С трудом перевернулся на живот, натужно закашлялся – отшиб дыхалку.
Не помню, как я оказался прямо под кафом. Сознание включилось только тогда, когда я задрал голову и увидел над собой – ничего.
Крави переменил тактику. Он взмыл высоко над кафом, метнулся влево, вниз… зачертил в воздухе неописуемые пируэты, словно размашисто выписывал какие-то диковинные иероглифы. И эта странная манера ведения боя подействовала. Цеппелин задрожал, сужая контуры.
– Давай! – заорал я и чуть не оглох от собственного крика. – Давай, Борька!
Крави снова исчез и снова появился. И снова исчез – и снова появился. Черная, ощетиненная перьями фигурка будто превратилась в двухмерное изображение – и часто-часто заморгала. Потом крави вырвался далеко от противника, скользнул вниз, на глазах обретая объем, царапнул когтями мне по голове (какое, к черту, изображение? Он живой, настоящий!) – и опять взлетел.
Я понял, что от меня требуется. Я закрыл глаза, вытянул руки вверх. От напряжения прорвались запекшиеся корочки на многих ранах, и кровь брызнула в небо, туда, куда я красными струями посылал весь свой огонь, всю свою силу. Передача удалась на удивление легко – и заняла она всего несколько секунд. После этого я упал на колени. Упал, а показалось, что попросту обмяк и сплющился, как проколотый мяч.
Несколько секунд я силился поднять голову, чтобы посмотреть… Все это время я слышал, как Макс откашливался и ворочался на камнях. Хорошая картина – Избранный и оружейник. Два оглушенных бессильных червяка…
Отчаявшись приподняться, я разогнул ноги и опрокинулся на спину. От слабости голова кружилась дьявольски. И изнемогая от этого тошнотворного кружения, я все-таки рассмотрел, что кафа больше нет. Не слышно больше электрического зловещего потрескивания. Только крави висел надо мной странно неподвижно, будто распятый прямо на медном, угрюмо колышущемся небе.
Нет, он не неподвижен. Лапы загребают пустоту. Какие длинные у него лапы! Никогда не замечал. Распрямленные, они втрое длиннее всего его тела. Вчетверо. Впятеро… Какого хрена делается? Лапы вытягиваются, обрастая крупной темно-матовой чешуей. И заканчиваются они не когтями, а чем-то вроде зазубренных клешней. А перьевой хвост чудовищно распух и перестал быть перьевым. Какие-то толстые вялые щупальца вкруговую, на манер юбки, опоясывают несуразно преобразившееся птичье тело. Приподнимаются и опускаются щупальца в такт движениям облепленных мокрыми перьями костистых белых человеческих рук – появившихся на месте крыльев.
Как-то не получалось охватить одним взглядом картину изменений. Поднимаю глаза выше – по узкому, изрытому какими-то впадинами и буграми белому торсу – и вижу на месте вооруженной тяжелым клювом головы очертания человеческого лица. Длинные пепельные волосы, тончайшие и легкие, но свалявшиеся в плотные пряди, свисают вдоль лица, а на лице – ни единой складки, ни единой черты. Белое, словно маска, лицо.
Где я уже видел такое? Где-то видел…
И тут я вспомнил.
Изменения еще не закончились. Длинное узкое туловище выплюнуло еще пару рук. Клешни покрывались чешуей, чешуя грубела на глазах, становясь каменной. Белые руки прорастали щетинками… Это нечто, во что превратился мой Борька, будто колебалось – какую именно форму принять. Пустое лицо крупно задрожало, словно готовясь родить из бесформенной этой ряби определенные черты. Свои собственные черты.
Потом что-то с коротким и тонким гудением пронзило воздух – сверху вниз, – и чудовищная фигура исчезла.
Я было подумал, что потерял наконец-то сознание. Нет, просто наваждение пропало, и окружающий мир обрел свои привычные очертания. На мое лицо упала тень, я почувствовал, как сильные руки ухватили меня под мышки.
– Быстро ты очухался… – вслух позавидовал я оружейнику, но, увидев качнувшиеся перед глазами полные груди с небольшими розовыми ареолами, вскрикнул от неожиданности. – Твою мать так, Макс, и ты туда же!..
– Рад, что к тебе вернулось чувство юмора, – отозвался Макс откуда-то сбоку.
Морок помогла мне встать на ноги и отступила на шаг, разглядывая меня, точно сомневалась: я это или кто-то еще. Наверное, совсем не блестяще я выглядел в этот момент. Впрочем, чего там говорить о внешнем виде, если меня ноги почти не держали…
На мой первый естественный вопрос она не ответил. Вместо того, чтобы сообщить, откуда она здесь, Морок сказала:
– Разрушитель, я очень боялась опоздать. Я успела.
– Это… здорово… – проговорил я, совершенно не представляя, что мне нужно ответить на ее слова. Что мне вообще нужно говорить.
Она провела пальцем по единственному свободному пазу на правой гаррифе. И вдруг добавила:
– Мне очень жаль.
– А все-таки мы живы остались… Пока… Так что жалеть-то особо не о чем… – проронил Макс. Сутулясь, он приближался ко мне. Он морщился и руки держал на пояснице.
Морок резко обернулась к нему:
– Ты слишком много говоришь! Ты мешаешь! Ты не боишься меня, человек из общего мира?
– Если события и дальше будут развиваться в подобном темпе, я вообще перестану бояться чего бы то ни было, – ответил оружейник без всякой усмешки.
– Избранный… – обратилась Морок ко мне.
Меня аж скривило:
– Да перестань ты! Не называй меня так больше, ладно? Какой, к черту… Каф я добыть не смог, и… Где мой крави? Мне почудилось, что он…
– Пустое лицо, – сказал оружейник. – Помнишь, ты говорил о нем? Его ты видел, когда реальности общего мира и Поля впервые совместились? В час твоего испытания в Игре.
Я кивнул. Но я все еще не мог понять… Мой крави, часть меня, часть моего огня. Погиб, сражаясь. Принял на себя предназначенную мне участь.
Морок стоит напротив меня. Она совсем не такая, какой я видел ее последний раз. Когда мы встретились впервые, в ее глазах ясно читался азарт отчаянной охоты. Во время второй нашей встречи она выглядела растерянной. А теперь глаза ее светлы и пронзительны. Она словно стала больше ростом. Кожа – точно покрыта незримой, но непробиваемой броней. И смотрит и говорит она так, что сразу понимаешь: перед тобой человек, который знает, что делает, и до конца уверен в этом. Она совершенно спокойна.
– Ему была необходима энергия кафа, – проговорила Морок, глядя прямо мне в глаза. – Необходима для воплощения. Он избрал тебя, Разрушитель. Ты – его Избранный, и ничей больше. Ты служил ему, сам не зная об этом.
– О чем ты говоришь? Кому служил? Крави?
– Тело крави было его временной оболочкой. Случайной оболочкой. Он жаждал настоящего воплощения. Он жаждал рождения.
– Что? Оболочкой – кого? Кто – он? Этот… без лица? Кто он? У него есть имя?
– У него еще нет имени. У него еще нет тела. Но он повсюду. И рано или поздно он все-таки сумеет родиться.
– Я ничего не понимаю, – пожаловался я Максу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Не помню, как я оказался прямо под кафом. Сознание включилось только тогда, когда я задрал голову и увидел над собой – ничего.
Крави переменил тактику. Он взмыл высоко над кафом, метнулся влево, вниз… зачертил в воздухе неописуемые пируэты, словно размашисто выписывал какие-то диковинные иероглифы. И эта странная манера ведения боя подействовала. Цеппелин задрожал, сужая контуры.
– Давай! – заорал я и чуть не оглох от собственного крика. – Давай, Борька!
Крави снова исчез и снова появился. И снова исчез – и снова появился. Черная, ощетиненная перьями фигурка будто превратилась в двухмерное изображение – и часто-часто заморгала. Потом крави вырвался далеко от противника, скользнул вниз, на глазах обретая объем, царапнул когтями мне по голове (какое, к черту, изображение? Он живой, настоящий!) – и опять взлетел.
Я понял, что от меня требуется. Я закрыл глаза, вытянул руки вверх. От напряжения прорвались запекшиеся корочки на многих ранах, и кровь брызнула в небо, туда, куда я красными струями посылал весь свой огонь, всю свою силу. Передача удалась на удивление легко – и заняла она всего несколько секунд. После этого я упал на колени. Упал, а показалось, что попросту обмяк и сплющился, как проколотый мяч.
Несколько секунд я силился поднять голову, чтобы посмотреть… Все это время я слышал, как Макс откашливался и ворочался на камнях. Хорошая картина – Избранный и оружейник. Два оглушенных бессильных червяка…
Отчаявшись приподняться, я разогнул ноги и опрокинулся на спину. От слабости голова кружилась дьявольски. И изнемогая от этого тошнотворного кружения, я все-таки рассмотрел, что кафа больше нет. Не слышно больше электрического зловещего потрескивания. Только крави висел надо мной странно неподвижно, будто распятый прямо на медном, угрюмо колышущемся небе.
Нет, он не неподвижен. Лапы загребают пустоту. Какие длинные у него лапы! Никогда не замечал. Распрямленные, они втрое длиннее всего его тела. Вчетверо. Впятеро… Какого хрена делается? Лапы вытягиваются, обрастая крупной темно-матовой чешуей. И заканчиваются они не когтями, а чем-то вроде зазубренных клешней. А перьевой хвост чудовищно распух и перестал быть перьевым. Какие-то толстые вялые щупальца вкруговую, на манер юбки, опоясывают несуразно преобразившееся птичье тело. Приподнимаются и опускаются щупальца в такт движениям облепленных мокрыми перьями костистых белых человеческих рук – появившихся на месте крыльев.
Как-то не получалось охватить одним взглядом картину изменений. Поднимаю глаза выше – по узкому, изрытому какими-то впадинами и буграми белому торсу – и вижу на месте вооруженной тяжелым клювом головы очертания человеческого лица. Длинные пепельные волосы, тончайшие и легкие, но свалявшиеся в плотные пряди, свисают вдоль лица, а на лице – ни единой складки, ни единой черты. Белое, словно маска, лицо.
Где я уже видел такое? Где-то видел…
И тут я вспомнил.
Изменения еще не закончились. Длинное узкое туловище выплюнуло еще пару рук. Клешни покрывались чешуей, чешуя грубела на глазах, становясь каменной. Белые руки прорастали щетинками… Это нечто, во что превратился мой Борька, будто колебалось – какую именно форму принять. Пустое лицо крупно задрожало, словно готовясь родить из бесформенной этой ряби определенные черты. Свои собственные черты.
Потом что-то с коротким и тонким гудением пронзило воздух – сверху вниз, – и чудовищная фигура исчезла.
Я было подумал, что потерял наконец-то сознание. Нет, просто наваждение пропало, и окружающий мир обрел свои привычные очертания. На мое лицо упала тень, я почувствовал, как сильные руки ухватили меня под мышки.
– Быстро ты очухался… – вслух позавидовал я оружейнику, но, увидев качнувшиеся перед глазами полные груди с небольшими розовыми ареолами, вскрикнул от неожиданности. – Твою мать так, Макс, и ты туда же!..
– Рад, что к тебе вернулось чувство юмора, – отозвался Макс откуда-то сбоку.
Морок помогла мне встать на ноги и отступила на шаг, разглядывая меня, точно сомневалась: я это или кто-то еще. Наверное, совсем не блестяще я выглядел в этот момент. Впрочем, чего там говорить о внешнем виде, если меня ноги почти не держали…
На мой первый естественный вопрос она не ответил. Вместо того, чтобы сообщить, откуда она здесь, Морок сказала:
– Разрушитель, я очень боялась опоздать. Я успела.
– Это… здорово… – проговорил я, совершенно не представляя, что мне нужно ответить на ее слова. Что мне вообще нужно говорить.
Она провела пальцем по единственному свободному пазу на правой гаррифе. И вдруг добавила:
– Мне очень жаль.
– А все-таки мы живы остались… Пока… Так что жалеть-то особо не о чем… – проронил Макс. Сутулясь, он приближался ко мне. Он морщился и руки держал на пояснице.
Морок резко обернулась к нему:
– Ты слишком много говоришь! Ты мешаешь! Ты не боишься меня, человек из общего мира?
– Если события и дальше будут развиваться в подобном темпе, я вообще перестану бояться чего бы то ни было, – ответил оружейник без всякой усмешки.
– Избранный… – обратилась Морок ко мне.
Меня аж скривило:
– Да перестань ты! Не называй меня так больше, ладно? Какой, к черту… Каф я добыть не смог, и… Где мой крави? Мне почудилось, что он…
– Пустое лицо, – сказал оружейник. – Помнишь, ты говорил о нем? Его ты видел, когда реальности общего мира и Поля впервые совместились? В час твоего испытания в Игре.
Я кивнул. Но я все еще не мог понять… Мой крави, часть меня, часть моего огня. Погиб, сражаясь. Принял на себя предназначенную мне участь.
Морок стоит напротив меня. Она совсем не такая, какой я видел ее последний раз. Когда мы встретились впервые, в ее глазах ясно читался азарт отчаянной охоты. Во время второй нашей встречи она выглядела растерянной. А теперь глаза ее светлы и пронзительны. Она словно стала больше ростом. Кожа – точно покрыта незримой, но непробиваемой броней. И смотрит и говорит она так, что сразу понимаешь: перед тобой человек, который знает, что делает, и до конца уверен в этом. Она совершенно спокойна.
– Ему была необходима энергия кафа, – проговорила Морок, глядя прямо мне в глаза. – Необходима для воплощения. Он избрал тебя, Разрушитель. Ты – его Избранный, и ничей больше. Ты служил ему, сам не зная об этом.
– О чем ты говоришь? Кому служил? Крави?
– Тело крави было его временной оболочкой. Случайной оболочкой. Он жаждал настоящего воплощения. Он жаждал рождения.
– Что? Оболочкой – кого? Кто – он? Этот… без лица? Кто он? У него есть имя?
– У него еще нет имени. У него еще нет тела. Но он повсюду. И рано или поздно он все-таки сумеет родиться.
– Я ничего не понимаю, – пожаловался я Максу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86