Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.
Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях — племени Певцов. Жила она также и в его детях.
В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, — никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.
И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.
Глава 17
Песня над городом
Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.
Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.
— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.
— Да-да-да, — бормотал он беспокойной корове. — Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.
Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.
— И тебе доброе утро, Звездочка моя, — сказал бывший император и принялся за работу.
Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.
Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза — все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.
Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.
— Должно быть, это невеста, — сказал Креот коровам. — Сегодня великий день.
Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.
— Пусть она будет счастлива, а, Звездочка? Пусть будет счастлива.
Когда на следующее утро стражники пришли в казармы, чтобы забрать очередную партию рабов для сидения в обезьяньих фургонах, Пинто прошептала отцу:
— Сегодня моя очередь.
Анно покачал головой.
— Нет, дорогая. Сегодня самый опасный день.
— Я знаю, — отвечала Пинто. — Вам с мамой предстоит работа. А я ничем не могу помочь.
— Давай надеяться, что сегодня они не выберут ни меня, ни твою маму.
Однако стражники выбрали Аиру Хаз. В это же время из библиотеки академии прислали за Анно Хазом — свадьба свадьбой, а его присутствие в хранилище было необходимо. Готовиться к побегу стало некому.
— Ну вот, — сказала Пинто. — Я же говорила.
— Дорогая моя, — проговорил отец, — тебе нельзя идти в клетку. Сегодня все случится. Я это чувствую. Мы не знаем, успеем ли освободить людей из фургонов.
— Мама, посмотри на меня.
Аира взглянула в честные глаза дочери, и та продолжала:
— Я всего лишь ребенок. Я ничем не смогу помочь. Но могу сделать хотя бы это. Хоть в чем-то я окажусь полезной.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Не понимаю? — Пинто потянулась вперед и поцеловала мать в щеку, затем прошептала ей на ухо: — Даже если я и погибну в клетке, ты сможешь увести людей отсюда.
Более всего Аиру Хаз тронул этот поцелуй.
— Ах, моя хорошая. И ты уже выросла? И ты хочешь покинуть меня?
— Ты знаешь, что я права. Вы должны собрать людей. Я этого сделать не смогу. Сегодня наш день.
Мать повернулась к Анно, не в силах сама принять решение. Хаз посмотрел на Пинто — гордость светилась в глазах девочки.
— Малышка права, — произнес он. — Иди, дорогая моя. Мы не позволим никому причинить тебе вред.
Пинто побежала к стражникам и сказала им, что сегодня займет место матери. Стражники спокойно отнеслись к этому. Их работа заключалась в том, чтобы отобрать по одному представителю от каждой семьи, а один вместо другого — какая разница?
Анно Хаз прошел с дочерью до перекрестка и подождал, пока девочку заперли в фургоне. Держась за решетку, Пинто улыбалась отцу и махала рукой, стараясь не показать, что боится.
— Я приду за тобой, — сказал Анно и с тяжелым сердцем отправился в библиотеку.
Сирей, надев вуаль, сидела в карете и смотрела в окно, дрожа от нервного возбуждения. Крестьяне уже вышли на поля — сейчас все они застыли, глазея на процессию.
— Ланки! — изумилась принцесса. — Они не закрывают глаз!
— Бедные язычники! — вздохнула Ланки. — Не ведают, что творят, детка моя!
— Разве они не знают, что им выколют глаза?
— Надеюсь, что не выколют, — отвечала Ланки. — Моя детка надела вуаль.
— Ах да. Я все время забываю о ней.
— Детка выпьет стакан молока?
— Нет, Ланки. Убери. Сегодня день моей свадьбы. Я совсем не могу есть.
— Я и не предлагаю тебе есть. Вряд ли моя девочка хочет, чтобы у нее не осталось сил даже для того, чтобы говорить.
Сирей замотала головой и обернулась к Кестрель.
— На что ты смотришь, Кесс?
В другое окно Кестрель глядела на солдат гвардии Йохьян. Всадники скакали по двое спереди и сзади кареты на всем протяжении дороги до самого поворота. Кестрель чувствовала себя полководцем, ведущим армию на штурм неприятельской крепости.
— Я смотрю, куда нас везут.
Вдали показались озеро, дамба и стены Высшего Удела. Янтарный город с каскадом драгоценных куполов, раз в десять больше Араманта, производил сильное впечатление. Этот необыкновенный град-дворец построили люди, которые сожгли дом Кестрель и сделали рабами ее семью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях — племени Певцов. Жила она также и в его детях.
В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, — никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.
И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.
Глава 17
Песня над городом
Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.
Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.
— Что за вид, а, Ангелок? — произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.
— Да-да-да, — бормотал он беспокойной корове. — Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.
Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.
— И тебе доброе утро, Звездочка моя, — сказал бывший император и принялся за работу.
Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.
Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза — все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.
Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.
— Должно быть, это невеста, — сказал Креот коровам. — Сегодня великий день.
Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.
— Пусть она будет счастлива, а, Звездочка? Пусть будет счастлива.
Когда на следующее утро стражники пришли в казармы, чтобы забрать очередную партию рабов для сидения в обезьяньих фургонах, Пинто прошептала отцу:
— Сегодня моя очередь.
Анно покачал головой.
— Нет, дорогая. Сегодня самый опасный день.
— Я знаю, — отвечала Пинто. — Вам с мамой предстоит работа. А я ничем не могу помочь.
— Давай надеяться, что сегодня они не выберут ни меня, ни твою маму.
Однако стражники выбрали Аиру Хаз. В это же время из библиотеки академии прислали за Анно Хазом — свадьба свадьбой, а его присутствие в хранилище было необходимо. Готовиться к побегу стало некому.
— Ну вот, — сказала Пинто. — Я же говорила.
— Дорогая моя, — проговорил отец, — тебе нельзя идти в клетку. Сегодня все случится. Я это чувствую. Мы не знаем, успеем ли освободить людей из фургонов.
— Мама, посмотри на меня.
Аира взглянула в честные глаза дочери, и та продолжала:
— Я всего лишь ребенок. Я ничем не смогу помочь. Но могу сделать хотя бы это. Хоть в чем-то я окажусь полезной.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Не понимаю? — Пинто потянулась вперед и поцеловала мать в щеку, затем прошептала ей на ухо: — Даже если я и погибну в клетке, ты сможешь увести людей отсюда.
Более всего Аиру Хаз тронул этот поцелуй.
— Ах, моя хорошая. И ты уже выросла? И ты хочешь покинуть меня?
— Ты знаешь, что я права. Вы должны собрать людей. Я этого сделать не смогу. Сегодня наш день.
Мать повернулась к Анно, не в силах сама принять решение. Хаз посмотрел на Пинто — гордость светилась в глазах девочки.
— Малышка права, — произнес он. — Иди, дорогая моя. Мы не позволим никому причинить тебе вред.
Пинто побежала к стражникам и сказала им, что сегодня займет место матери. Стражники спокойно отнеслись к этому. Их работа заключалась в том, чтобы отобрать по одному представителю от каждой семьи, а один вместо другого — какая разница?
Анно Хаз прошел с дочерью до перекрестка и подождал, пока девочку заперли в фургоне. Держась за решетку, Пинто улыбалась отцу и махала рукой, стараясь не показать, что боится.
— Я приду за тобой, — сказал Анно и с тяжелым сердцем отправился в библиотеку.
Сирей, надев вуаль, сидела в карете и смотрела в окно, дрожа от нервного возбуждения. Крестьяне уже вышли на поля — сейчас все они застыли, глазея на процессию.
— Ланки! — изумилась принцесса. — Они не закрывают глаз!
— Бедные язычники! — вздохнула Ланки. — Не ведают, что творят, детка моя!
— Разве они не знают, что им выколют глаза?
— Надеюсь, что не выколют, — отвечала Ланки. — Моя детка надела вуаль.
— Ах да. Я все время забываю о ней.
— Детка выпьет стакан молока?
— Нет, Ланки. Убери. Сегодня день моей свадьбы. Я совсем не могу есть.
— Я и не предлагаю тебе есть. Вряд ли моя девочка хочет, чтобы у нее не осталось сил даже для того, чтобы говорить.
Сирей замотала головой и обернулась к Кестрель.
— На что ты смотришь, Кесс?
В другое окно Кестрель глядела на солдат гвардии Йохьян. Всадники скакали по двое спереди и сзади кареты на всем протяжении дороги до самого поворота. Кестрель чувствовала себя полководцем, ведущим армию на штурм неприятельской крепости.
— Я смотрю, куда нас везут.
Вдали показались озеро, дамба и стены Высшего Удела. Янтарный город с каскадом драгоценных куполов, раз в десять больше Араманта, производил сильное впечатление. Этот необыкновенный град-дворец построили люди, которые сожгли дом Кестрель и сделали рабами ее семью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73