— Я уже сказала. То, что произошло, достаточно скверно для нас всех. Она не должна узнать.
И тут на мгновение, но всего только на мгновение, сержант поверил, что Пакстон не так уж плоха, но от этого ему стало чересчур больно. Ему сделалось очень больно при мысли, что Билл Квинн и вправду любил ее, что он, может быть, погиб за нее или, во всяком случае, мог бы это сделать. Все они так устали, растерялись, обозлились, все пробыли во Вьетнаме чересчур долго, и Квинн, и Кампобелло, и Ральф, и даже Пакстон.
— Вы теперь вернетесь домой? — спросил Кампобелло, совершенно забыв про Ральфа. Пакстон ответила ему, и слезы вновь хлынули из ее глаз.
— Не знаю, — бессильно пожала плечами. — Наверное.
Он кивнул.
— Пойду разберу его вещи. Подождите здесь.
Он ушел на полчаса. Все это время Пакстон плакала, а Ральф курил одну «Руби Квин» за другой, пока сержант не вернулся с небольшим свертком.
— Я собрал книги, фотографии, письма и трусы Волос я не нашел, но раз их там нет, все в порядке.
Пакстон подумала, не осталась ли прядь на теле Билла, когда тот погиб, но не осмелилась предположить это вслух, чтобы не злить Кампобелло еще сильнее.
— Спасибо, — тихо откликнулась она, стараясь совладать с собой и принимая из его рук небольшой пакетик, такой жалкий — все, что уцелело от ее великой любви к Биллу Все, что осталось от их грез и надежд Словно город, сожженный военными в попытке выкурить вьетконговцев, их чувства обратились в золу и пепел.
Кампобелло стоял на месте, наблюдая, как они с Ральфом возвращаются к джипу, а потом повернулся и крикнул.
— Эй!
Он не хотел произносить имя Пакстон, но она обернулась и посмотрела на него, на человека, который ненавидел ее и винил в смерти Билла.
— Мне очень жаль, — дрожащими губами выговорил Тони.
Пакстон не поняла, жалеет ли он о том, что так жестоко обошелся с ней, или только о смерти Билла, но в любом случае Пакстон сочувствовала ему.
— Мне тоже, — отозвалась она, садясь в машину, и Тони все еще смотрел им вслед, когда машина выехала с базы, направляясь в Сайгон.
Глава 17
— Пора тебе двигать, малышка. — Ральф стоял посреди комнаты Пакстон в «Каравелле», а она, сидя на кровати, глядела на него, воинственно сложив руки на груди. Неделю назад принял присягу Ричард Никсон, месяц назад погиб Билл, и вот теперь она должна уехать. — Пойми, у тебя тут ничего не осталось Шесть месяцев прошло Газета требует тебя назад.
Билл не вернется. А эти чертовы телетайпы скоро просто сведут меня с ума. Они хотят, чтобы ты вернулась, Пакс. Ты просидела здесь уже семь месяцев Пора тебе ехать.
— Но почему? Ты-то живешь здесь уже несколько лет.
— Я — другое дело. У меня здесь работа, дома меня никто не ждет. Я там никому не нужен. Родители умерли, с сестрой я не виделся уже лет десять, а здесь живу с женщиной, которую люблю и у которой от меня будет ребенок У меня есть причины здесь оставаться, а у тебя — нет. И потом, ты стала какой-то чокнутой Вроде тех парней, которые слишком долго сидели в туннелях. Поезжай домой, подыши воздухом, расслабься, а если тебе так безумно здесь понравилось, добейся, чтобы тебя прислали снова, хотя лучше пусть пошлют кого-нибудь другого. Если ты сейчас не выберешься из этого ада, сделаешь глупость.
Пакстон уже побывала на двух выездах с Нигелем и Жан-Пьером, и Ральф заметил по тому, как она стала писать, что Пакстон слишком переутомилась и вряд ли сможет что-нибудь сделать для самой себя и для других.
— Выбирайся отсюда, я тебе говорю. Или Я вызову людей из твоей газеты, чтобы тебя увезли силой.
Ральф знал, что Пакстон перестала следить за тем, что ест, и успела заработать тяжелую форму дизентерии, так что теперь у нее была страшная слабость, и она еле держалась на ногах. С тех пор как погиб Билл, она выглядела ужасно Она тосковала, но старалась скрыть это от других. У нее был вид тяжелобольного человека, который переносит свой недуг на ногах, медленно умирает, но не желает этого признавать.
— Подумай сама! Надо же быть разумной. Я должен отослать тебя домой. Или мне придется запихать тебя в самолет насильно. А твои люди из газеты готовы на все. Твой редактор из Сан-Франциско очень оригинально предложил мне позвонить нашему послу и попросить, чтобы он выставил тебя из Сайгона, раз ты не хочешь уезжать сама.
— Хорошо. Я еду. Вы победили.
— Боже мой! — Ральф с облегчением вздохнул. Он очень волновался за Пакстон. Недавно на распродаже он столкнулся с Кампобелло, тот, правда, уже немного поостыл. И все же им всем это обошлось слишком дорого. — Прекрасно, когда же?
Может быть, прямо завтра?
— А что так скоро? — Она старалась выиграть еще несколько дней. Уезжать не хотелось. Возможно, потому, что здесь погиб Билл. Остаться в Сайгоне — значит остаться в той комнате, где они жили вместе, рядом с рестораном, куда они ходили.
— А почему бы и не завтра? — ответил Ральф. — Я достану тебе билет на утро. «Свободная птица» улетает до обеда. Я думаю, тебе стоит лететь на ней.
— Ты просто хочешь поскорее от меня избавиться. — Она улыбнулась сквозь слезы.
Уезжать не хотелось, Пакстон был дорог этот город, люди, которых она здесь узнала, даже его шум и дым. Она по-своему начинала любить его.
— Просто меня очень беспокоит то, как ты пишешь, — поддразнивал ее Ральф. — Мне не видать Пулитцеровской премии, если ты будешь здесь болтаться.
— Но ты приедешь ко мне в Сан-Франциско? — грустно спросила Пакстон.
— А ты собираешься осесть там? — Ральф заметно успокоился, видя, что она действительно согласна уехать завтра же.
— Наверное. Еще не знаю. Если мне дадут работу в газете.
Он радостно улыбнулся. За эти семь месяцев он успел полюбить ее, как младшую сестренку, и понимал, что ему будет ее недоставать.
— Они же не круглые дураки. Конечно, они тебе Что-нибудь предложат. Леди, вы чертовски хороший репортер! :
— Услышать такое от тебя — это кое-что. — В голосе Пакстон слышалась благодарность и даже благоговение. — Господи, как мне будет тебя не хватать! Давай пообедаем сегодня вместе.
— Идет.
Он приехал один, оставив Франс и ан одних дома. Ральф часто так делал, он не любил, когда Франс слишком много болтает с другими репортерами, но главное — сегодня он хотел побыть вдвоем с Пакстон.
— Все нормально? — Серьезно спросил он после второй рюмки.
— Кажется, да, — сказала она и оглянулась на зеркало, как будто надеялась там прочитать ответ. — Не знаю… — Она посмотрела на Ральфа. — Как ты думаешь, человек может остаться прежним, побывав здесь?
— Нет, — с уверенностью ответил Ральф, — не может.
Некоторым удается это скрывать. Но может быть, ты пробыла тут недолго и не успела измениться по-настоящему.
— Кажется, уже успела.
Ральф и сам этого боялся. Боялся за нее.
— Возможно, тебе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99