Я вдруг почувствовал, что меня начинает пробирать мелкая дрожь, будто я с мелководья пробирался к подводной яме и ноги мои уже явственно сковывал холод.
Поле!
Нет, нет еще – одежда моя не изменилась. И дурацкий тяжелый меч, навязанный мне Виталиком, неудобно оттягивал пояс, колотил по бедру тупыми краями. А грязи становилось все больше. Хорошенький дождичек пролился ночью! Настоящий ливень. Только вот интересно, почему в городе относительно сухо?
Шепотом матерясь, я с трудом вытаскивал ноги из вязкой, пропитанной влагой земли. Джинсы, конечно, к свиньям пропали. В семи водах их теперь не отстираешь. Надо было раньше сообразить и нацепить что-нибудь попроще, что-нибудь, что не так жалко, и…
Дьявольщина!
Левую пятку обожгло болью. Я взвыл, взмахнув руками, – и точно упал бы, если б не схватился руками за толстую веревку, за каким-то чертом протянутую меж ветвей.
Макс не обернулся. Он лишь позвал:
– Скорее! Что там у тебя?
– Какие-то падлы… бутылку разбили… кажется… – прохрипел я. – На стекло наступил…
– На стекло?.. Не мели ерунды.
Боясь отстать, я потащился за ним, хотя перед глазами еще плясами огненные пятна, голова кружилась от мгновенной вспышки боли, и нога, словно одеревенев, перестала гнуться. Обрывок странной веревки прилип к ладони. Я все стряхивал его, стряхивал, пока не понял, что никакая это не веревка, а нить невероятной паутины. Раскрыв рот, я оглянулся. Паутина… вокруг эта паутина. Деревья, низкие, растянувшие во все стороны корявые ветви, были серы от паутины, клочьями свисавшей до земли. Кое-где болтались белесые коконы размером с мою голову – словно громадные электрические лампочки, залитые мутным молоком. Грязь под ногами, жидкая и вонючая, приобрела гадкий зеленоватый оттенок. И солнце исчезло. Небо заливала зеленая дрянь, какая-то маслянистая слизь. Паутина… Значит, где-то рядом и пауки? Судя по толщине нитей, это должны быть поистине громадные твари.
– Макс! – заорал я. – Мы – уже?..
Но Макс не ответил. Он шел очень медленно, покачиваясь, руки прижимая к животу. И шел словно слепой. Вот – налетел на ветку, сломал ее грузным телом, едва не упал. Выпрямился и снова шагнул. Вот – чуть не ткнулся лбом в кривой ствол дерева.
– Макс!
– Не ори… – с усилием выговорил он.
Да, не орать… Здесь не нужно орать… Я вжал голову в плечи и осторожно обернулся, ожидая увидеть сзади чудовищное членистоногое, с хрустом размыкающее челюсти-капканы. Никого.
– Макс… – выдохнул я.
Он оттолкнулся от дерева, и его занесло в сторону. Прямо в центр растянутой меж двух деревьев паутины. Он запутался в этой лохматой простыне, а на кривом стволе остался от его ладоней красный мазок.
Макс вяло трепыхался, пытаясь освободиться, но паутина липла все туже и туже к его телу. Я добрел до него, оскальзываясь в грязи (проклятая нога словно разбухала и тяжелела), рванул нить, потом другую… Остановился я тогда, когда понял, что еще немного – и запутаюсь сам. Нити, как живые, опоясали меня, вползли мокрыми щупальцами под одежду. Черт возьми, они и были живыми! Паутина – вовсе не произведение насекомых-чудовищ, а вполне самостоятельная тварь. Голодная, судя по всему. И, конечно, опасная…
– Руби… – прохрипел Макс, отмахивая левой рукой. – Руби!
Правая его рука была уже плотно примотана к туловищу. Нити стягивали горло, наползали на лицо. Ниже пояса Макс уже превратился в отвратительно шевелящийся кокон.
И я вспомнил про меч.
Стальное лезвие легко вылетело из кольца на поясе. А лес вокруг нас зашипел и закопошился. Паутина ожила. Сверху на Макса упало несколько нитей – я одним движением обрубил их. Лезвие меча на удивление легко рассекло паутину. Следующую минуту я яростно отбивался от нитей, тянущихся к нам со всех сторон. Паутина летела лоскутами, осыпалась в зеленую грязь; нити, упав, как черви, торопились зарыться поглубже.
Кокон на дереве рядом покачнулся – молниеносно развернулся, высыпая из нутра потемневшие птичьи кости. Прыгнув вперед, я срубил его с ветви.
Еще один удар. И еще. Макс освободил правую руку и ноги. От меня нити, явно не ожидавшие отпора, расползались сами.
«Обладают ли они разумом? Или, как низшие животные, действуют на уровне инстинктов? Опасность – надо бежать! Жертва не дает себя съесть, она сопротивляется. Сопротивляясь, превращается в хищника…»
Охнув, Макс покачнулся. Я подхватил его под руку и потащил вперед – туда, где, кажется, брезжил просвет в сплошной серой лохматой паутине.
– Нет, Никита, нет! Сюда…
Подчиняясь, я сменил направление. Мне пришлось еще несколько раз взмахнуть мечом. Обрубленные нити-щупальца скрылись в грязи.
– Скорее, Никита… Скорее бы, а?
– Я стараюсь…
Я стараюсь, черт возьми! Макс тяжелый и сам почти не идет. Шатается, как пьяный, и все норовит упасть. На его шерстяной рубахе, в которую превратился пуловер, прямо на животе расплылось большое красное пятно. Подол рубахи, хлюпая, мокро бьет Макса по коленям. И руки у него в крови. И нога у меня болит просто жутко. Он стонет:
– Скорее… – и я вижу, как кровавые пузыри вспухают у него на губах.
Паутины больше нет. Серые мутные щупальца остались где-то позади. Впереди расступаются низкие корявые деревья, открывая нам затопленный зеленой жижей берег. Шепчет, раскачиваясь, камыш под темным, маслянистым небом. Болото какое-то…
– Вон туда…
И я вижу прогал в зарослях камыша. Кто-то мелькает в прогале. Очередная злобная тварь. Их там много! Не менее десятка! Но они вроде не выглядят грозными. Они выглядят мерзкими. Голые и бледные, с кожей мокрой и скользкой, как жабье брюхо, тонконогие уродцы… Совсем голые – никаких признаков даже набедренных повязок, – но нагота их не стыдная; безволосые гениталии, крохотные, словно недоразвитые, почти незаметны. Господи – у да них рожи облеплены мухами!
Увлекая за собой Макса, я неудачно переступил больной ногой и вскрикнул.
– Туда, туда!.. – хрипит Макс.
– Вон отсюда! – гаркаю я, замахиваясь на уродцев мечом.
– Не пугай… – стонет уже совсем тихо Макс, – не пугай их… Дай им вести нас…
Уродцы, не рискуя приблизиться ко мне, семенят впереди, делая белыми лапками зазывающие знаки. Мухи, роящиеся у их лиц, жужжат громко. Очень громко – заглушая все прочие звуки.
– Хорошо… хорошо… Только не пугай их…
Мы прошли через длинный коридор – по обе стороны шелестит камыш, – и перед нами выросла широкая хижина, над крышей которой висит странного вида жужжащее облако… Это никакое не облако! Мухи! Сколько здесь мух!
Поодаль громоздились еще три такие же хижины.
– Туда…
– В хижину? В эту?
Макс едва не упал. И я вместе с ним. Уродцы брызнули в разные стороны. Нет, их наверняка больше десятка – двадцать, может быть, тридцать. Из камышей таращатся облепленные мухами мордочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Поле!
Нет, нет еще – одежда моя не изменилась. И дурацкий тяжелый меч, навязанный мне Виталиком, неудобно оттягивал пояс, колотил по бедру тупыми краями. А грязи становилось все больше. Хорошенький дождичек пролился ночью! Настоящий ливень. Только вот интересно, почему в городе относительно сухо?
Шепотом матерясь, я с трудом вытаскивал ноги из вязкой, пропитанной влагой земли. Джинсы, конечно, к свиньям пропали. В семи водах их теперь не отстираешь. Надо было раньше сообразить и нацепить что-нибудь попроще, что-нибудь, что не так жалко, и…
Дьявольщина!
Левую пятку обожгло болью. Я взвыл, взмахнув руками, – и точно упал бы, если б не схватился руками за толстую веревку, за каким-то чертом протянутую меж ветвей.
Макс не обернулся. Он лишь позвал:
– Скорее! Что там у тебя?
– Какие-то падлы… бутылку разбили… кажется… – прохрипел я. – На стекло наступил…
– На стекло?.. Не мели ерунды.
Боясь отстать, я потащился за ним, хотя перед глазами еще плясами огненные пятна, голова кружилась от мгновенной вспышки боли, и нога, словно одеревенев, перестала гнуться. Обрывок странной веревки прилип к ладони. Я все стряхивал его, стряхивал, пока не понял, что никакая это не веревка, а нить невероятной паутины. Раскрыв рот, я оглянулся. Паутина… вокруг эта паутина. Деревья, низкие, растянувшие во все стороны корявые ветви, были серы от паутины, клочьями свисавшей до земли. Кое-где болтались белесые коконы размером с мою голову – словно громадные электрические лампочки, залитые мутным молоком. Грязь под ногами, жидкая и вонючая, приобрела гадкий зеленоватый оттенок. И солнце исчезло. Небо заливала зеленая дрянь, какая-то маслянистая слизь. Паутина… Значит, где-то рядом и пауки? Судя по толщине нитей, это должны быть поистине громадные твари.
– Макс! – заорал я. – Мы – уже?..
Но Макс не ответил. Он шел очень медленно, покачиваясь, руки прижимая к животу. И шел словно слепой. Вот – налетел на ветку, сломал ее грузным телом, едва не упал. Выпрямился и снова шагнул. Вот – чуть не ткнулся лбом в кривой ствол дерева.
– Макс!
– Не ори… – с усилием выговорил он.
Да, не орать… Здесь не нужно орать… Я вжал голову в плечи и осторожно обернулся, ожидая увидеть сзади чудовищное членистоногое, с хрустом размыкающее челюсти-капканы. Никого.
– Макс… – выдохнул я.
Он оттолкнулся от дерева, и его занесло в сторону. Прямо в центр растянутой меж двух деревьев паутины. Он запутался в этой лохматой простыне, а на кривом стволе остался от его ладоней красный мазок.
Макс вяло трепыхался, пытаясь освободиться, но паутина липла все туже и туже к его телу. Я добрел до него, оскальзываясь в грязи (проклятая нога словно разбухала и тяжелела), рванул нить, потом другую… Остановился я тогда, когда понял, что еще немного – и запутаюсь сам. Нити, как живые, опоясали меня, вползли мокрыми щупальцами под одежду. Черт возьми, они и были живыми! Паутина – вовсе не произведение насекомых-чудовищ, а вполне самостоятельная тварь. Голодная, судя по всему. И, конечно, опасная…
– Руби… – прохрипел Макс, отмахивая левой рукой. – Руби!
Правая его рука была уже плотно примотана к туловищу. Нити стягивали горло, наползали на лицо. Ниже пояса Макс уже превратился в отвратительно шевелящийся кокон.
И я вспомнил про меч.
Стальное лезвие легко вылетело из кольца на поясе. А лес вокруг нас зашипел и закопошился. Паутина ожила. Сверху на Макса упало несколько нитей – я одним движением обрубил их. Лезвие меча на удивление легко рассекло паутину. Следующую минуту я яростно отбивался от нитей, тянущихся к нам со всех сторон. Паутина летела лоскутами, осыпалась в зеленую грязь; нити, упав, как черви, торопились зарыться поглубже.
Кокон на дереве рядом покачнулся – молниеносно развернулся, высыпая из нутра потемневшие птичьи кости. Прыгнув вперед, я срубил его с ветви.
Еще один удар. И еще. Макс освободил правую руку и ноги. От меня нити, явно не ожидавшие отпора, расползались сами.
«Обладают ли они разумом? Или, как низшие животные, действуют на уровне инстинктов? Опасность – надо бежать! Жертва не дает себя съесть, она сопротивляется. Сопротивляясь, превращается в хищника…»
Охнув, Макс покачнулся. Я подхватил его под руку и потащил вперед – туда, где, кажется, брезжил просвет в сплошной серой лохматой паутине.
– Нет, Никита, нет! Сюда…
Подчиняясь, я сменил направление. Мне пришлось еще несколько раз взмахнуть мечом. Обрубленные нити-щупальца скрылись в грязи.
– Скорее, Никита… Скорее бы, а?
– Я стараюсь…
Я стараюсь, черт возьми! Макс тяжелый и сам почти не идет. Шатается, как пьяный, и все норовит упасть. На его шерстяной рубахе, в которую превратился пуловер, прямо на животе расплылось большое красное пятно. Подол рубахи, хлюпая, мокро бьет Макса по коленям. И руки у него в крови. И нога у меня болит просто жутко. Он стонет:
– Скорее… – и я вижу, как кровавые пузыри вспухают у него на губах.
Паутины больше нет. Серые мутные щупальца остались где-то позади. Впереди расступаются низкие корявые деревья, открывая нам затопленный зеленой жижей берег. Шепчет, раскачиваясь, камыш под темным, маслянистым небом. Болото какое-то…
– Вон туда…
И я вижу прогал в зарослях камыша. Кто-то мелькает в прогале. Очередная злобная тварь. Их там много! Не менее десятка! Но они вроде не выглядят грозными. Они выглядят мерзкими. Голые и бледные, с кожей мокрой и скользкой, как жабье брюхо, тонконогие уродцы… Совсем голые – никаких признаков даже набедренных повязок, – но нагота их не стыдная; безволосые гениталии, крохотные, словно недоразвитые, почти незаметны. Господи – у да них рожи облеплены мухами!
Увлекая за собой Макса, я неудачно переступил больной ногой и вскрикнул.
– Туда, туда!.. – хрипит Макс.
– Вон отсюда! – гаркаю я, замахиваясь на уродцев мечом.
– Не пугай… – стонет уже совсем тихо Макс, – не пугай их… Дай им вести нас…
Уродцы, не рискуя приблизиться ко мне, семенят впереди, делая белыми лапками зазывающие знаки. Мухи, роящиеся у их лиц, жужжат громко. Очень громко – заглушая все прочие звуки.
– Хорошо… хорошо… Только не пугай их…
Мы прошли через длинный коридор – по обе стороны шелестит камыш, – и перед нами выросла широкая хижина, над крышей которой висит странного вида жужжащее облако… Это никакое не облако! Мухи! Сколько здесь мух!
Поодаль громоздились еще три такие же хижины.
– Туда…
– В хижину? В эту?
Макс едва не упал. И я вместе с ним. Уродцы брызнули в разные стороны. Нет, их наверняка больше десятка – двадцать, может быть, тридцать. Из камышей таращатся облепленные мухами мордочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86