— Что верно, то верно, — нарочно картавя, согласился Лев. — Ладно. Ладно, душители свободы, скажу. В Штатах.
— Где? Где?
— В Шта-атах! Точнехонько в штате Вашингтон. Выступает, сука говорливая, перед парламентом тамошним. Догадайтесь, чего просит.
— Херня, — не поверил кто-то, но в голосе говорившего Морозов услышал такую тоску, что поверил сразу же и бесповоротно. — Не может быть…
— Может. Очень даже может. Я его речь сраную три раза перечитал. Про верные ему войска говорил, про повстанцев, про тоталитарное прошлое, к которому возврата нет и быть не может… и так далее.
— Начальники знают? Сказать бы, — забеспокоился Свердлов.
— Все в курсе, кому надо. Можешь мне поверить.
Морозов кинул вещмешок неподалеку от входа в шатер и сел рядом. Хотелось спать. На душе от принесенного Левой известия было муторно. И хотя по отношению к Горби никаких сомнений не было и раньше, однако вся эта история с президентом, вымаливающим заокеанскую помощь для борьбы со своим же народом, была настолько омерзительна, что Юрию захотелось вымыться.
Ребята осадили Левку.
— А как он туда попал? — спросил кто-то. — Вроде ж в Крыму был…
— Ага. Был, — подтвердил Дороф с таким видом, будто самолично пил водку с президентом на его даче. — После того как вся каша заварилась, он вроде как исчез. Потом взорвали там все. Я так понимаю, что схема простая: до ближайшего своего аэропорта и вперед, с пересадкой где-нибудь в Берлине. Ерунда это все, братцы, а вот что дальше будет…
Про «дальше» Морозов слушать не стал. Плюнул в пыль и полез через низкий вход в палатку.
«На кой мне это все? Игры эти, — думал он, вертясь на жестких армейских одеялах. — Политики. Вся страна как с ума посходила. Будка гласности. Целое государство — одна сплошная будка. Собачья.
И все грызутся. Да так, что стены наружу выпадают. А мне что делать? Не хочу я ни псом быть, ни в будке жить. И демократии ихней не хочу. И порядка из генеральских рук, пожалуй, тоже не жажду. Хотя последний всяко предпочтительнее, если уж выбирать из двух».
Он сел, зачем-то взял в руки автомат. С «Калашниковым» было легче. Железка приятно холодила руки.
Продуманный до мельчайших подробностей механизм, надежный, злой, решительный и одновременно спокойный. Мужское оружие. Без западного выпендрежа.
Юрий провел вспотевшей ладонью по стволу. Легко коснулся пальцами предохранительной скобы.
«А почему я, собственно, должен выбирать между дерьмом и дерьмом? Почему или тонуть, или гореть? Почему я, нормальный, серьезный человек, не могу жить так, как я того хочу?»
Морозов вынул рожок. Отщелкнул в ладонь несколько патронов. Покатал их между пальцами, разглядывая со всех сторон. Маленький кусочек железа, несущий смерть в самой своей природе.
«Жить так, чтобы мне ни президенты, ни генералы не указывали. И чтоб на соседей-морализаторов не оглядываться, как на Западе. Хозяином быть. Так, как я хочу. А как я хочу?»
— Чтобы жить, как хочется, надо сначала знать, чего хотеть. Чтобы потом слезами не заливаться, — вслух произнес Морозов.
Он загнал патроны обратно в магазин и положил автомат рядом с собой.
В шатер начали заходить ребята. Окруженный вниманием Лева Дороф сыпал направо и налево мелкими новостями.
— А ты чего здесь? — обратился он к Юре.
— Спать надо, вечером нас тут уже не будет. И скорее всего лагерь без нас свернут. Значит, по шахтам полезем в ночь. Спать. — И Морозов закрыл глаза, чувствуя, что внутри что-то зреет, большое, серьезное.
«С Вязниковым надо будет потрепаться, — подумалось перед сном. — Когда-нибудь это дерьмо все же кончится. И что тогда?»
Казалось, заснул только-только. В темном тумане начали вырисовываться картины. Почему-то бой. Какие-то клочья, свисающие из деревянной рамы. И усатые хари, что лезут в дверь. Автомат коротко рявкает, выпуская наружу всю свою злобу. Потом потолок. Белая поверхность. Вроде бы боль в груди. Во сне неотчетливо, гулко звучат выстрелы и совершенно не ощущается тело. «Игорь! Игорь!» Топот. Стрельба. Потолок.
Морозова тряхнуло.
Он моментально открыл глаза, правая рука сорвалась вниз, нащупывая автомат.
— Спокойно. — Над ним стоял, чуть наклонившись, давешний майор. — Поднимай людей.
И направился к выходу.
— Эй, — негромко окликнул его Морозов. — Я им не командир…
— Значит, будешь им. Поднимай. Через полчаса выходим.
Майор вышел. Из-за болтающегося полога тянуло ночным холодом.
— Как скажешь, начальник, — пробормотал Юра. — Ребята, подъем. Через полчаса сбор.
Когда Морозов выбрался из палатки, лагеря уже не было. На площади стояла одинокая цистерна с остатками питьевой воды и несколько рабочих сворачивали последний шатер. Пыхтел в ожидании грузовик, на котором, по всей видимости, должны были увезти ополченческую палатку.
Кое-как умывшись холодной, ночной водой, Юра помахал руками, чтобы разогнать сон, и направился к майору, сидевшему на куче кирпича неподалеку.
— Какие будут распоряжения? — спросил Морозов, садясь рядом.
Майор выплюнул спичку, которую жевал, и нехотя ответил:
— Пойдем в метро. Не все, человек семь.
— А остальные?
— Остальные с грузовиком уедут. Не переживай, без дела никто сидеть не будет.
— Я не переживаю. А кого в подземку брать?
— Я все скажу.
Юра присмотрелся к майору повнимательней.
— Ты вот что, Семен Дмитриевич, ты не сердись, если я чего не так скажу, но лучше будет, если сразу объяснишь, что к чему.
— Все скажу, — по-прежнему коротко отозвался Верещагин.
Когда группа ополченцев закончила умывания и приготовления, майор построил всех в подобие шеренги.
— Сегодня ночью вам поручено выполнить особое задание. Штаб армии решил, что с этим делом вы можете справиться. И хотя задание довольно сложное и опасное, на вас возложена эта большая ответственность. — Его голос звонко разносился в пустоте площади. — Дело будет сопряжено с большим риском. Поэтому пойдут не все. Сразу могу сказать, что в ходе выполнения задачи придется спуститься вниз и вести активные боевые действия в коридорах Московского метрополитена. Это нелегко. Поэтому прошу вас подумать, все взвесить и только тогда решать. Остальные подробности я сообщу позднее и только тем, кто вызовется идти. Мне нужно шесть человек. Добровольцев, конечно.
Морозов понял, что его уже «сосчитали».
Из строя вышли сразу трое. Леня Свердлов, Максим Борисов, Дмитрий Лесницкий.
Потом, через секундный перерыв, вышли Женька Соколов и Вахтанг, которого по фамилии никто не называл, боялись ошибиться в сочетании согласных. Последним сделал шаг Лева Дороф.
— Ты-то куда? — вполголоса спросил его Свердлов.
— А что, если я еврей, то и воевать не умею? Чем я хуже него? — Лев ткнул пальцем в Свердлова.
— А при чем тут я?
— При том.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78