Ничего выдающегося в них не было; ничего, кроме симпатичных глупеньких мордашек. Не секс-машины — сексмашинки, масштаб 1:100. Такие даже в убийство щегла не влезут, даже в убийство богомола, бабочки-капустницы, тутового шелкопряда. Да и мародеры они бестолковые, судя по их репликам в прихожей. Небрежно упакованная коробочка «Guerlain Chamade» — вот и весь их бонус, вот и весь предел их мечтаний. «Chamade» — название духов, а не новеллы. А ведь есть и новелла, Франсуаза Саган, когда-то обожаемая Ингой. Вот только вряд ли парочка знает о существовании такой писательницы…
Бэбики — бэбики и есть.
Если бы они рискнули снять колье с шеи Мариночки — они бы никогда не прихватили весь остальной пакетный хлам, который даже застежки от колье не стоил. Даже миллиграмма застежки. Сумасшедше дорогие вещи могут доставаться подобным бэбикам только по неведению, их провинциальный умишко, фигурно выстриженный в парикмахерской средней руки, не в состоянии оценить истинную стоимость этих вещей. А уж запускать руки в мертвую воду с мертвым телом, когда в прихожей валяется куча милого сердцу и простейшего, как инфузория, косметически-парфюмерно-кондитерского убожества… Рискнули бы они?
Возможно — да, возможно — нет.
Об этом он, Никита, никогда не узнает.
А если — нет?
«Нет» означало, что в квартире побывал еще кто-то. И этот кто-то вполне мог взять колье, промежуток времени между бегством двух бэбиков и приездом Джаффарова был вполне приличным. Ну, уж на то, чтобы стянуть колье, времени хватило бы точно.
Но эта мысль не показалась Никите такой уж хорошей: он ведь не знал наверняка, когда к дому подъехал начальник службы безопасности. Так что проще остановиться на парне и девчонке. Во всяком случае, звучит совсем не так абсурдно.
Гораздо менее абсурдно, чем утверждение, что телохранительница Эка позволила поднести пистолет вплотную к своему виску. Впрочем, никто этого не утверждал. Эта мысль была похоронена следствием заживо, и в нее был надежно воткнут осиновый кол экспертизы… Или как там это у них называется?..
Хотя…
Стоит ему повернуть голову, как любой абсурд моментально станет реальностью.
Джанго.
Никита вдруг вспомнил, как Джанго укротила пса. Злобного кавказца Джека. Она укротила его легко и непринужденно, просто посмотрела в зрачки. И больше ничего не понадобилось… Пес наверняка сделал все, что хотелось бы Джанго. И человечьим голосом бы заговорил… И нет никакой гарантии, что это были единственные зрачки, в которые она смотрела.
И откуда у нее кольцо Мариночки?
И почему она вообще здесь?
И почему она солгала?
И откуда у него самого это ощущение двойного дна? А ведь он думал о ней, думал… Но думал совсем не так, как в свое время думал об Инге: тогда это была самая обыкновенная страсть, не оставлявшая места никаким сомнениям. Он принял Ингу всю и сразу, он никогда не копался в ее прошлом, в ее первом замужестве, какое это имело значение? Ведь с ним она начала свою жизнь заново. И эта жизнь была счастливой, пугающе счастливой — до самого озера, в котором утонул Никита-младший.
Джанго… Джанго совсем другое дело.
Джанго привлекала его. Впрочем, и Мариночка привлекала его: тогда, на кухне Kopaбeльникoffa, он почти готов был рухнуть с ней в постель, год окаянного воздержания, чего же вы хотите! Но с Мариночкой все было ясно: плотские провокации в духе стишка, зачитанного Нонной Багратионовной. С Джанго все обстояло сложнее, страстью — ни праведной и возвышенной, как с Ингой, ни не праведной и низменной, как с Мариночкой, — тут и не пахло.
Куски головоломки, которые так необходимо сложить. Куски головоломки, те самые паззлы, которые любил Никита-младший. Куски головоломки — вот что значит Джанго. Куски ее собственного лица, которые она сама научилась складывать — вот что значит Джанго.
И откуда у нее кольцо Мариночки?
Почему она солгала?
Но спрашивать об этом Никита не будет, ведь он же не самоубийца, в конце-концов. Потому что если она посмотрит в самую глубину его зрачков своими песьими, золотисто-карими (ч-черт, ну почему они казались ему желтыми?!) глазами…
Если она посмотрит — неизвестно, что случится в следующую минуту. Их и так уже набежало порядком, этих минут. Интересно, сколько они стоят возле Юрия Юрьевича Ревякина? А Джанго… Похоже, ничто человеческое ей не чуждо, и проколоться иногда может, как простые смертные.
А она прокололась.
Невооруженным взглядом видно, что она никогда не имела дела с кладбищами. Жизнь живых на кладбищах подчиняется своим, строго регламентированным законам. Ты должен ходить за своими усопшими как за маленькими детьми, ты должен прибирать могилы, как прибирают комнаты к праздникам, и эта будничность роднит мертвых и живых. И делает смерть не страшной. И — домашней. Не примиряет, но делает домашней.
А Джанго даже не подумала взять веник и совок (Никита знал, где Ревякин-отец прячет и веник и совок — в маленьком ящике, встроенном в скамейку возле стола). Она не подумала сделать того, что обычно делают вдовы. Она просто стояла и смотрела вдаль и думала о чем-то своем. И цепочку с кольцом она сунула обратно за ворот. Сразу же, еще до того, как завязала шнурок. И даже искоса посмотрела на Никиту: заметил или нет? А может, в этом взгляде был совсем иной смысл?..
— Пойдемте? — сказала наконец она. Видимо, посчитав, что лимит годичной скорби исчерпан.
— Да… Если хотите, я могу проводить вас…
— Вы уже проводили.
— Нет… Я, наверное, не правильно выразился… Я могу вас добросить домой. Как в прошлый раз. Мне будет приятно…
Не совсем так, Никита, не совсем так. Словом «приятно» не исчерпывается твой интерес к Джанго. Мариночкино кольцо — вот что тебя заинтриговало, потного сынка Синей Бороды… Хотя… Неизвестно, может быть, Мариночка сама отдала кольцо Джанго. Но тогда выходит, что они знакомы… А Джанго сказала, что нет.
И здесь солгала.
Кольцо-дешевку тебе за это, Джанго!..
Он не удержался и хмыкнул.
Тоже мне, подарок! Такой-то и преподнести стыдно. А вот, пожалуйста… Сначала одна таскала его на пальце, не снимая; теперь — другая. На груди.
— …Если вы не возражаете, конечно.
— Вы больше не работаете личным шофером Корабельникова? — поинтересовалась Джанго. — Думаю, вы нужны ему больше.
Все эти дни — до самых похорон Мариночки — Никита почти не виделся с Корабельникоffым. Так что хозяйский «мерседес» скучал на стоянке, а сам он всерьез подумывал о том, что пришла пора увольняться. Надежда на дружеские отношения с хозяином угасала с каждым днем. Теперь она была совсем призрачной, гораздо более призрачной, чем даже в то время, когда появилась Мариночка. А ее уход изменил Корабельникоffа навсегда. Так же, как уход Никиты-младшего изменил самого Никиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Бэбики — бэбики и есть.
Если бы они рискнули снять колье с шеи Мариночки — они бы никогда не прихватили весь остальной пакетный хлам, который даже застежки от колье не стоил. Даже миллиграмма застежки. Сумасшедше дорогие вещи могут доставаться подобным бэбикам только по неведению, их провинциальный умишко, фигурно выстриженный в парикмахерской средней руки, не в состоянии оценить истинную стоимость этих вещей. А уж запускать руки в мертвую воду с мертвым телом, когда в прихожей валяется куча милого сердцу и простейшего, как инфузория, косметически-парфюмерно-кондитерского убожества… Рискнули бы они?
Возможно — да, возможно — нет.
Об этом он, Никита, никогда не узнает.
А если — нет?
«Нет» означало, что в квартире побывал еще кто-то. И этот кто-то вполне мог взять колье, промежуток времени между бегством двух бэбиков и приездом Джаффарова был вполне приличным. Ну, уж на то, чтобы стянуть колье, времени хватило бы точно.
Но эта мысль не показалась Никите такой уж хорошей: он ведь не знал наверняка, когда к дому подъехал начальник службы безопасности. Так что проще остановиться на парне и девчонке. Во всяком случае, звучит совсем не так абсурдно.
Гораздо менее абсурдно, чем утверждение, что телохранительница Эка позволила поднести пистолет вплотную к своему виску. Впрочем, никто этого не утверждал. Эта мысль была похоронена следствием заживо, и в нее был надежно воткнут осиновый кол экспертизы… Или как там это у них называется?..
Хотя…
Стоит ему повернуть голову, как любой абсурд моментально станет реальностью.
Джанго.
Никита вдруг вспомнил, как Джанго укротила пса. Злобного кавказца Джека. Она укротила его легко и непринужденно, просто посмотрела в зрачки. И больше ничего не понадобилось… Пес наверняка сделал все, что хотелось бы Джанго. И человечьим голосом бы заговорил… И нет никакой гарантии, что это были единственные зрачки, в которые она смотрела.
И откуда у нее кольцо Мариночки?
И почему она вообще здесь?
И почему она солгала?
И откуда у него самого это ощущение двойного дна? А ведь он думал о ней, думал… Но думал совсем не так, как в свое время думал об Инге: тогда это была самая обыкновенная страсть, не оставлявшая места никаким сомнениям. Он принял Ингу всю и сразу, он никогда не копался в ее прошлом, в ее первом замужестве, какое это имело значение? Ведь с ним она начала свою жизнь заново. И эта жизнь была счастливой, пугающе счастливой — до самого озера, в котором утонул Никита-младший.
Джанго… Джанго совсем другое дело.
Джанго привлекала его. Впрочем, и Мариночка привлекала его: тогда, на кухне Kopaбeльникoffa, он почти готов был рухнуть с ней в постель, год окаянного воздержания, чего же вы хотите! Но с Мариночкой все было ясно: плотские провокации в духе стишка, зачитанного Нонной Багратионовной. С Джанго все обстояло сложнее, страстью — ни праведной и возвышенной, как с Ингой, ни не праведной и низменной, как с Мариночкой, — тут и не пахло.
Куски головоломки, которые так необходимо сложить. Куски головоломки, те самые паззлы, которые любил Никита-младший. Куски головоломки — вот что значит Джанго. Куски ее собственного лица, которые она сама научилась складывать — вот что значит Джанго.
И откуда у нее кольцо Мариночки?
Почему она солгала?
Но спрашивать об этом Никита не будет, ведь он же не самоубийца, в конце-концов. Потому что если она посмотрит в самую глубину его зрачков своими песьими, золотисто-карими (ч-черт, ну почему они казались ему желтыми?!) глазами…
Если она посмотрит — неизвестно, что случится в следующую минуту. Их и так уже набежало порядком, этих минут. Интересно, сколько они стоят возле Юрия Юрьевича Ревякина? А Джанго… Похоже, ничто человеческое ей не чуждо, и проколоться иногда может, как простые смертные.
А она прокололась.
Невооруженным взглядом видно, что она никогда не имела дела с кладбищами. Жизнь живых на кладбищах подчиняется своим, строго регламентированным законам. Ты должен ходить за своими усопшими как за маленькими детьми, ты должен прибирать могилы, как прибирают комнаты к праздникам, и эта будничность роднит мертвых и живых. И делает смерть не страшной. И — домашней. Не примиряет, но делает домашней.
А Джанго даже не подумала взять веник и совок (Никита знал, где Ревякин-отец прячет и веник и совок — в маленьком ящике, встроенном в скамейку возле стола). Она не подумала сделать того, что обычно делают вдовы. Она просто стояла и смотрела вдаль и думала о чем-то своем. И цепочку с кольцом она сунула обратно за ворот. Сразу же, еще до того, как завязала шнурок. И даже искоса посмотрела на Никиту: заметил или нет? А может, в этом взгляде был совсем иной смысл?..
— Пойдемте? — сказала наконец она. Видимо, посчитав, что лимит годичной скорби исчерпан.
— Да… Если хотите, я могу проводить вас…
— Вы уже проводили.
— Нет… Я, наверное, не правильно выразился… Я могу вас добросить домой. Как в прошлый раз. Мне будет приятно…
Не совсем так, Никита, не совсем так. Словом «приятно» не исчерпывается твой интерес к Джанго. Мариночкино кольцо — вот что тебя заинтриговало, потного сынка Синей Бороды… Хотя… Неизвестно, может быть, Мариночка сама отдала кольцо Джанго. Но тогда выходит, что они знакомы… А Джанго сказала, что нет.
И здесь солгала.
Кольцо-дешевку тебе за это, Джанго!..
Он не удержался и хмыкнул.
Тоже мне, подарок! Такой-то и преподнести стыдно. А вот, пожалуйста… Сначала одна таскала его на пальце, не снимая; теперь — другая. На груди.
— …Если вы не возражаете, конечно.
— Вы больше не работаете личным шофером Корабельникова? — поинтересовалась Джанго. — Думаю, вы нужны ему больше.
Все эти дни — до самых похорон Мариночки — Никита почти не виделся с Корабельникоffым. Так что хозяйский «мерседес» скучал на стоянке, а сам он всерьез подумывал о том, что пришла пора увольняться. Надежда на дружеские отношения с хозяином угасала с каждым днем. Теперь она была совсем призрачной, гораздо более призрачной, чем даже в то время, когда появилась Мариночка. А ее уход изменил Корабельникоffа навсегда. Так же, как уход Никиты-младшего изменил самого Никиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119