Бернардина была так удивлена, так спешила исправить очевидное недоразумение, что решила обратиться непосредственно к посетителю и, старательно подбирая слова и отчаянно коверкая язык, объяснила:
– Нет… нет… это вовсе не так. Какая странная мысль, сеньор! Леди Нилсон… была здесь… ужинала… но нет… она у нас не живет. Могу только сказать, что сейчас она с доньей Луизой де лос Белес из дома Мендоса… в качестве компаньонки… Донья Луиза будет здесь с минуты на минуту… да… вот именно… но леди Нилсон… не думаю…
Выразительное пожатие плечами дополнило то, чего не смогла выразить дуэнья.
Сэр Энтони непонимающе уставился на нее. Что за вздор она несет!
Отчаявшись добиться вразумительного ответа, он избрал другой подход:
– Где я могу найти мистера Аштона, мадам?
И тут Бернардина впервые растерялась, да так, что забыла о сдержанности, и жалко пролепетала:
– Не… не знаю… я не осведомлена о делах дона Аштона…
– Понятно. Прошу простить меня, но приказ достаточно ясен. Если вы не можете позвать леди Нилсон, я обязан обыскать дом, чтобы ее найти. Прошу оставаться в гостиной, мадам, и вам ничто не грозит.
Он ринулся прочь, встал на крыльце, не давая никому закрыть дверь, и принялся выкрикивать команды.
Бернардина слушала топот ног, разносившийся по дому. Сердце колотилось так сильно, что казалось, она вот-вот лишится чувств. Дуэнья не понимала, что происходит. Одна мысль терзала ее – необходимо любой ценой уберечь репутацию Луизы. Дона Аштона здесь нет, так что все зависит от нее. И пусть эти люди не интересуются Луизой: поскольку дон Аштон сказал, что девушка сейчас с леди Нилсон, значит, все, что касается одной женщины, неизбежно затронет и другую.
Прошла целая вечность, прежде чем обутые в сапоги ноги протопали по передней и входная дверь снова захлопнулась. Только тогда Бернардина встала. В гостиную вошел управитель.
– Прошу прощения, мадам, но мне не позволяли идти к вам.
– Что им было нужно?
Сеньор Диас непонимающе развел руками.
– Они почему-то были убеждены, что найдут здесь леди Нилсон. Я твердил, что в доме, кроме вас, никого нет, а дон Аштон отправился в поездку. Как и донья Луиза.
– Надеюсь, вы не намекнули, что донья Луиза уехала одна?
– Ни в коем случае, мадам. Вы ведь уже упоминали, что донья Луиза находится под опекой леди Нилсон. Неужели я стал бы вам противоречить?
Бернардина знаком отослала его и вернулась на свое место. Ей ничего не остается, кроме как ждать и молиться. Она взялась за четки.
– Похоже, все наши птички вылетели из клетки, – задыхаясь от ярости, прошипел Филипп и одним неистовым выпадом вогнал в стол клинок. Лезвие погнулось, и он швырнул нож на пол. – Как это случилось? – выкрикнул он, свирепо глядя на советников.
Руй Гомес сложил пальцы домиком и задумчиво нахмурился.
– Наши люди потеряли Нилсона и его любовника сегодня днем у Саутуоркского собора, куда те пошли слушать мессу. Но в течение часа их наверняка разыщут. Они не могли уйти далеко.
Он говорил слишком гладко и ободряюще, чтобы успокоить подозрительного Филиппа. Правда, тот успел взять себя в руки.
– Если не поймать женщину, они нам тоже ни к чему, – объявил он. – Но клянусь святой мессой, когда они попадут к нам в руки, всех ждет медленная мучительная смерть.
Он схватил серебряный кубок и жадно осушил. Симон Ренар нетерпеливо отодвинул стул. Обычно сдержанное лицо исказила нервная гримаса.
– Куда могла деться женщина? И где, во имя всего святого, сам Аштон?
– Вероятно, погнался за ней, – объяснил Гомес.
– Почему же ничего не сказал нам? – вскинулся Ренар и, вскочив, стал метаться по комнате, как раненая пантера.
Ответа он не дождался, поскольку собеседников осенили самые невероятные предположения. Первым опомнился Гомес.
– Аштон не может работать против нас, – почти прошептал он. – Это немыслимо.
В закрытые окна проник звон колоколов Вестминстерского аббатства, возвещающий о том, что пробило шесть часов и доступ – в столицу прекращен. Филипп встал.
– Пошлите людей ко всем воротам. Допросите стражников. Если Аштон покинул город… Если женщина уехала с ним… Кто-то должен был их видеть.
Он вышел, хлопнув за собой дверью.
– О Господи, дай королеве доносить младенца и благополучно разрешиться, – пробормотал Ренар.
Руй Гомес устремил на него полупрезрительный взгляд. – Вам скорее следует молиться о том, чтобы мы захватили леди Нилсон и ее бастарда!
***
В трюме корабля воняло рыбьим жиром. Днище было скользким от крови и серебристой чешуи. Но Гейбриел и Стюарт почти не замечали неудобств и дурных запахов своего временного обиталища: слишком велико было напряжение. Они чутко прислушивались, не раздадутся ли звон якорной цепи и поскрипывание такелажа – верные признаки того, что они держат курс от Саутуоркской пристани к Ла-Маншу.
Они открыто вошли в Саутуоркский собор через главный вход. Стюарт исповедался епископу Винчестерскому, Гейбриел – клирику рангом пониже, но оба покинули исповедальни в одеждах послушников, низко надвинув капюшоны на лица, чтобы скрыть отсутствие тонзур. Из собора они вышли через боковую дверь, ведущую из ризницы.
Стюарт знал за собой эту способность принимать быстрые и верные решения: только наглый шантаж и страх перед разоблачением временно лишили его возможности думать и строить планы с природным умом и мудростью, привлекшими в свое время Пиппу к нему… в дни безмятежного счастья. И теперь, услышав грохот якорной цепи и топот ног матросов, поворачивавших кабестан , ощутив, как дрогнуло судно, он снова почувствовал нечто вроде прежней гордости и уверенности в себе. Он перехитрил шпионов и спас Гейбриела. Пиппа – на попечении Лайонела Аштона, человека, поклявшегося ее защитить. И теперь она свободна от предавшего ее мужа. Их брак расторгнут.
Он легонько погладил руки Гейбриела, крепко сжимавшие лиру. Сначала они отплывут на остров Джерси, где глубокие воды Ла-Манша, славятся богатыми уловами, где рыбаки солят рыбу в тех бочонках, которые сейчас подпирают спину Стюарта. Там они наймут маленькое суденышко, которое переправит их на побережье Франции. Дальше их ждет Италия. Отныне никто не посмеет их преследовать.
Пиппа пробудилась от тревожного сна, едва на лицо упал лунный свет. Несколько мгновений она не могла понять, где находится, угнетаемая лишь привычным безотчетным страхом, мучившим ее так долго. Но почти сразу же вспомнила, что у страха все-таки есть имя. И лицо. Она знала о нем все, а следовательно, его и страхом-то больше назвать нельзя. Вот так.
Она коснулась живота. Ничуть не изменился, все такой же плоский. Даже впалый, если лечь на спину. Но в нем уже зародилась жизнь. Жизнь, которую влили туда с семенем Филиппа без ее согласия… тайком…
Она попыталась представить физиономию Филиппа, но образ мгновенно рассеивался, едва начиная принимать очертания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103