Скажи, ты попал в сердце? Нет, ответил я. А легкие? Ты не пробил мне легкие? Да нет же, прошептал я, и в самом деле, рана была неглубокая, так, скорее, порез, а не удар ножом, то есть это было похоже на порез, так мне, по крайней мере, казалось. Это Сантана, сказал он. Сантана велел мне убить тебя.
Удар пришелся прямо по печени, я почувствовал горечь во рту, электрический ток пробежал по моим венам, руки мои загорелись, и в руках засверкал нож, я воткнул его, мозг мой тоже загорелся, воткнул его больше тридцати раз парню в живот, до десятого удара он еще был в сознании, он не проронил ни звука, сукин сын, он лежал и смотрел, как я втыкаю в него свой нож, потом он потерял сознание и умер, а я продолжал втыкать в его тело нож, чтобы знать наверняка, что он уже не встанет.
Я вытер нож, убрал все, вернулся в свой угол и стал ждать рассвета.
Кто-то сказал однажды, что доверие – это своеобразная форма самоубийства.
38
Когда в тюремной камере кто-то умирает, никто ничего не знает, я знаю только, что я проснулся, а парень был уже мертв, вот что обычно все говорят, даже если ты что-то знаешь, ты не такой дурак, чтобы болтать об этом. Сантана оказался по уши в дерьме, он не знал, пытался ли баиец убить меня и кто убил самого баийца. Он то и дело вызывал меня. Это не допрос, повторял он, но ты единственный человек, который в состоянии помочь мне разобраться в этом деле. Сегодня убрали креола, а завтра могут убрать тебя. Я сказал ему только то, что собирался сказать. Эти ребята не промах, убивают так, что человек и пикнуть не успевает, им самое место работать у нас, в «Альфе», сказал я. Сантана заерзал на стуле, но я твердо решил держать его на коротком поводке. Я чувствовал себя актером на сцене и понимал, что инициатива в моих руках. Я обеспокоен, заметил Сантана, уж не хотят ли они тебя убрать?
Хитрость не знает границ. Она способна идти все дальше и дальше и может подчинить себе все и вся, если ей дать разгуляться. Кто хочет меня убрать? переспросил я. Ты даже не представляешь, как эти господа спят и видят тебя дохлым. Может быть, лучше мне попробовать перевести тебя в другую тюрьму, подальше отсюда? спросил этот хитрый сукин сын. Имей в виду, Сантана, что я отсюда никуда не пойду. А если меня переведут, то можешь забыть о нашем с тобой договоре, сказал я.
Он собирался меня перевести. Или прислать еще кого-нибудь, чтобы меня наконец-то убили. Но времени у него уже не было. Я оказался проворнее.
Пятнадцать тысяч долларов, вот цена, которую вы должны заплатить. Люди думают, что сбежать из тюрьмы трудно. Трудно в ней сидеть. Сбежать куда проще. Надо только заплатить все до копейки, все пятнадцать тысяч. С тех пор как я решился на побег, никто палец о палец не ударил, чтобы мне помешать.
Инструкция проста: вы подкупаете тюремную охрану. Ждете, пока наступит вечер воскресенья. Вы берете на мушку дежурных по комиссариату, держа в руке пистолет, который вам передал Энох. На самом деле держать их на мушке – это так, красивая фраза, им уже заплачено, спектакль, короче говоря. Но по сценарию вам следует прострелить ногу кому-нибудь из них, чтобы комедия выглядела более достоверно. Потом вы идете на оружейный склад, там находится под охраной весь полицейский арсенал, если вы очень сердиты, то можете застрелить караульного, но можете и оставить его в живых, это зависит от вашего настроения, в любом случае, его следует приковать наручниками. Я лично – застрелил его. Вы берете три автомата, три пистолета, патроны, наручники, связываете тюремных охранников и засовываете им в рот кляп. А потом выходите через главные ворота. Все это занимает пять минут. Я сделал еще одну вещь, засунул в рот одному из них записку: «Сантана, обратно я живым не вернусь».
Энох ждал меня на улице, сидя в машине.
Все это оказалось совсем не трудно. Подготовка заняла два дня.
Энох продал мою коллекцию оружия, а недостающую сумму раздобыл у моих адвокатов, итого пятнадцать тысяч. У меня осталось впечатление, что я слишком мало попросил у этих сосунков, если бы я попросил у них лимузин, они вполне могли бы подарить мне лимузин. Лимузин? Само собой, конечно мы найдем лимузин для нашего друга.
Мы с Энохом поселились в одной из гостиниц в центре города.
Разве я тебя не предупреждала, сказала мне Эрика во сне, что все эти господа – негодяи? Сколько еще ты собираешься торчать в этом блошином мешке? Нам надо как можно раньше убраться из города. Уедем в Рорайму. Купим там поместье. Рорайма, Амапа, Макапа – это уже не Бразилия, за границей они не станут тебя искать. Та ночь длилась бесконечно, я просыпался и засыпал, снова просыпался и снова засыпал, кровать в гостинице была отвратительная. Когда я просыпался, мне казалось, что сон мой продолжается наяву, он приходил откуда-то снаружи, проникал сквозь стены комнаты, вот только Эрика не приходила, она оставалась там, запертой в моем сердце. А когда я нырял в глубины своего подсознания, то не всегда мог ее там найти. Иногда она оказывалась в комнате, рядом со мной, кто-то внутри меня подсказывал мне это, она ищет тебя здесь, в этом номере, и тогда я открывал глаза, чтобы увидеть ее. Я был уже не тем человеком, что раньше, я изменился. Это они меня изменили. Я хотел сказать об этом Эрике во сне, но каждый раз забывал. Когда я вспоминал, она уже выпрыгивала из сна. Иной раз только я начинал говорить, как тут же просыпался. Я так много хотел о ней узнать, столько хотел ей рассказать, Эрика, я понял все, о чем ты мне говорила. И я понял это, потому что ты ушла от меня. Я хотел сказать Эрике, что в тот момент, когда баиец пытался убить меня, что-то родилось у меня внутри, прямо в печени, я чувствовал это. Что-то похожее на раковую опухоль. Какой-то особый свет, от которого светилась вся моя печень. Из моей крови исчезли те особые вещества, которые разлагают всю ту гниль, которую нам приходится глотать. В сердце моем родилась стойкая ненависть, и могу сказать, что эта ненависть стала той частью меня, которая мне нравилась в самом себе больше всего. К тому же это было то единственное, что мне хотелось сохранить и что я боялся потерять – свою ненависть. Я не мог появиться ни в «Альфе», ни у себя дома, вокруг было полно полицейских. Я потерял все. Но мне на это было наплевать, наступает такой момент, когда деньги перестают иметь значение. И тогда деньги превращаются в дерьмо. Единственное, что меня по-настоящему интересовало, это моя ненависть. Я боялся, что она испарится. Я каждый день искал для нее пищу, самую лучшую, какую только мог найти. Благодаря своей ненависти я превратился в страшного человека, вроде тех гадов, кого я сам ненавидел. Вроде доктора Карвалью, этого сукина сына, который выгнал меня из своего дома и еще орал на меня, обзывая шелудивым псом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Удар пришелся прямо по печени, я почувствовал горечь во рту, электрический ток пробежал по моим венам, руки мои загорелись, и в руках засверкал нож, я воткнул его, мозг мой тоже загорелся, воткнул его больше тридцати раз парню в живот, до десятого удара он еще был в сознании, он не проронил ни звука, сукин сын, он лежал и смотрел, как я втыкаю в него свой нож, потом он потерял сознание и умер, а я продолжал втыкать в его тело нож, чтобы знать наверняка, что он уже не встанет.
Я вытер нож, убрал все, вернулся в свой угол и стал ждать рассвета.
Кто-то сказал однажды, что доверие – это своеобразная форма самоубийства.
38
Когда в тюремной камере кто-то умирает, никто ничего не знает, я знаю только, что я проснулся, а парень был уже мертв, вот что обычно все говорят, даже если ты что-то знаешь, ты не такой дурак, чтобы болтать об этом. Сантана оказался по уши в дерьме, он не знал, пытался ли баиец убить меня и кто убил самого баийца. Он то и дело вызывал меня. Это не допрос, повторял он, но ты единственный человек, который в состоянии помочь мне разобраться в этом деле. Сегодня убрали креола, а завтра могут убрать тебя. Я сказал ему только то, что собирался сказать. Эти ребята не промах, убивают так, что человек и пикнуть не успевает, им самое место работать у нас, в «Альфе», сказал я. Сантана заерзал на стуле, но я твердо решил держать его на коротком поводке. Я чувствовал себя актером на сцене и понимал, что инициатива в моих руках. Я обеспокоен, заметил Сантана, уж не хотят ли они тебя убрать?
Хитрость не знает границ. Она способна идти все дальше и дальше и может подчинить себе все и вся, если ей дать разгуляться. Кто хочет меня убрать? переспросил я. Ты даже не представляешь, как эти господа спят и видят тебя дохлым. Может быть, лучше мне попробовать перевести тебя в другую тюрьму, подальше отсюда? спросил этот хитрый сукин сын. Имей в виду, Сантана, что я отсюда никуда не пойду. А если меня переведут, то можешь забыть о нашем с тобой договоре, сказал я.
Он собирался меня перевести. Или прислать еще кого-нибудь, чтобы меня наконец-то убили. Но времени у него уже не было. Я оказался проворнее.
Пятнадцать тысяч долларов, вот цена, которую вы должны заплатить. Люди думают, что сбежать из тюрьмы трудно. Трудно в ней сидеть. Сбежать куда проще. Надо только заплатить все до копейки, все пятнадцать тысяч. С тех пор как я решился на побег, никто палец о палец не ударил, чтобы мне помешать.
Инструкция проста: вы подкупаете тюремную охрану. Ждете, пока наступит вечер воскресенья. Вы берете на мушку дежурных по комиссариату, держа в руке пистолет, который вам передал Энох. На самом деле держать их на мушке – это так, красивая фраза, им уже заплачено, спектакль, короче говоря. Но по сценарию вам следует прострелить ногу кому-нибудь из них, чтобы комедия выглядела более достоверно. Потом вы идете на оружейный склад, там находится под охраной весь полицейский арсенал, если вы очень сердиты, то можете застрелить караульного, но можете и оставить его в живых, это зависит от вашего настроения, в любом случае, его следует приковать наручниками. Я лично – застрелил его. Вы берете три автомата, три пистолета, патроны, наручники, связываете тюремных охранников и засовываете им в рот кляп. А потом выходите через главные ворота. Все это занимает пять минут. Я сделал еще одну вещь, засунул в рот одному из них записку: «Сантана, обратно я живым не вернусь».
Энох ждал меня на улице, сидя в машине.
Все это оказалось совсем не трудно. Подготовка заняла два дня.
Энох продал мою коллекцию оружия, а недостающую сумму раздобыл у моих адвокатов, итого пятнадцать тысяч. У меня осталось впечатление, что я слишком мало попросил у этих сосунков, если бы я попросил у них лимузин, они вполне могли бы подарить мне лимузин. Лимузин? Само собой, конечно мы найдем лимузин для нашего друга.
Мы с Энохом поселились в одной из гостиниц в центре города.
Разве я тебя не предупреждала, сказала мне Эрика во сне, что все эти господа – негодяи? Сколько еще ты собираешься торчать в этом блошином мешке? Нам надо как можно раньше убраться из города. Уедем в Рорайму. Купим там поместье. Рорайма, Амапа, Макапа – это уже не Бразилия, за границей они не станут тебя искать. Та ночь длилась бесконечно, я просыпался и засыпал, снова просыпался и снова засыпал, кровать в гостинице была отвратительная. Когда я просыпался, мне казалось, что сон мой продолжается наяву, он приходил откуда-то снаружи, проникал сквозь стены комнаты, вот только Эрика не приходила, она оставалась там, запертой в моем сердце. А когда я нырял в глубины своего подсознания, то не всегда мог ее там найти. Иногда она оказывалась в комнате, рядом со мной, кто-то внутри меня подсказывал мне это, она ищет тебя здесь, в этом номере, и тогда я открывал глаза, чтобы увидеть ее. Я был уже не тем человеком, что раньше, я изменился. Это они меня изменили. Я хотел сказать об этом Эрике во сне, но каждый раз забывал. Когда я вспоминал, она уже выпрыгивала из сна. Иной раз только я начинал говорить, как тут же просыпался. Я так много хотел о ней узнать, столько хотел ей рассказать, Эрика, я понял все, о чем ты мне говорила. И я понял это, потому что ты ушла от меня. Я хотел сказать Эрике, что в тот момент, когда баиец пытался убить меня, что-то родилось у меня внутри, прямо в печени, я чувствовал это. Что-то похожее на раковую опухоль. Какой-то особый свет, от которого светилась вся моя печень. Из моей крови исчезли те особые вещества, которые разлагают всю ту гниль, которую нам приходится глотать. В сердце моем родилась стойкая ненависть, и могу сказать, что эта ненависть стала той частью меня, которая мне нравилась в самом себе больше всего. К тому же это было то единственное, что мне хотелось сохранить и что я боялся потерять – свою ненависть. Я не мог появиться ни в «Альфе», ни у себя дома, вокруг было полно полицейских. Я потерял все. Но мне на это было наплевать, наступает такой момент, когда деньги перестают иметь значение. И тогда деньги превращаются в дерьмо. Единственное, что меня по-настоящему интересовало, это моя ненависть. Я боялся, что она испарится. Я каждый день искал для нее пищу, самую лучшую, какую только мог найти. Благодаря своей ненависти я превратился в страшного человека, вроде тех гадов, кого я сам ненавидел. Вроде доктора Карвалью, этого сукина сына, который выгнал меня из своего дома и еще орал на меня, обзывая шелудивым псом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51