Мелани — это мое проклятье, а не Люсьена. Пусть он потерял мать, наследство, имя — но, по крайней мере, я спас сына Памелы от Мелани. Боже милостивый, пошли ему здоровье, чтобы он смог поскорее покинуть это место.
Эдмунд замедлил шаг и взглянул на северное крыло дома. И вдруг заметил слабый свет, двигающийся за окнами. Кто-то ходил там со свечой. Он видел как пятнышко света то исчезает на миг, то вновь появляется в соседнем окне. А ведь он был уверен, что все обитатели Тремэйн-Корта давным-давно спят.
И вдруг он все понял. Кто другой мог бы разгуливать там со свечой? Разумеется, это была Мелани!
Эдмунд пустился бежать, чтобы застигнуть ее там, но через несколько шагов упал, больно ударившись коленями об обледеневшие камни. Собака скулила и тянула его за шубу, но внезапный приступ слабости не давал ему встать.
Эдмунду казалось, что голова его раскалывается: острая боль билась в висках, колени дрожали и подгибались.
Он оперся о камни, привалившись плечом к теплому боку собаки, и смотрел, как пламя свечи в последний раз мигнуло в конце коридора и пропало.
— Не могу. Боже, помоги мне, я не могу! Я до конца вынужден праздновать труса. Бедный Люсьен! Мое любимое дитя, дитя Памелы. И как только я мог поверить в то, что моя любовь к нему умерла?
Несколько минут спустя приступ слабости прошел, он поднялся на ноги и медленно, нерешительно заковылял в сторону дома.
— Как я превратился в такую развалину? Теперь Мелани придет к нему первой и скажет ему все, что он хочет услышать, и все извратит. Но впрочем, Люсьен не дурак. Он умеет слышать и то, о чем молчат. Боже милостивый, помоги мне сделать то, что я должен, и только бы он выслушал меня внимательно.
Кэт накинула одеяло себе на плечи, собираясь провести еще одну бессонную ночь у постели Люсьена.
В последнее время он был спокоен и все время спал. Мойна сказала ей, что днем, когда он не спит, то пребывает в полном сознании, и это радовало и беспокоило старуху, которая сказала ей, что боится, как бы его вскоре не выставили из дому.
Нынешняя ночь, сказала ей Мойна, будет последней, когда ей придется дежурить у его постели. Кэт обрадовалась этому, и не только оттого, что сможет наконец выспаться. Она боялась слишком привязаться к этому человеку, который даже не замечал ее присутствия.
Люсьен Тремэйн своей беспомощностью чем-то напоминал ей Нодди, и эта беззащитность тронула ее сердце — хотя она полагала, что в ней давно умерли подобные чувства. И от этого она еще меньше желала связывать себя с обитателями Тремэйн-Корта. Ей предстоит покинуть усадьбу, как только она перестанет быть нужной Нодди.
— И Эдмунду, — с чувством призналась Кэт сама себе. — Он помог мне подняться, когда я была на самом краю пропасти, и я не могу презирать его за его слабость. А тут еще этот незаконнорожденный со своими переживаниями по поводу матери и «дорогой Мелани». И больше всего в этой истории мне жаль старика.
Она насмешливо фыркнула.
— Совершенно очевидно, что нет никакой справедливости в этом мире. Богатые имеют власть, а бедные вынуждены исполнять все их прихоти. — Она вдруг настороженно обернулась к двери. — А это еще что?
Снаружи послышалось легкое царапанье, словно кто-то пытался повернуть ручку ее двери. Кэт замерла от ужаса, хотя прекрасно знала, что замок заперт. Было лишь одно условие, на котором она настояла, переехав в Тремэйн-Корт: в ее дверь врежут замок и ключ будет только у нее. У Эдмунда Тремэйна хватило великодушия не требовать объяснения.
Дождавшись, когда звук шагов удалился, Кэт сама неслышно отперла замок и выглянула в коридор.
— Что это? — еле слышно прошептала она. — Уж не наша ли это миссис святоша почти нагишом крадется по коридору со свечкой? Что это вы опять заявились сюда в такое время? Тот рослый молодой лакей удрал уже две недели назад. Или вы так скоро успели найти новую жертву?
Кэт отпрянула в комнату, увидев, что хозяйка остановилась у третьей двери и собирается оглянуться. А когда Кэт отважилась снова выглянуть, она заметила, как мелькнул подол ночной рубашки в дверях комнаты, где спал Люсьен.
Она почувствовала, как ее лицо стягивает та непроницаемая маска, к которой она так привыкла за последнее время.
— Эта сука готова сношаться даже с трупом, если под рукой больше никого нет.
Она понаблюдала еще несколько минут, гадая, вышвырнет ее Люсьен или нет, однако дверь оставалась закрытой.
— Ага, отлично, — разочарованно пробормотала она, запирая дверь, — стало быть, джентльмен решил принять посетительницу. И если он затянет ее к себе в постель, она не будет жаловаться. Его, конечно, можно пожалеть, но вода в сообщающихся сосудах всегда на одном уровне — даже если это вода грязная.
Она снова улеглась, не в силах побороть необъяснимую грусть.
— И чего я так беспокоюсь? Мне-то что за дело, пусть себе трахаются хоть ночь напролет. — Кэт невольно отвернулась к стенке и натянула одеяло на голову. — Только пусть при этом не очень вопят от счастья.
Снова он грезил, и грезы его были темные, мрачные: о войне, о Гарте, о тех ужасных неделях после ранения.
В других грезах он постоянно бежал домой, ни на шаг не приближаясь. Эти были самыми тяжелыми. Он тратил последние силы, пытаясь объяснить эти видения Мойне, но безуспешно. Она лишь вливала ему в рот очередную порцию лекарства.
Ему показалось, что его лба коснулась чья-то прохладная рука, которая затем скользнула ниже и принялась расстегивать ворот его сорочки. Если это снова был сон — он отличался от прежних тем, что был приятен. Пожалуй, теперь он даже предпочел бы не просыпаться.
— Мелани? — прохрипел он, и горло его свело судорогой.
— Да, милый, это твоя Мелани. Я ждала вечность, чтобы повидаться с тобой. Они не пускали меня, ты знаешь, иначе я не отходила бы от тебя ни днем ни ночью, я бы ухаживала за тобой. Слава Богу, ты дома, мой дорогой.
Он почувствовал, как сильно забилось у него сердце. Неужели это не сон? Или он откроет глаза и снова увидит ту грязную оборванную испанку, которая вливала в него какое-то зелье? Нет, не может быть. Это не испанка. Ведь он теперь не на Полуострове, а в Тремэйн-Корте. Значит, он опять увидит эти странные серые глаза — колдовские, непроницаемые, видевшие его, казалось, насквозь.
— Милый? Открой же глаза. Разве ты не хочешь меня увидеть? Мойна сказала, что тебе сегодня намного лучше.
Мойна? Да, теперь он вспомнил. Это не сон. Он находится дома. По его телу пробежала дрожь. Он должен попытаться, он должен узнать. Его зубы скрипнули, а руки сжались в кулаки. Медленно, вознося безмолвные молитвы, он открыл глаза — и сердце замерло в груди.
— О Боже! О, всеблагой Иисус… Мелани!
— Да, милый, да. Это твоя Мелани. Добро пожаловать домой, любовь моя. — Мягкие губы Мелани приникли к его губам, и Люсьен привлек ее к себе, наслаждаясь ее податливостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107