В то время я уже на гражданке был. А вот в Богудале мне каждый день людей пачками приходилось резать. И не только в операционной.
Был у меня дружок, даже не друг, а так, чего-то среднее между знакомым и приятелем. Иногда спирт вместе пили, иногда бабу на двоих делили. Витьку-писателя он мне напоминал. Тоже любил загадки загадывать. Заковыристые такие.
Типа, чего общего между могильщиком и археологом? Ответ: оба с прахом дело имеют. А в чем разница между ними? В том, что один закапывает, а другой совсем наоборот.
Такие вот вопросы задавал Саид. А на последний он не успел ответить. Обещал, когда вернется, но… то, чего вернулось, уже не было им.
Ходить, смотреть и говорить он не мог. Рук ему тоже не оставили. И мужиком он перестал быть. Остался от человека обрубок, воняющий кровью и паленым мясом. Еще живой обрубок.
«Лучше б они его убили», — подумал я тогда. А лейтенант повторил мои мысли вслух. Потом на двоих указал. Их захватили рядом с Саидом. И прикончить не успели. Почему-то. Подбросить нам Саида они хотели. Как обычно. Как других до него. Но с теми другими я не пил вместе, не говорил за жизнь…
Чего общего между врачом и палачом я не знаю. А вот какой палач получается из врача — это мне известно. Хороший палач, опытный. По крайней мере, из одного врача, которого я регулярно вижу в зеркале.
Вот тогда я впервые испугался себя. По-настоящему. До дрожи в руках. А хирург, у которого дрожат руки — это уже не хирург. Наш начмед отправил меня в командировку. На неделю. С понтом, за медикаментами и прочей ерундой. А если без «понта», то дурь из башки выветрить.
Перед отъездом знакомый лейтенант мне «спасибо» сказал. Я послал его и в морду дал. А потом узнал, что Саид умер в мою смену. От передозировки. Не знаю, кто сделал ему лишний укол. Может, и я…
Ничего, это тоже замяли. Как и драку двух офицеров. Чего только ни бывает на войне… И, слава Богу, что на гражданке так мало знают об этом. Меньше знают, крепче спят.
А вот спать мне сейчас не надо. Вредно это для здоровья. И пялиться на луну тоже, наверное, хватит. Плохо влияет она на меня. Дурные воспоминания будит. Если б мог, стер их на фиг. Типа, файл уничтожен, восстановлению не подлежит. Нет бы, чего хорошее вспомнилось… А то всякая дрянь в башку лезет. И так каждую ночь. Под этой самой желтой дурищей. А были ж ночки и денечки, были! Жаркие ночки, веселые денечки… Вспоминай же, кретин, их. Не надо всю грязь наружу тащить. Жаловаться, типа, на судьбу. В мире и так на одного счастливого дурака приходится два нытика и полтора маньяка. Почему полтора? А один скрытый.
Санут дополз до горизонта и зацепился за облако. Вид получился тот еще: серое небо, белое облако, желтый круг луны. На яичницу здорово похоже. Огромную такую глазунью на гигантской сковороде. И какая птичка снесла это «яичко»? И кто готовит его себе на завтрак?
(Прикинул примерные размеры — планета рядом с ним вроде мяча получается).
Машка говорит, что весь этот мир — огромное блюдо, которое Неназываемый доверил Ша — гигантскому змею, чье тело опутало чудовищную одноглазую Тамру. Иногда Ша засыпает, немного распускает свои кольца, и Тамра открывает глаз, пытается вырваться. Ураганы, штормы, засуха и страшные болезни обрушиваются тогда на мир. А в небе дни и ночи висит красное солнце. Потом Ша просыпается…
Как может солнце светить днем и ночью, не знаю. Чего не видел, того не видел. Но, похоже, нечто странное и глобальное тут происходит регулярно. Не каждый месяц или год, но и не раз в тысячу лет. Люди помнят и даже отсчет ведут. Типа, «за три сезона до прихода Карающей» или «он пережил два Прихода» (той же самой Карающей или, проще говоря, красного солнца, что светит, якобы, и днем и ночью).
Вот так занесло меня: от гор Богудала к мифологии этого мира. А ведь только на секунду отвлекся, и куда мысль ускакала… На привязи мысли надо держать. В строгом ошейнике. А то хрен знает до чего додуматься можно. Странного. Или страшного. Мне один умник как-то говорил, что мысль материальна. И, вроде как, на полном серьезе говорил. Русским языком. Но повторить, да еще на трезвую голову… Всего-то и запомнилось: «…фильтруй не только базар, Леха, но и мысли, ибо они…» Может, он прав, и мне лучше какой прикол сейчас вспомнить, а не ужасы минувших дней? Чего-нибудь по-настоящему смешное. Что не только под водочку и селедочку идет.
Блин, как на зло, ничего веселого не вспоминается. Одна лобудень в голове вертится. А ведь было же, было! И в институте, и в армии, и в больнице. Даже просто так, по жизни, и то бывало. Много всего, а вспомнилась почему-то толстая баба в трамвае. Ей сиденье неудобное попалось. С болтом. Мы такие «сексуальным стулом» называли. Так она всю дорогу ерзала и бурчала. Мол, о людях совсем не заботятся, болт, мол, с краю. Но так и не встала. А я так и не понял, чего она возмущалась: того, что болт или того, что с краю. Мальком был, не додумался спросить. Хотя, спроси, обозвала б как-нибудь. Наверняка. У нас народ простой, редко говорит стихами. И добрый — не сразу бьет, сначала ругает. Но, ясное дело, не без странностей. А у кого их нет? И за границей есть, и у нас. Только там каждую странность лелеют, как редкий цветок, ходят с ней к психиатру, хвалятся перед знакомыми и мемуары пишут. У нас же на все странности ложат болт на сорок шесть, с левой резьбой, и живут себе. А кому не нравится — им же хуже.
Ну, бабы они все странные. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь. Взять хотя бы моих бывших — Ларку с Натахой. Обе классные девахи, даже похожи немного, одинаковый возраст и образование, но характеры!… Как день и ночь. Летний день и зимняя ночь. Ларка без сотни баксов из дому не выйдет — голой, босой и нищей себя чувствует. А Натка с десяткой в кармане — самая богатая и счастливая во всем городе. А может, и во всем мире. Это про нее Рустам придумал:
Наталы, Наталы, Наталы,
Всо работаэш ты за рублы.
Ты хады у кабак до мэнэ —
Палучат будэш толко у.э.
Всякий раз пел, как ее видел. А Натаха смеялась: «Рустик, из меня такая же стриптизерша, как из тебя воспитатель детского сада». И заходила в бар «У Рустама» раз или два в месяц. А для Ларки это дорого, хоть получает в «зеленых» столько, сколько Натаха в «деревянных». И все равно ноет: «мало», и занимает у Натахи на такси. А та дает. И довольна своей работой, зарплатой и жизнью.
Такая вот необъяснимая причуда психики. У обоих.
А, может, и у меня
Сижу вот, делаю из чистого листа грязный. Словно мне заняться больше нечем.
Санут-то уже ушел.
Пора бросать это глупое дело и греть постель. Меня же Марла ждет!
Я еще не рассказывал о ней? Значит, расскажу. Если будет настроение. И если мне голову не откусят этой ночью. За опоздание.
25
Марла ростом с меня. Или Аду Абрамовну. Только раза в полтора тоньше ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Был у меня дружок, даже не друг, а так, чего-то среднее между знакомым и приятелем. Иногда спирт вместе пили, иногда бабу на двоих делили. Витьку-писателя он мне напоминал. Тоже любил загадки загадывать. Заковыристые такие.
Типа, чего общего между могильщиком и археологом? Ответ: оба с прахом дело имеют. А в чем разница между ними? В том, что один закапывает, а другой совсем наоборот.
Такие вот вопросы задавал Саид. А на последний он не успел ответить. Обещал, когда вернется, но… то, чего вернулось, уже не было им.
Ходить, смотреть и говорить он не мог. Рук ему тоже не оставили. И мужиком он перестал быть. Остался от человека обрубок, воняющий кровью и паленым мясом. Еще живой обрубок.
«Лучше б они его убили», — подумал я тогда. А лейтенант повторил мои мысли вслух. Потом на двоих указал. Их захватили рядом с Саидом. И прикончить не успели. Почему-то. Подбросить нам Саида они хотели. Как обычно. Как других до него. Но с теми другими я не пил вместе, не говорил за жизнь…
Чего общего между врачом и палачом я не знаю. А вот какой палач получается из врача — это мне известно. Хороший палач, опытный. По крайней мере, из одного врача, которого я регулярно вижу в зеркале.
Вот тогда я впервые испугался себя. По-настоящему. До дрожи в руках. А хирург, у которого дрожат руки — это уже не хирург. Наш начмед отправил меня в командировку. На неделю. С понтом, за медикаментами и прочей ерундой. А если без «понта», то дурь из башки выветрить.
Перед отъездом знакомый лейтенант мне «спасибо» сказал. Я послал его и в морду дал. А потом узнал, что Саид умер в мою смену. От передозировки. Не знаю, кто сделал ему лишний укол. Может, и я…
Ничего, это тоже замяли. Как и драку двух офицеров. Чего только ни бывает на войне… И, слава Богу, что на гражданке так мало знают об этом. Меньше знают, крепче спят.
А вот спать мне сейчас не надо. Вредно это для здоровья. И пялиться на луну тоже, наверное, хватит. Плохо влияет она на меня. Дурные воспоминания будит. Если б мог, стер их на фиг. Типа, файл уничтожен, восстановлению не подлежит. Нет бы, чего хорошее вспомнилось… А то всякая дрянь в башку лезет. И так каждую ночь. Под этой самой желтой дурищей. А были ж ночки и денечки, были! Жаркие ночки, веселые денечки… Вспоминай же, кретин, их. Не надо всю грязь наружу тащить. Жаловаться, типа, на судьбу. В мире и так на одного счастливого дурака приходится два нытика и полтора маньяка. Почему полтора? А один скрытый.
Санут дополз до горизонта и зацепился за облако. Вид получился тот еще: серое небо, белое облако, желтый круг луны. На яичницу здорово похоже. Огромную такую глазунью на гигантской сковороде. И какая птичка снесла это «яичко»? И кто готовит его себе на завтрак?
(Прикинул примерные размеры — планета рядом с ним вроде мяча получается).
Машка говорит, что весь этот мир — огромное блюдо, которое Неназываемый доверил Ша — гигантскому змею, чье тело опутало чудовищную одноглазую Тамру. Иногда Ша засыпает, немного распускает свои кольца, и Тамра открывает глаз, пытается вырваться. Ураганы, штормы, засуха и страшные болезни обрушиваются тогда на мир. А в небе дни и ночи висит красное солнце. Потом Ша просыпается…
Как может солнце светить днем и ночью, не знаю. Чего не видел, того не видел. Но, похоже, нечто странное и глобальное тут происходит регулярно. Не каждый месяц или год, но и не раз в тысячу лет. Люди помнят и даже отсчет ведут. Типа, «за три сезона до прихода Карающей» или «он пережил два Прихода» (той же самой Карающей или, проще говоря, красного солнца, что светит, якобы, и днем и ночью).
Вот так занесло меня: от гор Богудала к мифологии этого мира. А ведь только на секунду отвлекся, и куда мысль ускакала… На привязи мысли надо держать. В строгом ошейнике. А то хрен знает до чего додуматься можно. Странного. Или страшного. Мне один умник как-то говорил, что мысль материальна. И, вроде как, на полном серьезе говорил. Русским языком. Но повторить, да еще на трезвую голову… Всего-то и запомнилось: «…фильтруй не только базар, Леха, но и мысли, ибо они…» Может, он прав, и мне лучше какой прикол сейчас вспомнить, а не ужасы минувших дней? Чего-нибудь по-настоящему смешное. Что не только под водочку и селедочку идет.
Блин, как на зло, ничего веселого не вспоминается. Одна лобудень в голове вертится. А ведь было же, было! И в институте, и в армии, и в больнице. Даже просто так, по жизни, и то бывало. Много всего, а вспомнилась почему-то толстая баба в трамвае. Ей сиденье неудобное попалось. С болтом. Мы такие «сексуальным стулом» называли. Так она всю дорогу ерзала и бурчала. Мол, о людях совсем не заботятся, болт, мол, с краю. Но так и не встала. А я так и не понял, чего она возмущалась: того, что болт или того, что с краю. Мальком был, не додумался спросить. Хотя, спроси, обозвала б как-нибудь. Наверняка. У нас народ простой, редко говорит стихами. И добрый — не сразу бьет, сначала ругает. Но, ясное дело, не без странностей. А у кого их нет? И за границей есть, и у нас. Только там каждую странность лелеют, как редкий цветок, ходят с ней к психиатру, хвалятся перед знакомыми и мемуары пишут. У нас же на все странности ложат болт на сорок шесть, с левой резьбой, и живут себе. А кому не нравится — им же хуже.
Ну, бабы они все странные. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь. Взять хотя бы моих бывших — Ларку с Натахой. Обе классные девахи, даже похожи немного, одинаковый возраст и образование, но характеры!… Как день и ночь. Летний день и зимняя ночь. Ларка без сотни баксов из дому не выйдет — голой, босой и нищей себя чувствует. А Натка с десяткой в кармане — самая богатая и счастливая во всем городе. А может, и во всем мире. Это про нее Рустам придумал:
Наталы, Наталы, Наталы,
Всо работаэш ты за рублы.
Ты хады у кабак до мэнэ —
Палучат будэш толко у.э.
Всякий раз пел, как ее видел. А Натаха смеялась: «Рустик, из меня такая же стриптизерша, как из тебя воспитатель детского сада». И заходила в бар «У Рустама» раз или два в месяц. А для Ларки это дорого, хоть получает в «зеленых» столько, сколько Натаха в «деревянных». И все равно ноет: «мало», и занимает у Натахи на такси. А та дает. И довольна своей работой, зарплатой и жизнью.
Такая вот необъяснимая причуда психики. У обоих.
А, может, и у меня
Сижу вот, делаю из чистого листа грязный. Словно мне заняться больше нечем.
Санут-то уже ушел.
Пора бросать это глупое дело и греть постель. Меня же Марла ждет!
Я еще не рассказывал о ней? Значит, расскажу. Если будет настроение. И если мне голову не откусят этой ночью. За опоздание.
25
Марла ростом с меня. Или Аду Абрамовну. Только раза в полтора тоньше ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58