Как философский трактат — довольно средний. Манлий отказался от силлогизма как метода и почти не аргументирует. Он только наставляет устами Софии. Изложение, как обычно, отрывочное, возможно, потому, что писался он второпях. По страницам рассыпаны ссылки и аллюзии, но как будто бессознательные. Жюльену пришлось пустить в ход всю свою эрудицию, чтобы отследить цитаты из Аристотеля, Платона, Плутарха, Алкиноя, Прокла, ссылки на утерянные труды, которым он смог дать только предположительную атрибуцию. Потом он должен был проанализировать ошибки и решить, были они случайными или преднамеренными. И наконец, надо было дать заключение: внес ли Манлий истинный вклад в поздний неоплатонизм, или его рукопись — полупереваренная мешанина старых идей? Имеет ли она значение для философии, или только как документ эпохи?
Герсониду было много проще, а еще проще Оливье, поскольку ребе был во многом, а христианин полностью несведущи относительно научного аппарата, который выявлял всю сложность текста.
Весной и летом 1943 года Юлия проводила много времени в часовне и часто захватывала с собой еду и одеяло, чтобы спать на широких замшелых ступенях и не тратить времени на дорогу. Таково, во всяком случае, было ее объяснение; в действительности же она вела такую жизнь потому, что здесь пребывала в мире с собой и со всем светом: более тесный контакт с реальностью был ей невыносим. Чем хуже приходили известия, чем больше все убеждались, что рано или поздно война ворвется в их собственную жизнь, тем более она стремилась уйти от того, чего не могла контролировать и с чем не могла смириться. Ее преследовала мысль, что вскоре этой безмятежности настанет конец, и каждый глоток теплого воздуха, аромат каждого полевого цветка и жужжание каждого насекомого становились тем более приятными и острыми. Все ее чувства многократно обострились, и ей казалось, что она по-своему совершает служение. Ибо такой мир — великая ценность, хрупкая и недолговечная. Ей хотелось сохранить его в памяти, чтобы возвращаться к нему, когда сомкнётся тьма.
Порой, когда одиночество подавляло даже ее, она собирала сумку и по крутой тропинке (где из-под ног сыпались камешки) спускалась в деревню, чтобы купить провизию или воду или рисовать на солнце, заливавшем маленькую площадь. Она теперь вызывала любопытство и подозрения: многих тревожило, что в их часовню зачастил чужой, старожилы опасались ее замыслов. В первую неделю после того, как она нашла часовню, у нее было множество посетителей: старухи, девушки и пастухи, которые по чистой случайности оказались поблизости и зашли узнать, что и как. Сначала ее раздражала потеря времени, отвлекало то, как с пустыми лицами тупо они стояли у нее за спиной и не задавали вопросов, не интересовались тем, чем она занималась, не давали ей шанса объяснить, что она тут делает.
Но понемногу чары часовенки овладели ею; теперь на незваных гостей она негодовала не более, чем на звяканье колокольчиков пасущихся коз или на случайную овцу, забредшую внутрь из любопытства. А потом она обнаружила, что местные жители гордятся своей святой, рады поговорить о ней. Она начала записывать их рассказы и перечитывала их, пока не садилось солнце и в сумерках не сливались строчки. Шли недели, она записывала варианты историй, группировала их по темам и категориям, пытаясь различить за заимствованиями и недавними дополнениями крупицы подлинно древней легенды. Постоянной темой оставалась слава святой как исцеляющей слабое зрение, равно как и подательницы здравых советов; но у нее как будто имелись и другие способности — особенно в излечении всевозможных болезней. Примечательным было и то, как любовно ей прощали ее недостатки. Юлия впервые столкнулась с этим в разговоре с женой кузнеца, Элизабет Дюво, когда та однажды поднялась в часовню.
Она сосредоточенно работала и не заметила, как кто-то подошел к ней сзади. Наконец легкий шорох заставил ее обернуться. В паре метров за ней стояла, каменно уставясь ей в спину, Элизабет Дюво.
— О, здравствуйте, — улыбнулась Юлия. Элизабет кивнула, но продолжала пристально на нее смотреть. Наконец Юлия сообразила, что та смотрит на ее левую руку. Проследив ее взгляд, она попыталась догадаться, что именно заинтересовало гостью.
— Да, — сказала она, решив, что наконец догадалась. — Никакого кольца.
— Детей у вас не будет, — заметила Элизабет.
— Наверное.
— Слишком долго оттягивали.
— Возможно.
— Почему? — Вопрос был задан с пугающей прямотой, к которой она понемногу начала привыкать.
Вздохнув, она отложила лист бумаги, оставив всякую надежду продолжить работу.
— Не знаю. До сих пор мне, наверное, не встречался человек, с которым я могла бы жить.
Элизабет стерла с носа капельку пота.
— Вот и мне тоже. Но я уже пятнадцать лет замужем за Пьером. Это она виновата.
Юлия поглядела на нее недоуменно.
— Кто виноват?
Элизабет махнула в сторону аналоя.
— Пьер сделал мне предложение в двадцать пятом. В сентябре. Я его не любила и знала, что он слишком много пьет, но мне было за двадцать, и надо мной насмехались как над старой девой. Я мечтала выйти за другого, но он мне предложения так и не сделал, и было маловероятно, что нашелся бы кто-то еще. Что мне оставалось? Я могла уехать в город и поступить в прислуги или остаться дома и выйти замуж за Пьера, который неплохо зарабатывал в своей кузне. Завидный жених. И я спросила у Софии. Она уже давала мне советы, когда я спрашивала раньше. Но не на этот раз. В таких делах на нее нельзя полагаться. Конечно, сама-то она никогда не была замужем, может, в этом все дело. Но она сказала, что мне, конечно, надо выйти за него, и я послушалась.
Теперь разговор хотя бы ушел отличной жизни Юлии.
— Как она вам это сказала?
— Как всегда. Мне приснилось, будто я замерзла и голодна, будто живу на улицах Марселя и никто не заговаривает со мной, не предлагает работу или куска хлеба. Поэтому я вняла предостережению и осталась дома, в деревне. Вышла за Пьера. И последние пятнадцать лет спрашиваю себя, да слушала ли она меня толком?
— Почему?
Она пожала плечами.
— Вы давно знакомы с Жюльеном?
— О! Давным-давно. Пятнадцать лет. Около того.
Юлия все время ощущала изучающий взгляд темных глаз.
— А я знаю его с тех пор, как ему было восемь. — Это она сказала почти собственнически, будто давнее знакомство давало ей какие-то особые права.
— А про то, что она в таких советах не слишком сильна, все знают?
Но та думала о чем-то своем, и Юлии пришлось повторить вопрос.
— Господи, а как же, — наконец откликнулась она. — Даже дети знают. Когда девушка гуляет с неподходящим парнем, то говорят, она, верно, к Софии ходила.
— Откуда вы знаете, что она не была замужем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124