тоже раструбит, какие мы герои — распутали убийство Бралля. Управление прославилось к самым бюджетным слушаниям нашего генерала. Чего еще желать?
— Неужели вы оба с Боттандо такие циники? — возмутился Аргайл. — Не может быть.
— Нет, — согласилась Флавия. — Но я не сумела убедить себя это сделать. И генерал тоже, правда, после того как я с ним немного поработала. Он любит, чтобы его поуговаривали, а на самом деле добряк, только не хочет, чтобы об этом знали.
— Гм… Я все же думаю, что ты слишком великодушна. Он как-никак убийца.
— Что верно, то верно, и мне кажется, ему приходится не сладко. Но всю эту кашу заварил Робертс. Это он убил Бралля. Робертс во всех отношениях нехороший тип. И к тому же мертвый. Что бы мы ни совершили, он не вернется к жизни. А Ван Хеттерен среди них — единственный симпатичный человек. Он по-настоящему любил Мастерсон и один в нее верил.
Какой смысл в его аресте? Я никогда не разделяла идею, что все убийцы должны непременно предстать перед правосудием. Некоторые заслуживают того, чтобы, убив, избежать наказания. Естественно, все зависит от того, кто их жертва. Ты считаешь, что это порочный образ мыслей для женщины-полицейского?
— Не без того. Но ты мне всегда доказывала, что ты не полицейский. Поэтому можешь думать, как тебе угодно.
— Кроме всего прочего, Ван Хеттерен оказал нам услугу. Сомневаюсь, чтобы Робертса когда-нибудь удалось арестовать. Мы знаем, что это он убил Бралля, но нет таких улик, которые могли бы убедить суд. Робертса нельзя было привлечь за манипулирование Миллером и за махинации с картинами — какими бы неэтичными они ни казались, в них не было ничего незаконного. Если бы не Ван Хеттерен, Робертс бы вышел сухим из воды. Это, конечно, не извиняет голландца, если мы намерены придерживаться буквы закона. Я просто хотела сказать, как обстоят дела.
— Значит, вы его покрываете?
— Мы? Покрываем убийство? Господи, конечно же, нет! Что за дикая мысль? В этом-то вся и прелесть. Мы всего лишь высказываем мнение. И нет ничего предосудительного в том, что мы напутали с некоторыми деталями. Боволо постоянно подчеркивал, что это его расследование и нас не касается. Бедолага, теперь ему придется отзывать первоначальный рапорт и сочинять новый. Неблагодарное занятие. Разумеется, он напишет в точности то, что мы предположили: обрисует, как произошло убийство Мастерсон, а затем выразит официальное мнение, что Робертс совершил самоубийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Вы точно попали в убийцу, но, мне кажется, упустили, в чем смысл смерти жертвы. Это потому, что вы ее не поняли.
— Неужели? И что же такого я не понял?
— Вы все характеризовали ее, если я могу так выразиться, в высшей степени предсказуемой. Напористой, агрессивной, амбициозной, мстительной. Вы, как и остальные, полагали, что она готова вонзить клыки в жертву.
— Вы хотите меня в этом разубедить?
— Конечно. Она была совсем не такой. Потому что это никак не вяжется с действительностью. Робертс думал наоборот и поэтому настроил против нее Миллера. Но он ошибался. Ей было глубоко наплевать на его делишки: она не помышляла кого-то осуждать или уходить из комитета, пока Бралль не дал ей толчок. Она отправилась в Санкт-Галлен, потому что хотела услышать о Тициане Бенедетти от него самого. И с той же целью ездила в Милан и Падую. Она даже не встречалась ни с одним из тех людей, кто продал свои картины.
Мастерсон не хотела втягиваться в это дело. Зачем, когда Бралль уже замышлял вывести Робертса на чистую воду? Нам известно, что у нее не было времени на такого рода занятия. Да, ее раздражал Коллман, но только Робертс говорил, что она вела себя по отношению к нему враждебно. Все остальные сообщали, что Мастер-сон всегда была вежлива. В прошлом году на заседании комитета она всего лишь сказала, что хотела бы поработать с этим холстом, а Робертс наговорил Коллману, что она интригует у него за спиной. Согласна, Мастерсон была резковата, но кто бы стерпел такого педантичного идиота?
С Ван Хеттереном, Бенедетти и монахом из Падуи она держалась мило и доброжелательно. Все в один голос заявили именно это. И в последний свой день в библиотеке Мастерсон не строчила донос о коррупции в академических кругах и не занималась составлением отрицательного отзыва на Миллера — она читала работы по истории искусства. То есть вела себя как примерный ученый. Она никогда не представляла никакой опасности ни для Робертса, ни для Миллера. Бедняга пострадала из-за того, что они решили, будто она такая же эгоистичная, вредная и тщеславная, как они сами.
— В таком случае о чем она предполагала сделать доклад?
— Она собиралась объявить о самом сенсационном открытии года, — просто ответила Флавия. — То, над чем так упорно работала последнее время. Никакой политики и никаких разоблачений.
Боттандо поморщился и замахал руками:
— Все! Прекратите! На этом остановимся. Больше ничего не хочу знать. Возможно, вы правы: я несправедлив к несчастной даме, но я не вынесу никаких деталей. Мне кажется, я взял того, кого нужно, и теперь, если честно, хочу только одного — высушить ноги и успеть на ближайший самолет в Рим. — В это время катер ткнулся в причал, и Боттандо тяжело поднялся на пирс. — У меня завтра слушания по бюджету и в последнюю минуту предстоит проделать множество лоббистской работы, — проговорил он и продолжал более дружелюбным тоном: — Хорошо хоть теперь есть с чем идти в бой.
Флавия отступилась. Шеф настроился на горячую ванну. И как только лодка пришвартовалась к пристани, опрометью бросился вперед. Они с Аргайлом снова оказались предоставленными сами себе и через десять минут опять безнадежно заблудились.
— Теперь задавай свой вопрос, — разрешила Флавия, когда генерал исчез из виду, а они отчаялись определить, куда их занесло.
— Какой?
— Тот — о Ван Хеттерене.
— Ах тот… Ну да… Это сделал он? Я не ошибся?
— Конечно, он. Ван Хеттерен отправился к Робертсу, обвинил его в убийстве своей возлюбленной, наполовину придушил, оттащил к каналу и бросил в воду. Следы под домом Робертса и у него на шее это доказывают. Преступление на почве страсти. Порывистый человек — нечто в этом роде от него и следовало ожидать. Я же тебе говорила.
— Но он выбрал не того человека. Робертс не убивал Мастерсон. Ты решила это замолчать? И Боттандо согласился?
Флавия пожала плечами:
— Это не наше расследование. Мы старались не ради того, чтобы еще сильнее унизить местные власти. Что нам удалось, так это вбить клин между судьей и Боволо. Комиссар, с позволения сказать, на какое-то время повержен во прах, потому что ошибся по поводу Мастер-сон. А судья так счастлив, что никто не вспомнил, как он давил на эксперта, что даже решил отблагодарить нас хвалебным отзывом. Душка Жан Женэ тоже раструбит, какие мы герои — распутали убийство Бралля. Управление прославилось к самым бюджетным слушаниям нашего генерала. Чего еще желать?
— Неужели вы оба с Боттандо такие циники? — возмутился Аргайл. — Не может быть.
— Нет, — согласилась Флавия. — Но я не сумела убедить себя это сделать. И генерал тоже, правда, после того как я с ним немного поработала. Он любит, чтобы его поуговаривали, а на самом деле добряк, только не хочет, чтобы об этом знали.
— Гм… Я все же думаю, что ты слишком великодушна. Он как-никак убийца.
— Что верно, то верно, и мне кажется, ему приходится не сладко. Но всю эту кашу заварил Робертс. Это он убил Бралля. Робертс во всех отношениях нехороший тип. И к тому же мертвый. Что бы мы ни совершили, он не вернется к жизни. А Ван Хеттерен среди них — единственный симпатичный человек. Он по-настоящему любил Мастерсон и один в нее верил.
Какой смысл в его аресте? Я никогда не разделяла идею, что все убийцы должны непременно предстать перед правосудием. Некоторые заслуживают того, чтобы, убив, избежать наказания. Естественно, все зависит от того, кто их жертва. Ты считаешь, что это порочный образ мыслей для женщины-полицейского?
— Не без того. Но ты мне всегда доказывала, что ты не полицейский. Поэтому можешь думать, как тебе угодно.
— Кроме всего прочего, Ван Хеттерен оказал нам услугу. Сомневаюсь, чтобы Робертса когда-нибудь удалось арестовать. Мы знаем, что это он убил Бралля, но нет таких улик, которые могли бы убедить суд. Робертса нельзя было привлечь за манипулирование Миллером и за махинации с картинами — какими бы неэтичными они ни казались, в них не было ничего незаконного. Если бы не Ван Хеттерен, Робертс бы вышел сухим из воды. Это, конечно, не извиняет голландца, если мы намерены придерживаться буквы закона. Я просто хотела сказать, как обстоят дела.
— Значит, вы его покрываете?
— Мы? Покрываем убийство? Господи, конечно же, нет! Что за дикая мысль? В этом-то вся и прелесть. Мы всего лишь высказываем мнение. И нет ничего предосудительного в том, что мы напутали с некоторыми деталями. Боволо постоянно подчеркивал, что это его расследование и нас не касается. Бедолага, теперь ему придется отзывать первоначальный рапорт и сочинять новый. Неблагодарное занятие. Разумеется, он напишет в точности то, что мы предположили: обрисует, как произошло убийство Мастерсон, а затем выразит официальное мнение, что Робертс совершил самоубийство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55