Нож проделал надрез. Сначала крови не было, потом она струей хлынула на полотенца, которые Одри заранее подстелила по его приказу. Генерал хриплым голосом приказал ей давить на живот, как это делал раньше сам, и, увидев, что она недостаточно сильно нажимает, даже прикрикнул на нее, заразившись волнением решающих минут…
Он, отправивший на тот свет бог знает сколько людей, сейчас вместе с Одри сражался за эту одну жизнь. Одри набрала побольше воздуха и навалилась всей тяжестью на живот Лин Вей, а он, снова раскалив лезвие, еще расширил надрез, и вдруг под стоны Лин Вей показалась черная макушка, следом лобик, ушки, нос и рот, и вот уже изумленная Одри увидела всю головку младенца и продолжала давить, давить… Лин Вей теперь молчала, она потеряла много крови, и боль была слишком сильной — бедняжка не выдержала и впала в беспамятство. Она не слышала и не сознавала, как появилась на свет ее крошечная дочь и как генерал поднял новорожденную высоко в воздух, улыбаясь своей помощнице во весь рот и торжествуя, словно это был его родной ребенок. Девочка закричала. Они в четыре руки поспешили обтереть и завернуть ее. Одри не обращала внимания на то, что по щекам у нее струятся слезы. Потом она с удивлением увидела, что сквозь окно уже просочился утренний свет.
Генерал Чанг спас Лин Вей и ее ребенка. Однако теперь он с озабоченным видом смотрел на роженицу. Рана, проделанная его ножом, была в порядке. Но молодая мать потеряла слишком много крови, и было похоже, что она, в отличие от ребенка, не выживет — надежды на это очень, очень мало. Он не поделился с Одри своими мыслями.
— Теперь вам надо ее зашить, — тихо сказал он ей. Одри, торопясь, достала единственную имевшуюся в приюте иголку и прочную белую нитку, провела иголку через пламя, как раньше делал с ножом генерал, и дрожащей рукой принялась зашивать разрез. Ничего труднее этого ей не приходилось делать в жизни.
Слезы жгли Одри глаза и затрудняли работу. Наконец дело было сделано. Одри осторожно обмыла Лин Вей чистой тряпицей, намоченной в прохладной воде, обтерла ее всю с ног до головы и хорошенько укутала в теплые одеяла. А генерал стоял и, как родную, держал на руках заснувшую девочку. Они и не вспомнили, что она наполовину японка. Какая разница? Это было их общее дитя, новая жизнь, которую они спасли общими отчаянными усилиями.
— Вы молодец, — похвалил генерал Одри, склонившуюся над Лин Вей, которая не приходила в сознание.
Лицо роженицы приняло сероватый, землистый оттенок.
— Она такая бледная. — Одри вопросительно, встревоженно заглянула ему в глаза.
— Она потеряла очень много крови.
И он, раненный в плечо, тоже потерял немало крови. Но он мужчина и привык проливать свою и чужую кровь. Женщина в родах — совсем другое. Его брат, поведал генерал Одри, потерял таким образом двух жен, но зато у него два сына.
— Она поправится? — чуть слышно спросила Одри. Свеча зачадила и погасла. В окно уже просочился свет утра и обозначил лицо роженицы.
— Не знаю. — Он перевел взгляд на малютку. — Ей нужно молоко, раз она не может получить грудь матери.
В дверь опять заглянула Синь Ю, Одри велела, чтобы она отправила кого-нибудь из детей постарше подоить корову. Но генерал Чанг сказал, что лучше подойдет козье молоко. Одри распорядилась, чтобы принесли и того и другого, потом растерянно оглянулась на генерала: как кормить младенца? откуда взять соску? Помог счастливый случай, вернее, просто настоящее чудо — отыскалась кожаная перчатка, принадлежавшая одной из монахинь, перчатку отнесли на кухню, прокипятили хорошенько, а потом налили в нее козье молоко, иглой проткнули палец, девочка с удовольствием насосалась и сладко уснула.
Лин Вей все не приходила в себя. Теперь, глядя на нее в дневном свете, Одри вдруг поняла, что бедняжка не переживет мучений, выпавших на ее долю при рождении ребенка. Генерал с наступлением дня спустился обратно в погреб. Уходить ему сегодня было уже поздно, и все равно о его присутствии знала одна только Синь Ю. Вечером он поднялся к ним снова. Одри была по-прежнему на посту, каждые два-три часа кормила девочку и ухаживала за Лин Вей, которая по-прежнему лежала неподвижно и едва дышала. В эту ночь младенца держал на руках и кормил из перчатки-соски генерал Чанг, а Одри сидела, обняв Лин Вей, и не сводила глаз с ее лица, покуда та не испустила слабый вздох и тихо не скончалась прямо у нее на руках.
Одри еще долго не опускала ее на подушку, а сидела, прижимая умершую к себе, и думала о том, какая это была славная, добрая девочка, думала и о малютке, что лишилась матери, едва, в муках, появившись на свет. И о себе, о своем сиротстве, и о горьком одиночестве, ожидающем дочурку Лин Вей, которой предстояло теперь расти одной, презираемой и китайцами, и японцами, в мире, где некому будет ее любить, где девочек продают за мешок риса или фасоли. Потом, вся в слезах, Одри накрыла лицо Лин Вей и взяла на руки ее крохотное дитя, а генерал Чанг спустился в кухню и приготовил чай. Наступил еще один рассвет. Одри разбудила Синь Ю и сообщила ей печальную весть.
Девочка расплакалась, заслонив глаза ладонью. Она держалась за юбку Одри, а у той сжималось от жалости сердце — она вспомнила, как рыдала ее сестренка, Аннабел, когда погибли их родители. Генерал Чанг сказал:
— Сегодня с наступлением темноты я уйду. Мои люди тяготятся задержкой.
— Спасибо за помощь.
Одри смотрела ему прямо в глаза, ее взгляд выражал глубокую признательность и еще нечто большее.
— Как вы поступите с ребенком? — спросил он. Удивительная, непостижимая женщина! Приехала из немыслимого далека и так потрясающе серьезно и ответственно относится к этим детям-сиротам. — Оставите ее здесь?
Одри недоуменно вскинула брови. Вопрос показался ей довольно странным:
— Я думаю, она будет расти в приюте. Ведь она такая же сирота, как и все остальные тут.
— А вы? Вы тоже такая же? Такая же, как раньше? Разве она немножко не ваша? Ведь она родилась у вас на глазах.
Он вопросительно заглянул ей в лицо, и она, подумав, кивнула. Конечно, он прав. С рождением этого ребенка ее самоощущение изменилось, словно с ней произошло что-то очень важное.
Только гибель бедняжки Лин Вей мешала ей ликовать и радоваться появлению нового человечка.
— Может быть, когда-нибудь, отправляясь на родину, вы возьмете ее с собой, чтобы ей лучше жилось, — сказал генерал Чанг с надеждой.
Одри вздохнула, понимая, что это невозможно.
— Я бы рада их всех захватить с собой, когда буду уезжать. Но нельзя. Приедут монахини, и я прощусь со всеми.
Она просила его взглядом о понимании, но сама чувствовала себя предательницей перед ним и перед детьми.
— Вы согласны обречь девочку на голод и невежество, мадемуазель? Для нее было бы счастьем уехать вместе с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Он, отправивший на тот свет бог знает сколько людей, сейчас вместе с Одри сражался за эту одну жизнь. Одри набрала побольше воздуха и навалилась всей тяжестью на живот Лин Вей, а он, снова раскалив лезвие, еще расширил надрез, и вдруг под стоны Лин Вей показалась черная макушка, следом лобик, ушки, нос и рот, и вот уже изумленная Одри увидела всю головку младенца и продолжала давить, давить… Лин Вей теперь молчала, она потеряла много крови, и боль была слишком сильной — бедняжка не выдержала и впала в беспамятство. Она не слышала и не сознавала, как появилась на свет ее крошечная дочь и как генерал поднял новорожденную высоко в воздух, улыбаясь своей помощнице во весь рот и торжествуя, словно это был его родной ребенок. Девочка закричала. Они в четыре руки поспешили обтереть и завернуть ее. Одри не обращала внимания на то, что по щекам у нее струятся слезы. Потом она с удивлением увидела, что сквозь окно уже просочился утренний свет.
Генерал Чанг спас Лин Вей и ее ребенка. Однако теперь он с озабоченным видом смотрел на роженицу. Рана, проделанная его ножом, была в порядке. Но молодая мать потеряла слишком много крови, и было похоже, что она, в отличие от ребенка, не выживет — надежды на это очень, очень мало. Он не поделился с Одри своими мыслями.
— Теперь вам надо ее зашить, — тихо сказал он ей. Одри, торопясь, достала единственную имевшуюся в приюте иголку и прочную белую нитку, провела иголку через пламя, как раньше делал с ножом генерал, и дрожащей рукой принялась зашивать разрез. Ничего труднее этого ей не приходилось делать в жизни.
Слезы жгли Одри глаза и затрудняли работу. Наконец дело было сделано. Одри осторожно обмыла Лин Вей чистой тряпицей, намоченной в прохладной воде, обтерла ее всю с ног до головы и хорошенько укутала в теплые одеяла. А генерал стоял и, как родную, держал на руках заснувшую девочку. Они и не вспомнили, что она наполовину японка. Какая разница? Это было их общее дитя, новая жизнь, которую они спасли общими отчаянными усилиями.
— Вы молодец, — похвалил генерал Одри, склонившуюся над Лин Вей, которая не приходила в сознание.
Лицо роженицы приняло сероватый, землистый оттенок.
— Она такая бледная. — Одри вопросительно, встревоженно заглянула ему в глаза.
— Она потеряла очень много крови.
И он, раненный в плечо, тоже потерял немало крови. Но он мужчина и привык проливать свою и чужую кровь. Женщина в родах — совсем другое. Его брат, поведал генерал Одри, потерял таким образом двух жен, но зато у него два сына.
— Она поправится? — чуть слышно спросила Одри. Свеча зачадила и погасла. В окно уже просочился свет утра и обозначил лицо роженицы.
— Не знаю. — Он перевел взгляд на малютку. — Ей нужно молоко, раз она не может получить грудь матери.
В дверь опять заглянула Синь Ю, Одри велела, чтобы она отправила кого-нибудь из детей постарше подоить корову. Но генерал Чанг сказал, что лучше подойдет козье молоко. Одри распорядилась, чтобы принесли и того и другого, потом растерянно оглянулась на генерала: как кормить младенца? откуда взять соску? Помог счастливый случай, вернее, просто настоящее чудо — отыскалась кожаная перчатка, принадлежавшая одной из монахинь, перчатку отнесли на кухню, прокипятили хорошенько, а потом налили в нее козье молоко, иглой проткнули палец, девочка с удовольствием насосалась и сладко уснула.
Лин Вей все не приходила в себя. Теперь, глядя на нее в дневном свете, Одри вдруг поняла, что бедняжка не переживет мучений, выпавших на ее долю при рождении ребенка. Генерал с наступлением дня спустился обратно в погреб. Уходить ему сегодня было уже поздно, и все равно о его присутствии знала одна только Синь Ю. Вечером он поднялся к ним снова. Одри была по-прежнему на посту, каждые два-три часа кормила девочку и ухаживала за Лин Вей, которая по-прежнему лежала неподвижно и едва дышала. В эту ночь младенца держал на руках и кормил из перчатки-соски генерал Чанг, а Одри сидела, обняв Лин Вей, и не сводила глаз с ее лица, покуда та не испустила слабый вздох и тихо не скончалась прямо у нее на руках.
Одри еще долго не опускала ее на подушку, а сидела, прижимая умершую к себе, и думала о том, какая это была славная, добрая девочка, думала и о малютке, что лишилась матери, едва, в муках, появившись на свет. И о себе, о своем сиротстве, и о горьком одиночестве, ожидающем дочурку Лин Вей, которой предстояло теперь расти одной, презираемой и китайцами, и японцами, в мире, где некому будет ее любить, где девочек продают за мешок риса или фасоли. Потом, вся в слезах, Одри накрыла лицо Лин Вей и взяла на руки ее крохотное дитя, а генерал Чанг спустился в кухню и приготовил чай. Наступил еще один рассвет. Одри разбудила Синь Ю и сообщила ей печальную весть.
Девочка расплакалась, заслонив глаза ладонью. Она держалась за юбку Одри, а у той сжималось от жалости сердце — она вспомнила, как рыдала ее сестренка, Аннабел, когда погибли их родители. Генерал Чанг сказал:
— Сегодня с наступлением темноты я уйду. Мои люди тяготятся задержкой.
— Спасибо за помощь.
Одри смотрела ему прямо в глаза, ее взгляд выражал глубокую признательность и еще нечто большее.
— Как вы поступите с ребенком? — спросил он. Удивительная, непостижимая женщина! Приехала из немыслимого далека и так потрясающе серьезно и ответственно относится к этим детям-сиротам. — Оставите ее здесь?
Одри недоуменно вскинула брови. Вопрос показался ей довольно странным:
— Я думаю, она будет расти в приюте. Ведь она такая же сирота, как и все остальные тут.
— А вы? Вы тоже такая же? Такая же, как раньше? Разве она немножко не ваша? Ведь она родилась у вас на глазах.
Он вопросительно заглянул ей в лицо, и она, подумав, кивнула. Конечно, он прав. С рождением этого ребенка ее самоощущение изменилось, словно с ней произошло что-то очень важное.
Только гибель бедняжки Лин Вей мешала ей ликовать и радоваться появлению нового человечка.
— Может быть, когда-нибудь, отправляясь на родину, вы возьмете ее с собой, чтобы ей лучше жилось, — сказал генерал Чанг с надеждой.
Одри вздохнула, понимая, что это невозможно.
— Я бы рада их всех захватить с собой, когда буду уезжать. Но нельзя. Приедут монахини, и я прощусь со всеми.
Она просила его взглядом о понимании, но сама чувствовала себя предательницей перед ним и перед детьми.
— Вы согласны обречь девочку на голод и невежество, мадемуазель? Для нее было бы счастьем уехать вместе с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92