все большее и большее число людей покидало эти места. Но Скарборо был все еще общиной, где ты знал своего почтальона и его семью, а он, в свою очередь, знал не меньше о тебе.
Из дома дедушки на Весенней улице я мог ездить на север, ближе к Портленду, или на юг, к пляжу «Сказочному», Западному пляжу или городскому пляжу самого Скарборо.
Проутс Нэк представляет собой маленький островок земли, который расположен в заливе Сакко, примерно тридцатью милями южнее самого Портленда. Островок — то самое место, где снимал дом художник Уинслоу Хомер приблизительно в конце девятнадцатого века. Его семья выкупила практически всю эту землю, и художник занялся собственными проектами. С 1926 года там существовал яхт-клуб для увлеченных парусным спортом и частный пляжный клуб с лимитированным членством — для тех, кто жили на островке или снимали летние домики. Пляж Скарборо остается и доныне публичным и бесплатным; есть свободный доступ и на пляж «Сказочный». Именно там, неподалеку от пляжа «Сказочный», Честера Нэша, Поли Блока и еще шестерых человек настигла внезапная гибель.
В старом дедовском доме прошлое витало в воздухе, словно пыль, ожидавшая, что ее вот-вот сотрут острым лезвием памяти. Все здесь было проникнуто светлыми воспоминаниями о счастливой юности. Тут жили призраки моих жены и ребенка, которые преследовали меня столь долго. Может быть, только теперь они обрели некое подобие мира и покоя, которым нет еще места в моей собственной душе... Тени отца и моей матери, что увезла меня в свое время из города в надежде найти покой для нас двоих... Тень Рейчел, которая теперь казалась потерянной для меня... Тень моего дедушки. Он учил меня обязательности, гуманности и важности приобретения врагов, чем настоящий мужчина может только гордиться.
Я переехал домой с улицы Конгресса, так как большая часть работ в доме дедушки была уже завершена. По ночам ветер дул так сильно, что пластик на крыше трепетал, словно крылья. Последним делом, которое требовалось завершить, оставалась укладка черепицы; именно поэтому я и сидел на своем крыльце с чашкой кофе и «Нью-Йорк таймс» — после переезда, в девять утра следующего дня, с нетерпением ожидая Роджера Симмса. Роджеру было под пятьдесят; он отличался необыкновенно прямой спиной, особой поджаростью, и лицо у него всегда выглядело загорелым. Роджер умел делать почти все, а с молотком работал просто виртуозно.
Симмс приехал вовремя. Его старенький «нисан» серебристо-голубого цвета красиво отливал перламутром на солнце, но воздух отравлял, как никотин отравляет легкие курильщика. Он выбрался из машины уже во вполне рабочем виде: перепачканные краской джинсы, майка и старый свитер, в некоторых местах явно нуждавшийся в заплатах; пара изношенных черных перчаток небрежно свисала из заднего кармана джинсов, а черная кепка была надвинута по самые уши. Из-под кепки свисали пряди черных волос, напоминавшие ноги краба. В зубах Симмс крепко сжимал сигарету.
Я предложил ему чашку кофе, и он не отказался, принял чашку из моих рук, одновременно критически изучая крышу, будто видел ее впервые. Он посещал меня здесь уже раза три — проверял каркас и то, как крыша держалась, измерял углы и выполнял прочие подготовительные работы; я вовсе не думал, что эта крыша может преподнести ему какие-то сюрпризы. Роджер поблагодарил меня за кофе. «Спасибо» — вот первое слово, которое он произнес с того момента, как приехал; Роджер был отличным мастером и никогда не тратил времени на пустую болтовню, считая ее бесцельным разбазариванием жизненных сил.
Мы уже разложили рейки и планки, готовясь начать работу. Затем, убедившись, что дождя не предвидится, приступили к делу. Было в укладке черепицы нечто такое — какая-то особенная ритмичность, при всей рутинности работы, — что напоминало упражнения в ходе медитации. Методично продвигаясь по поверхности крыши, я обретал подобие покоя, и утро пролетело мгновенно. Я решил не делиться своими медитативными наблюдениями с Роджером.
Мы проработали поочередно в общей сложности около четырех часов; каждый из нас отдыхал тогда, когда ему это казалось необходимым. По прошествии какого-то времени я подошел к Роджеру и сообщил ему о том, что собираюсь прикупить нам немного еды. Он произнес в ответ что-то невнятное, и я расценил это как согласие. Поэтому сел в свой «мустанг» и направился в Южный Портленд.
Как и всегда, на основной дороге Мэна было полно машин, да и люди сновали туда-сюда. Кто-то из них собирался в кино, кто-то — в театры и кафе. Я объехал аэропорт по улице Джонсона и в итоге подал на улицу Конгресса. Припарковался между «пинто» и «фиатом», после чего направился в торговый зал, накупил еды и бросил пакеты на заднее сиденье машины.
В бывшей съемной квартире на улице Конгресса все еще оставались кое-какие мои пожитки, и я подумал, что могу захватить их с собой, раз уж нахожусь поблизости. Я открыл дверь и вошел в старый холл с древним радио и какими-то туристическими брошюрами на столике. Марк, такой же старый портье, приветливо улыбнулся мне и снова вернулся к своим подсчетам...
Возвратившись с вещами на стоянку, я обнаружил, что кто-то преградил мне путь: огромный черный «кадиллак», вероятно, сорокалетнего возраста, антикварный вариант, припарковался позади моего «мустанга»: меня заперли. У «кадиллака» были белоснежные шины. На переднем бампере машины переливался понтон. Карта Мэна лежала на заднем сиденье, а номера на машине были массачусетские. Но это почти ничего не говорило мне о владельце «кадиллака».
Я забросил вещи в салон «мустанга» и направился обратно к дому. Марк и понятия не имел о том, кто владелец этой машины. Он предложил самим отогнать ее, но я вначале решил все-таки поискать владельца. Спросил о нем в пиццерии, которая располагалась на другом конце улицы, но и там никто ничего не знал о «кадиллаке». Я прошелся по всем окрестным барам, там тоже мне не смогли помочь.
Вернувшись к «мустангу», я застал рядом с моей машиной незнакомого человека.
— Хорошая машина, — произнес незнакомец. Голос его показался мне необычайно высоким, почти девичьим, а интонации выражали искреннее восхищение.
Мужчина опирался рукой на стену парковочного киоска. Невысокого роста и достаточно плотный, он был одет в дождевик, застегнутый спереди на все пуговицы, из-под которого виднелись коричневые брюки и пара ботинок им в тон.
Лицо незнакомца наводило на мысль о фильмах ужасов. Практически лысая голова с круглой макушкой, затянутой жиром, расширялась книзу настолько, что незаметно переходила сразу в плечи. Шеи же, или того, что можно назвать шеей, не было вовсе. По лицу разлилась мертвенная бледность; на нем ярким пятном алели губы, растянутые в непрерывной ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Из дома дедушки на Весенней улице я мог ездить на север, ближе к Портленду, или на юг, к пляжу «Сказочному», Западному пляжу или городскому пляжу самого Скарборо.
Проутс Нэк представляет собой маленький островок земли, который расположен в заливе Сакко, примерно тридцатью милями южнее самого Портленда. Островок — то самое место, где снимал дом художник Уинслоу Хомер приблизительно в конце девятнадцатого века. Его семья выкупила практически всю эту землю, и художник занялся собственными проектами. С 1926 года там существовал яхт-клуб для увлеченных парусным спортом и частный пляжный клуб с лимитированным членством — для тех, кто жили на островке или снимали летние домики. Пляж Скарборо остается и доныне публичным и бесплатным; есть свободный доступ и на пляж «Сказочный». Именно там, неподалеку от пляжа «Сказочный», Честера Нэша, Поли Блока и еще шестерых человек настигла внезапная гибель.
В старом дедовском доме прошлое витало в воздухе, словно пыль, ожидавшая, что ее вот-вот сотрут острым лезвием памяти. Все здесь было проникнуто светлыми воспоминаниями о счастливой юности. Тут жили призраки моих жены и ребенка, которые преследовали меня столь долго. Может быть, только теперь они обрели некое подобие мира и покоя, которым нет еще места в моей собственной душе... Тени отца и моей матери, что увезла меня в свое время из города в надежде найти покой для нас двоих... Тень Рейчел, которая теперь казалась потерянной для меня... Тень моего дедушки. Он учил меня обязательности, гуманности и важности приобретения врагов, чем настоящий мужчина может только гордиться.
Я переехал домой с улицы Конгресса, так как большая часть работ в доме дедушки была уже завершена. По ночам ветер дул так сильно, что пластик на крыше трепетал, словно крылья. Последним делом, которое требовалось завершить, оставалась укладка черепицы; именно поэтому я и сидел на своем крыльце с чашкой кофе и «Нью-Йорк таймс» — после переезда, в девять утра следующего дня, с нетерпением ожидая Роджера Симмса. Роджеру было под пятьдесят; он отличался необыкновенно прямой спиной, особой поджаростью, и лицо у него всегда выглядело загорелым. Роджер умел делать почти все, а с молотком работал просто виртуозно.
Симмс приехал вовремя. Его старенький «нисан» серебристо-голубого цвета красиво отливал перламутром на солнце, но воздух отравлял, как никотин отравляет легкие курильщика. Он выбрался из машины уже во вполне рабочем виде: перепачканные краской джинсы, майка и старый свитер, в некоторых местах явно нуждавшийся в заплатах; пара изношенных черных перчаток небрежно свисала из заднего кармана джинсов, а черная кепка была надвинута по самые уши. Из-под кепки свисали пряди черных волос, напоминавшие ноги краба. В зубах Симмс крепко сжимал сигарету.
Я предложил ему чашку кофе, и он не отказался, принял чашку из моих рук, одновременно критически изучая крышу, будто видел ее впервые. Он посещал меня здесь уже раза три — проверял каркас и то, как крыша держалась, измерял углы и выполнял прочие подготовительные работы; я вовсе не думал, что эта крыша может преподнести ему какие-то сюрпризы. Роджер поблагодарил меня за кофе. «Спасибо» — вот первое слово, которое он произнес с того момента, как приехал; Роджер был отличным мастером и никогда не тратил времени на пустую болтовню, считая ее бесцельным разбазариванием жизненных сил.
Мы уже разложили рейки и планки, готовясь начать работу. Затем, убедившись, что дождя не предвидится, приступили к делу. Было в укладке черепицы нечто такое — какая-то особенная ритмичность, при всей рутинности работы, — что напоминало упражнения в ходе медитации. Методично продвигаясь по поверхности крыши, я обретал подобие покоя, и утро пролетело мгновенно. Я решил не делиться своими медитативными наблюдениями с Роджером.
Мы проработали поочередно в общей сложности около четырех часов; каждый из нас отдыхал тогда, когда ему это казалось необходимым. По прошествии какого-то времени я подошел к Роджеру и сообщил ему о том, что собираюсь прикупить нам немного еды. Он произнес в ответ что-то невнятное, и я расценил это как согласие. Поэтому сел в свой «мустанг» и направился в Южный Портленд.
Как и всегда, на основной дороге Мэна было полно машин, да и люди сновали туда-сюда. Кто-то из них собирался в кино, кто-то — в театры и кафе. Я объехал аэропорт по улице Джонсона и в итоге подал на улицу Конгресса. Припарковался между «пинто» и «фиатом», после чего направился в торговый зал, накупил еды и бросил пакеты на заднее сиденье машины.
В бывшей съемной квартире на улице Конгресса все еще оставались кое-какие мои пожитки, и я подумал, что могу захватить их с собой, раз уж нахожусь поблизости. Я открыл дверь и вошел в старый холл с древним радио и какими-то туристическими брошюрами на столике. Марк, такой же старый портье, приветливо улыбнулся мне и снова вернулся к своим подсчетам...
Возвратившись с вещами на стоянку, я обнаружил, что кто-то преградил мне путь: огромный черный «кадиллак», вероятно, сорокалетнего возраста, антикварный вариант, припарковался позади моего «мустанга»: меня заперли. У «кадиллака» были белоснежные шины. На переднем бампере машины переливался понтон. Карта Мэна лежала на заднем сиденье, а номера на машине были массачусетские. Но это почти ничего не говорило мне о владельце «кадиллака».
Я забросил вещи в салон «мустанга» и направился обратно к дому. Марк и понятия не имел о том, кто владелец этой машины. Он предложил самим отогнать ее, но я вначале решил все-таки поискать владельца. Спросил о нем в пиццерии, которая располагалась на другом конце улицы, но и там никто ничего не знал о «кадиллаке». Я прошелся по всем окрестным барам, там тоже мне не смогли помочь.
Вернувшись к «мустангу», я застал рядом с моей машиной незнакомого человека.
— Хорошая машина, — произнес незнакомец. Голос его показался мне необычайно высоким, почти девичьим, а интонации выражали искреннее восхищение.
Мужчина опирался рукой на стену парковочного киоска. Невысокого роста и достаточно плотный, он был одет в дождевик, застегнутый спереди на все пуговицы, из-под которого виднелись коричневые брюки и пара ботинок им в тон.
Лицо незнакомца наводило на мысль о фильмах ужасов. Практически лысая голова с круглой макушкой, затянутой жиром, расширялась книзу настолько, что незаметно переходила сразу в плечи. Шеи же, или того, что можно назвать шеей, не было вовсе. По лицу разлилась мертвенная бледность; на нем ярким пятном алели губы, растянутые в непрерывной ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107