Правильная женщина, все так говорили. Генеральская дочка.
Через несколько дней и недель Харолду предстояло переменить свое мнение. Но интересно другое: в глазах местного населения Энн Кемпбелл была настоящей леди.
Сержант добавил:
— Некоторые женщины — как медсестры... должны быть малость того... Как бы это сказать... Ну, вы понимаете...
Я чувствовал, как закипает Синтия. Будь я мужиком, а не слизняком в штанах, я бы сказал, что у нас в УРП бабы еще хуже. Но я был во Вьетнаме и знал, что незачем понапрасну испытывать судьбу.
— Почему вы не поехали на ближайший пост? У рядовой Роббинз был телефон...
— Не подумал об этом.
— И не подумали, что надо поставить охранять тело?
— Не подумал. Не в себе я был, правда.
— Что вообще побудило вас отлучиться из штаба и отправиться на поиски капитана Кемпбелл?
— Она долго не возвращалась, и я не знал, где она.
— Вы всегда следите за поведением старших по званию?
— Что вы, сэр! Но тут я чувствовал что-то неладное.
Ага, вот оно.
— Почему?
— М-м... она... как бы это сказать... вроде бы нервная была в тот вечер.
— Не могли бы вы подробнее описать ее поведение? — спросила Синтия.
— Конечно, мэм... Я и говорю, нервная была. Видать, ей было не по себе. Может, беспокоилась о чем, не знаю.
— Вам приходилось разговаривать с капитаном Кемпбелл до вчерашнего дежурства?
— Никак нет.
— Вы прежде видели ее в расположении части?
— Так точно, сэр. Несколько раз.
— А за пределами части?
— Нет, сэр.
— Тогда как же вы могли сравнить ее обычное поведение с поведением в тот вечер?
— Не мог, сэр. Но когда человек беспокоится, сразу видно, — ответил он и тут же добавил, словно его неожиданно осенило: — Строго себя держала, это точно, и работала вчера дай Бог каждому, но потом вдруг ни с того ни с сего вроде бы притихнет, задумается.
— Вы ей не сказали об этом?
— Я? Она бы мне голову свернула. — Он робко улыбнулся, показав следы двадцатилетних трудов армейских дантистов. — Извиняйте, мэм.
— Не стесняйтесь, сержант, — сказала мисс Санхилл с чарующей улыбкой, свидетельствующей о зубоврачебной гигиене и добросовестной работе частных дантистов.
Синтия верно сказала. Добрая половина этих старых вояк рта раскрыть не может, чтобы не выругаться, не щегольнуть блатным жаргоном и не подпустить какое-нибудь заграничное словечко, услышанное в скитаниях по американским военным базам на любой широте и долготе. В чести у них также соленые южные выражения, хотя родом иной из самой Аляски.
— Скажите, ей в тот вечер звонили? Или, может быть, она звонила? — спросила Синтия.
Молодец Синтия, хотя ответ на ее вопрос я уже знал.
— Сама она при мне не звонила. Может, когда я выходил, не знаю. А вот ей кто-то звякнул, она велела мне выйти.
— В котором часу был звонок?
— Аккурат минут за десять как ей уехать.
— Вы подслушивали разговор? — спросил я.
Он энергично покачал головой.
— Хорошо. Скажите, как близко вы подошли к телу? — спросил я.
— Как близко? М-м... фута три-четыре.
— Не понимаю, как вы определили, что она мертва.
— Э-э... Я просто подумал, что она того... Глаза у ней были открытые... Я позвал ее...
— Вы были вооружены?
— Никак нет.
— Разве по инструкции не положено на дежурстве иметь при себе оружие?
— Забыл, видать, захватить.
— Итак, вы увидели тело, подошли на расстояние трех-четырех футов, решили, что она мертва, и дали деру?
— Угу... Видать, должен был поближе подойти, да?
— Сержант, у ваших ног лежит раздетая женщина, знакомый вам офицер, и вы даже не нагнулись, чтобы узнать, что с ней? Мертвая она или живая.
Синтия толкнула меня под столом ногой.
Плох тот следователь, который становится судьей. Пора было оставить свидетеля с хорошим следователем. Я поднялся:
— Вы тут без меня. Я скоро вернусь.
Я пошел в камеру, где содержалась рядовой первого класса Роббинз, открыл незапертую дверь. Она босая лежала на койке и читала листок, который каждую неделю выпускала служба информации и печати части. Газетчики старательно стряпали хорошие новости, и я подумал, какой санобработке они подвергнут изнасилование и убийство дочери начальника базы.
Когда я вошел, Роббинз посмотрела на меня, отложила газету, села, прислонясь к стене.
— Доброе утро, — сказал я. — Я мистер Бреннер из УРП. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов относительно минувшей ночи.
Она оглядела меня с ног до головы и возвестила:
— На карточке у вас написано «Уайт».
— Это девичья фамилия моей двоюродной тетушки, — пояснил я, усаживаясь на пластиковый стул. — Вы не являетесь подозреваемой...
Я повторил положенную формулу. Она выслушала меня с полнейшим равнодушием.
Задавая для разбега второстепенные, околичные вопросы, я внимательно изучал рядового Роббинз. Было ей лет двадцать, стриженые русые волосы, опрятная на вид, на редкость живые глаза, если учесть, какими были ночь и утро, — в общем, миловидная девчушка. У нее был низкий голос и южный акцент, и корни ее социально-экономического статуса до того, как она приняла присягу, находились там же. Теперь она была равноправный рядовой первого класса, смотрела сверху вниз на новобранцев и, судя по всему, ожидала повышения.
Наконец я подобрался к первому значащему вопросу:
— Вы видели капитана Кемпбелл в тот вечер?
— Она прибыла в наше караульное помещение около двадцати двух часов, разговаривала со старшим офицером.
— И вы узнали ее?
— Кто же не знает капитана Кемпбелл?
— После этого вы ее видели?
— Нет.
— Она не приезжала на ваш пост?
— Нет.
— Когда вы заступили на пост у склада боеприпасов?
— В час ноль-ноль. Смениться должна была в пять тридцать.
— Кто-нибудь еще проезжал ваш пост в промежутке между заступлением на дежурство и тем моментом, когда за вами приехал военный полицейский?
— Нет, не проезжал.
— Не слышали ли вы что-нибудь необычное?
— Да.
— Что именно?
— Филин ухал. Это не к добру. В этих местах они редко попадаются.
— Понятно.
«Эй, Синтия, берегись, нас ждут большие перемены», — сказал я себе.
— И может быть, видели что-нибудь необычное?
— Видела свет от фар.
— Каких фар?
— Думаю, фар джипа, на котором она ехала.
— В котором часу это было?
— В два семнадцать.
— Опишите подробнее, что вы видели.
— Я и говорю, видела свет фар. Машина остановилась в полумиле, потом фары выключили.
— Выключили сразу же после остановки или немного погодя?
— Сразу же после остановки. Свет качался, потом остановился и погас.
— И что вы подумали?
— Подумала, кто-то едет в моем направлении.
— Но свет остановился.
— Ага. Это было непонятно.
— Вы не догадались доложить начальству?
— Еще бы, конечно, догадалась. Позвонила по мобильному.
— Кому позвонили?
— Сержанту Хейзу. В мою смену дежурил.
— И что он сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Через несколько дней и недель Харолду предстояло переменить свое мнение. Но интересно другое: в глазах местного населения Энн Кемпбелл была настоящей леди.
Сержант добавил:
— Некоторые женщины — как медсестры... должны быть малость того... Как бы это сказать... Ну, вы понимаете...
Я чувствовал, как закипает Синтия. Будь я мужиком, а не слизняком в штанах, я бы сказал, что у нас в УРП бабы еще хуже. Но я был во Вьетнаме и знал, что незачем понапрасну испытывать судьбу.
— Почему вы не поехали на ближайший пост? У рядовой Роббинз был телефон...
— Не подумал об этом.
— И не подумали, что надо поставить охранять тело?
— Не подумал. Не в себе я был, правда.
— Что вообще побудило вас отлучиться из штаба и отправиться на поиски капитана Кемпбелл?
— Она долго не возвращалась, и я не знал, где она.
— Вы всегда следите за поведением старших по званию?
— Что вы, сэр! Но тут я чувствовал что-то неладное.
Ага, вот оно.
— Почему?
— М-м... она... как бы это сказать... вроде бы нервная была в тот вечер.
— Не могли бы вы подробнее описать ее поведение? — спросила Синтия.
— Конечно, мэм... Я и говорю, нервная была. Видать, ей было не по себе. Может, беспокоилась о чем, не знаю.
— Вам приходилось разговаривать с капитаном Кемпбелл до вчерашнего дежурства?
— Никак нет.
— Вы прежде видели ее в расположении части?
— Так точно, сэр. Несколько раз.
— А за пределами части?
— Нет, сэр.
— Тогда как же вы могли сравнить ее обычное поведение с поведением в тот вечер?
— Не мог, сэр. Но когда человек беспокоится, сразу видно, — ответил он и тут же добавил, словно его неожиданно осенило: — Строго себя держала, это точно, и работала вчера дай Бог каждому, но потом вдруг ни с того ни с сего вроде бы притихнет, задумается.
— Вы ей не сказали об этом?
— Я? Она бы мне голову свернула. — Он робко улыбнулся, показав следы двадцатилетних трудов армейских дантистов. — Извиняйте, мэм.
— Не стесняйтесь, сержант, — сказала мисс Санхилл с чарующей улыбкой, свидетельствующей о зубоврачебной гигиене и добросовестной работе частных дантистов.
Синтия верно сказала. Добрая половина этих старых вояк рта раскрыть не может, чтобы не выругаться, не щегольнуть блатным жаргоном и не подпустить какое-нибудь заграничное словечко, услышанное в скитаниях по американским военным базам на любой широте и долготе. В чести у них также соленые южные выражения, хотя родом иной из самой Аляски.
— Скажите, ей в тот вечер звонили? Или, может быть, она звонила? — спросила Синтия.
Молодец Синтия, хотя ответ на ее вопрос я уже знал.
— Сама она при мне не звонила. Может, когда я выходил, не знаю. А вот ей кто-то звякнул, она велела мне выйти.
— В котором часу был звонок?
— Аккурат минут за десять как ей уехать.
— Вы подслушивали разговор? — спросил я.
Он энергично покачал головой.
— Хорошо. Скажите, как близко вы подошли к телу? — спросил я.
— Как близко? М-м... фута три-четыре.
— Не понимаю, как вы определили, что она мертва.
— Э-э... Я просто подумал, что она того... Глаза у ней были открытые... Я позвал ее...
— Вы были вооружены?
— Никак нет.
— Разве по инструкции не положено на дежурстве иметь при себе оружие?
— Забыл, видать, захватить.
— Итак, вы увидели тело, подошли на расстояние трех-четырех футов, решили, что она мертва, и дали деру?
— Угу... Видать, должен был поближе подойти, да?
— Сержант, у ваших ног лежит раздетая женщина, знакомый вам офицер, и вы даже не нагнулись, чтобы узнать, что с ней? Мертвая она или живая.
Синтия толкнула меня под столом ногой.
Плох тот следователь, который становится судьей. Пора было оставить свидетеля с хорошим следователем. Я поднялся:
— Вы тут без меня. Я скоро вернусь.
Я пошел в камеру, где содержалась рядовой первого класса Роббинз, открыл незапертую дверь. Она босая лежала на койке и читала листок, который каждую неделю выпускала служба информации и печати части. Газетчики старательно стряпали хорошие новости, и я подумал, какой санобработке они подвергнут изнасилование и убийство дочери начальника базы.
Когда я вошел, Роббинз посмотрела на меня, отложила газету, села, прислонясь к стене.
— Доброе утро, — сказал я. — Я мистер Бреннер из УРП. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов относительно минувшей ночи.
Она оглядела меня с ног до головы и возвестила:
— На карточке у вас написано «Уайт».
— Это девичья фамилия моей двоюродной тетушки, — пояснил я, усаживаясь на пластиковый стул. — Вы не являетесь подозреваемой...
Я повторил положенную формулу. Она выслушала меня с полнейшим равнодушием.
Задавая для разбега второстепенные, околичные вопросы, я внимательно изучал рядового Роббинз. Было ей лет двадцать, стриженые русые волосы, опрятная на вид, на редкость живые глаза, если учесть, какими были ночь и утро, — в общем, миловидная девчушка. У нее был низкий голос и южный акцент, и корни ее социально-экономического статуса до того, как она приняла присягу, находились там же. Теперь она была равноправный рядовой первого класса, смотрела сверху вниз на новобранцев и, судя по всему, ожидала повышения.
Наконец я подобрался к первому значащему вопросу:
— Вы видели капитана Кемпбелл в тот вечер?
— Она прибыла в наше караульное помещение около двадцати двух часов, разговаривала со старшим офицером.
— И вы узнали ее?
— Кто же не знает капитана Кемпбелл?
— После этого вы ее видели?
— Нет.
— Она не приезжала на ваш пост?
— Нет.
— Когда вы заступили на пост у склада боеприпасов?
— В час ноль-ноль. Смениться должна была в пять тридцать.
— Кто-нибудь еще проезжал ваш пост в промежутке между заступлением на дежурство и тем моментом, когда за вами приехал военный полицейский?
— Нет, не проезжал.
— Не слышали ли вы что-нибудь необычное?
— Да.
— Что именно?
— Филин ухал. Это не к добру. В этих местах они редко попадаются.
— Понятно.
«Эй, Синтия, берегись, нас ждут большие перемены», — сказал я себе.
— И может быть, видели что-нибудь необычное?
— Видела свет от фар.
— Каких фар?
— Думаю, фар джипа, на котором она ехала.
— В котором часу это было?
— В два семнадцать.
— Опишите подробнее, что вы видели.
— Я и говорю, видела свет фар. Машина остановилась в полумиле, потом фары выключили.
— Выключили сразу же после остановки или немного погодя?
— Сразу же после остановки. Свет качался, потом остановился и погас.
— И что вы подумали?
— Подумала, кто-то едет в моем направлении.
— Но свет остановился.
— Ага. Это было непонятно.
— Вы не догадались доложить начальству?
— Еще бы, конечно, догадалась. Позвонила по мобильному.
— Кому позвонили?
— Сержанту Хейзу. В мою смену дежурил.
— И что он сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119