Да и в конце концов – я только осуществляю политику Департамента.
– Ричард, прошло два с лишним года. Изменилась политика, изменились времена, обстоятельства, отношения. Всё изменилось.
– Кроме Нджалы. Он-то остался тем же. Единственная постоянная в этом уравнении. Тот же убийца, тот же тиран, тот же фашист…
– Ричард, ты играешь с терминологией. Такими словами кидается любой обиженный на общество
хулиган-тинейджер и любой Большой Брат, собирающийся покуситься на слабого соседа.
– Тогда вы относились к ним намного легче. Вы с Контролером, в том уютном особнячке на Темзе. «Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, Как Муссолини в Абиссинии. Убей одного – и спасёшь тысячи, а может и миллионы, если вмешаются русские с американцами». И так далее, и тому подобное.
– У нас были причины. Угроза войны на самом деле существовала. Страшная угроза.
– Угроза войны существует всегда. Это как оспа.
– Угроза была вполне конкретная. Вследствие конкретного стечения обстоятельств. К счастью, в последний момент он передумал.
– А завтра он передумает ещё раз. Или на следующей неделе. Или в следующем году. И опять кризис, опять угроза. И что тогда?
Смит не пытался возразить.
– Послушай. Если решение убрать его было верным два года назад – значит оно верно и сейчас. Если дело только за целесообразностью.
– Может быть, – нехотя сказал Смит, – убивать его было неверно и тогда.
– Нет? Тогда вы меня убедили. Он заслуживает смерти – говорил ты. И Контролер говорил. Вы все говорили так. И вы были совершенно правы, – тон Эбботта был дружелюбным, почти весёлым, – Он умрёт.
– Ты представляешь, сколько вреда причинишь стране?
– Я знаю, сколько вреда страна причинила мне. А сейчас стране просто приходится иметь дело с последствиями своих действий. Как и всем нам.
– Ричард, ты просто пытаешься найти оправдания убийству.
– Нет, Фрэнк. Оно уже оправдано. Тобой и твоим начальством. Разумеется, вы не называли его убийством.
Фрэнк Смит молча отпил. Возразить тут было нечего.
– Согласен, у тебя есть причина, согласен, Нджала заслуживает смерти, согласен, правительства должны отвечать за свои действия. Согласен, согласен, согласен. Но почему ты, Ричард? Это выше моего понимания – назначить себя Господом Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем. Это ведь не твоё, понимаешь? Совсем не твоё.
– Ты усложняешь. Я не собираюсь быть Богом или кем-то там ещё. Я просто собираюсь убить одного человека.
– Великолепно!
– Русские, азиаты или люди вроде того же Нджалы делают это постоянно. Потому как им плевать на христианскую этику Запада. И на святость человеческой жизни тоже.
– Но тебе-то не плевать.
Эбботт усмехнулся.
– Это-то Контролера и беспокоило. Поэтому и понадобились все эти тесты – проверить, не понадобится ли мне стакан воды.
– Стакан воды?
– Человек, которого Сталин послал, чтобы ликвидировать Троцкого, в последний момент перенервничал. Ему пришлось сесть и попросить стакан воды. Ты это знал?
– Ему оно не слишком помешало – ледоруб Троцкому в череп он-таки засадил. Ты в самом деле думаешь, что Контролер сомневался в твоей выдержке?
– Думаю, он сомневался в выдержке любого. Ты же знаешь, он послал на тестировние одновременно нескольких агентов, – сухой тон Эбботта стал ещё суше, – А приз получил я.
Фрэнк Смит закурил сигарету, первую за сегодняшний день. Он как раз пытался бросить, и положил за правило не курить до шести вечера. Но правила созданы для того, чтобы их нарушать, как говорят фрацузы или кто-то ещё.
Он чувствовал, что обязан сделать ещё одну попытку, последнюю. И в сумраке глаз Эбботта видел, что – безнадёжную.
– Ричард, ты не обязан проходить через всё это. Я могу исправить…
Эбботт ответил не сразу:
– Я обязан пройти это, Фрэнк. Это всё, что мне осталось, единственное, что ещё придаёт смысл моей жизни. Остальное неважно.
Ладно, попробовали и это. Он знал: чтобы остановить Эбботта, понадобится больше, чем слова, больше, чем интеллигентный разговор за бокалом вина. Остановит его только пуля. Пепел к пеплу, прах к праху, насилие к насилию. Старое доброе средство, единственное, которое никогда не выйдет из моды. У немцев есть поговорка Ukraut vergeht nicht – сорная трава – не вытравишь со двора. Так и насилие. История человечества – история убийств.
Смит вздохнул и погасил сигарету – вместе с несбывшимися надеждами. Эбботт нравился ему, они были друзьями вот уже пятнадцать лет.
– Ещё вина?
– Нет, спасибо.
– Кофе? Как насчёт кофе?
Эбботт знал, что, как и всякий старый холостяк, Фрэнк Смит невероятно гордится любым своим достижением по хозяйству.
– Всё ещё предпочитаю молотый. Терпеть не могу этого растворимого мусора.
Эбботт улыбнулся:
– Хорошо.
Смит облегчённо вышел на кухню и погрузился в священнодействие, напевая под нос песенки, популярные ещё в войну. Пару раз он окликнул Эбботта, но ответа не получил. Когда кофе поднялся, он разлил его в чашечки тончайшего фаянса и довольно улыбнулся. Аромат получился божественным. Он поставил чашечки и тарелку с печеньем на поднос и осторожно понёс его в гостиную.
– Знаешь, проблема тех, кто хочет приготовить хороший кофе…
Он осёкся. В комнате никого не было.
11.
Такси нашлось почти сразу. К тому времени, когда Фрэнк Смит завершал свой кофейный ритуал, Эбботт был уже на Пикадилли.
В вестибюле своего дома Джоан Эбботт готовилась к звонку Ричарда – под двойным надзором Шеппарда и Беттс.
Шеппард не терял времени. Телефон был поставлен на прослушку. Разговор записывался аппаратурой в припаркованном рядом фургончике. Кроме того, специально для Шеппарда к телефону подключили дополнительную пару наушников.
Не хватало только Ричарда Эбботта.
– И что ты ему скажешь? – спросил Шеппард по надцатому разу.
– Что всё чисто и он может возвращаться прямо сейчас.
Её голос был блеклым и невыразительным.
– И без шуточек!
Беттс улыбнулась ей и сильнее сжала плечо.
– У тебя, наверное, легко появляются синяки? – поинтересовалась она.
Джоан чувствовала, как сжимаются её костистые пальцы. Снова навалилось чувство полной беспомощности. Слёзы опять покатились по её щекам.
– Нет, не надо плакать, – Беттс заботливо вытерла ей глаза уголком носового платка, – мы ведь не хотим, чтобы у нас был заплаканный голос?
Она улыбнулась так, что глазки сошлись в щёлочки:
– Кроме того, у тебя нет ни одной причины для плача. Пока.
Через час такого ожидания, телефон зазвонил.
Джоан взяла трубку:
– Гарфилд-корт.
– Джоан? – это был Ричард.
– Да?
– Всё чисто?
– Всё чисто. Можешь возвращаться прямо сейчас.
– Отлично. Скоро буду.
– Спроси, откуда он звонит, – прошипел Шеппард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Ричард, прошло два с лишним года. Изменилась политика, изменились времена, обстоятельства, отношения. Всё изменилось.
– Кроме Нджалы. Он-то остался тем же. Единственная постоянная в этом уравнении. Тот же убийца, тот же тиран, тот же фашист…
– Ричард, ты играешь с терминологией. Такими словами кидается любой обиженный на общество
хулиган-тинейджер и любой Большой Брат, собирающийся покуситься на слабого соседа.
– Тогда вы относились к ним намного легче. Вы с Контролером, в том уютном особнячке на Темзе. «Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, Как Муссолини в Абиссинии. Убей одного – и спасёшь тысячи, а может и миллионы, если вмешаются русские с американцами». И так далее, и тому подобное.
– У нас были причины. Угроза войны на самом деле существовала. Страшная угроза.
– Угроза войны существует всегда. Это как оспа.
– Угроза была вполне конкретная. Вследствие конкретного стечения обстоятельств. К счастью, в последний момент он передумал.
– А завтра он передумает ещё раз. Или на следующей неделе. Или в следующем году. И опять кризис, опять угроза. И что тогда?
Смит не пытался возразить.
– Послушай. Если решение убрать его было верным два года назад – значит оно верно и сейчас. Если дело только за целесообразностью.
– Может быть, – нехотя сказал Смит, – убивать его было неверно и тогда.
– Нет? Тогда вы меня убедили. Он заслуживает смерти – говорил ты. И Контролер говорил. Вы все говорили так. И вы были совершенно правы, – тон Эбботта был дружелюбным, почти весёлым, – Он умрёт.
– Ты представляешь, сколько вреда причинишь стране?
– Я знаю, сколько вреда страна причинила мне. А сейчас стране просто приходится иметь дело с последствиями своих действий. Как и всем нам.
– Ричард, ты просто пытаешься найти оправдания убийству.
– Нет, Фрэнк. Оно уже оправдано. Тобой и твоим начальством. Разумеется, вы не называли его убийством.
Фрэнк Смит молча отпил. Возразить тут было нечего.
– Согласен, у тебя есть причина, согласен, Нджала заслуживает смерти, согласен, правительства должны отвечать за свои действия. Согласен, согласен, согласен. Но почему ты, Ричард? Это выше моего понимания – назначить себя Господом Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем. Это ведь не твоё, понимаешь? Совсем не твоё.
– Ты усложняешь. Я не собираюсь быть Богом или кем-то там ещё. Я просто собираюсь убить одного человека.
– Великолепно!
– Русские, азиаты или люди вроде того же Нджалы делают это постоянно. Потому как им плевать на христианскую этику Запада. И на святость человеческой жизни тоже.
– Но тебе-то не плевать.
Эбботт усмехнулся.
– Это-то Контролера и беспокоило. Поэтому и понадобились все эти тесты – проверить, не понадобится ли мне стакан воды.
– Стакан воды?
– Человек, которого Сталин послал, чтобы ликвидировать Троцкого, в последний момент перенервничал. Ему пришлось сесть и попросить стакан воды. Ты это знал?
– Ему оно не слишком помешало – ледоруб Троцкому в череп он-таки засадил. Ты в самом деле думаешь, что Контролер сомневался в твоей выдержке?
– Думаю, он сомневался в выдержке любого. Ты же знаешь, он послал на тестировние одновременно нескольких агентов, – сухой тон Эбботта стал ещё суше, – А приз получил я.
Фрэнк Смит закурил сигарету, первую за сегодняшний день. Он как раз пытался бросить, и положил за правило не курить до шести вечера. Но правила созданы для того, чтобы их нарушать, как говорят фрацузы или кто-то ещё.
Он чувствовал, что обязан сделать ещё одну попытку, последнюю. И в сумраке глаз Эбботта видел, что – безнадёжную.
– Ричард, ты не обязан проходить через всё это. Я могу исправить…
Эбботт ответил не сразу:
– Я обязан пройти это, Фрэнк. Это всё, что мне осталось, единственное, что ещё придаёт смысл моей жизни. Остальное неважно.
Ладно, попробовали и это. Он знал: чтобы остановить Эбботта, понадобится больше, чем слова, больше, чем интеллигентный разговор за бокалом вина. Остановит его только пуля. Пепел к пеплу, прах к праху, насилие к насилию. Старое доброе средство, единственное, которое никогда не выйдет из моды. У немцев есть поговорка Ukraut vergeht nicht – сорная трава – не вытравишь со двора. Так и насилие. История человечества – история убийств.
Смит вздохнул и погасил сигарету – вместе с несбывшимися надеждами. Эбботт нравился ему, они были друзьями вот уже пятнадцать лет.
– Ещё вина?
– Нет, спасибо.
– Кофе? Как насчёт кофе?
Эбботт знал, что, как и всякий старый холостяк, Фрэнк Смит невероятно гордится любым своим достижением по хозяйству.
– Всё ещё предпочитаю молотый. Терпеть не могу этого растворимого мусора.
Эбботт улыбнулся:
– Хорошо.
Смит облегчённо вышел на кухню и погрузился в священнодействие, напевая под нос песенки, популярные ещё в войну. Пару раз он окликнул Эбботта, но ответа не получил. Когда кофе поднялся, он разлил его в чашечки тончайшего фаянса и довольно улыбнулся. Аромат получился божественным. Он поставил чашечки и тарелку с печеньем на поднос и осторожно понёс его в гостиную.
– Знаешь, проблема тех, кто хочет приготовить хороший кофе…
Он осёкся. В комнате никого не было.
11.
Такси нашлось почти сразу. К тому времени, когда Фрэнк Смит завершал свой кофейный ритуал, Эбботт был уже на Пикадилли.
В вестибюле своего дома Джоан Эбботт готовилась к звонку Ричарда – под двойным надзором Шеппарда и Беттс.
Шеппард не терял времени. Телефон был поставлен на прослушку. Разговор записывался аппаратурой в припаркованном рядом фургончике. Кроме того, специально для Шеппарда к телефону подключили дополнительную пару наушников.
Не хватало только Ричарда Эбботта.
– И что ты ему скажешь? – спросил Шеппард по надцатому разу.
– Что всё чисто и он может возвращаться прямо сейчас.
Её голос был блеклым и невыразительным.
– И без шуточек!
Беттс улыбнулась ей и сильнее сжала плечо.
– У тебя, наверное, легко появляются синяки? – поинтересовалась она.
Джоан чувствовала, как сжимаются её костистые пальцы. Снова навалилось чувство полной беспомощности. Слёзы опять покатились по её щекам.
– Нет, не надо плакать, – Беттс заботливо вытерла ей глаза уголком носового платка, – мы ведь не хотим, чтобы у нас был заплаканный голос?
Она улыбнулась так, что глазки сошлись в щёлочки:
– Кроме того, у тебя нет ни одной причины для плача. Пока.
Через час такого ожидания, телефон зазвонил.
Джоан взяла трубку:
– Гарфилд-корт.
– Джоан? – это был Ричард.
– Да?
– Всё чисто?
– Всё чисто. Можешь возвращаться прямо сейчас.
– Отлично. Скоро буду.
– Спроси, откуда он звонит, – прошипел Шеппард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50