Мы так вам за это благодарны!
— Если вы все видели, то знаете, кого следует благодарить… и оплакивать! Невинного человека тридцать лет назад отправили на галеры, и сегодня он пожертвовал собой, чтобы избавить вас от злого гения.
— Мы отслужим обедни, всех соберем на них, и жаль, что не можем сделать большего. Мы уже предупредили господина де Фольвиля — он наблюдал вместе с нами и с высоты бруствера благословил бухту и отпустил грехи этому мужественному человеку. Он пошел за чем-то домой… да вот и он!
Кюре бежал к ним, приподняв обеими руками сутану, из-под которой виднелись его кривые, как у кавалериста, проворные ноги, обутые в башмаки с пряжками. — Какая ужасная смерть! — сказал он, переводя дух. — Воистину пути Божьей справедливости бывают извилисты! Как бы там ни было, все, что он ни совершает, во благо. Держите! Я должен отдать это вам.
Из просторного кармана он извлек письмо и протянул его Тремэну.
— Только что пожертвовавший собой человек приходил ко мне вчера под покровом ночи, попросил исповедаться и дал мне эту записку, настаивая на том, чтобы я передал ее вам сегодня утром после дуэли. Я, разумеется, согласился, но предложил ему прийти на исповедь утром, перед службой. Он отвечал мне, что ему предстоит долгое путешествие и что он желает примириться с Богом прежде, чем отправится в путь. Я уступил его желанию, и вот его письмо!.. Нет, не открывайте сейчас: несчастный выразил особое желание, чтобы вы были одни, когда станете читать. Гийом кивнул в знак согласия, поблагодарил священника, положил в карман записку, пожал всем руки, но отказался последовать за ними в трактир. Ему понятно было их желание отметить исчезновение ненавистного человека, но в то же время это означало бы празднование гибели бывшего каторжника, чего Тремэн делать ни за что не хотел. Наоборот, он мечтал побыть один в своей комнате, подумать о человеке, которого любила его мать, и постараться лучше узнать его, прочитав его послание…
Альбен Периго не был большим грамотеем и писал округлым и понятным почерком, как прилежный ученик. Но от аккуратно сложенного и заклеенного кусочном сосновой смолы листка веяло силой и захватывающей искренностью. Простыми словами, коротко и ясно он описывал свою жизнь в молодости, любовь к Матильде и огромное желание обоих уехать куда-нибудь далеко, чтобы жить только любовью и не быть вынужденными отстаивать ее или отвечать за нее перед кем-либо, кроме Всевышнего. «Каждый из нас знал: чтобы быть счастливым, ему нужен лишь другой…» Затем убийство Симон, страх преследований, жертвой которых могла оказаться Матильда, ее отъезд в Квебек в тот самый момент, когда конная полиция арестовала Альбена. О поспешном суде, обвинении без достаточных доказательств и отправке на каторгу он почти ничего не писал. Как и о страшных годах, проведенных в кандалах, когда ему пришлось возить на тележке камни или боеприпасы в порту Бреста. Чувствовалось, что пером водил человек, испытавший немало стыда, и объяснялось это, быть может, его надломленной гордостью.
Как ни странно, Периго более подробно описывал то, что доставило ему, вероятно, наибольшие страдания: появление в Бретани типично средиземноморских галер, которые, однако, приплыли из Л'Орьяна, где Индийская компания много лет назад начала их строительство, да так его и не закончила. Ими командовал известный моряк, бальи с острова Мальты, человек суровый, имени которого Альбен не называл. Сам он был нормандцем и выбирал гребцов из наиболее крепких мужчин, предпочитая тех каторжников, что были из Нормандии, так как знал об их выносливости: Периго вызвался быть среди них, надеясь… поскорее умереть. По рассказам моряков он знал, что люди не доживают до старости на этих длинных и легких красно-золотистых судах, столь не похожих на привычные высокие округлые корабли.
Труд там был тяжелее, чем на земле, а плетки надсмотрщиков стегали еще больнее. Но бальи оказался человеком справедливым, и Альбен не только не умер, но развил в себе неожиданную силу. Но главное, он плавал. Ощущая под днищем корабля движение волн, он, несмотря на ужасающие условия, мог хотя бы отчасти испытывать радость, известную тем, кто всю жизнь смотрел на море. За время плавания на галерах в Ла-Манше и затем в Северном море (закончившемся неудачно) он проникся уважением к бальи, который хоть и был крут, во перед тем, как вернуться на Мальту, добился для Периго помилования. Через два года после смерти Матильды ее бывший любовник вернулся на родину, где был вынужден скрываться, так как человек с Мальты помог ему лишь при одном условии: Альбен должен был поклясться на кресте, что не будет мстить своему преследователю. «Если, как ты утверждаешь, тебя осудили напрасно, не отягощай свою душу преступлением, которое на сей раз будет настоящим, — сказал ему бальи. — Быть может, Бог уже распорядился по-своему. А если нет, его следует оставить в живых». — «Даже если он опять нападет на невинное существо, будет угрожать жизни другого человека?» — «Лишь тогда, и только в этом случае ты можешь его покарать, но затем обо всем рассказать». Альбен поклялся…
Вернувшись в Котантен, он жил скрытно, зная, что у него не осталось ни родственников, ни друзей. Присоединившись к малочисленному племени дровосеков и угольщиков, живших в довольно больших наделах, оставшихся от огромного леса Брикс, он в конце концов обрел покой. Альбен оказывал людям мелкие услуги, и они не отвергали его. Иногда он уходил в Ла-Пернель взглянуть на Сен-Васт или даже в Гатвиль — полюбоваться на узкий пролив Барфлер, где однажды чуть не погиб вместе со своей галерой. В 1774 году, когда там начали строить малый маяк (Малый маяк существует и по сей день. Теперь он служит семафором рядом с более крупным маяком, возведенным в 1835 году. — Прим, авт.), он заинтересовался этим и даже предложил свои услуги, но потом снова вернулся в леса. Альбен появился вновь, когда услышал, что почти разорившийся граф де Нервиль вернулся в свой запущенный замок. С тех пор каторжник стал за ним следить, со страхом и надеждой ожидая преступления, которое позволило бы им свести счеты с жизнью — и одному, и другому. Ничего не происходило до того дня, пока он в Ла-Пернель не встретил Гийома…
«В тот день, — писал Альбен, — я узнал, что час скоро настанет и что мне нужно быть начеку. Вы не собирались уезжать, и когда я вас увидел и услышал, то понял, что вы не потерпите, чтобы Нервиль продолжал спать спокойно после всего содеянного. Но главное, я понял, что именно о таком сыне всегда мечтал, и Матильда могла бы мне его дать!..
Вернув ее в Ла-Пернель, вы доставили мне единственную радость, на какую я еще мог надеяться. Последнюю радость. Да воздастся вам за это, и благослови вас Господь, равно как и тех, кто у вас родится — внуков Матильды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Если вы все видели, то знаете, кого следует благодарить… и оплакивать! Невинного человека тридцать лет назад отправили на галеры, и сегодня он пожертвовал собой, чтобы избавить вас от злого гения.
— Мы отслужим обедни, всех соберем на них, и жаль, что не можем сделать большего. Мы уже предупредили господина де Фольвиля — он наблюдал вместе с нами и с высоты бруствера благословил бухту и отпустил грехи этому мужественному человеку. Он пошел за чем-то домой… да вот и он!
Кюре бежал к ним, приподняв обеими руками сутану, из-под которой виднелись его кривые, как у кавалериста, проворные ноги, обутые в башмаки с пряжками. — Какая ужасная смерть! — сказал он, переводя дух. — Воистину пути Божьей справедливости бывают извилисты! Как бы там ни было, все, что он ни совершает, во благо. Держите! Я должен отдать это вам.
Из просторного кармана он извлек письмо и протянул его Тремэну.
— Только что пожертвовавший собой человек приходил ко мне вчера под покровом ночи, попросил исповедаться и дал мне эту записку, настаивая на том, чтобы я передал ее вам сегодня утром после дуэли. Я, разумеется, согласился, но предложил ему прийти на исповедь утром, перед службой. Он отвечал мне, что ему предстоит долгое путешествие и что он желает примириться с Богом прежде, чем отправится в путь. Я уступил его желанию, и вот его письмо!.. Нет, не открывайте сейчас: несчастный выразил особое желание, чтобы вы были одни, когда станете читать. Гийом кивнул в знак согласия, поблагодарил священника, положил в карман записку, пожал всем руки, но отказался последовать за ними в трактир. Ему понятно было их желание отметить исчезновение ненавистного человека, но в то же время это означало бы празднование гибели бывшего каторжника, чего Тремэн делать ни за что не хотел. Наоборот, он мечтал побыть один в своей комнате, подумать о человеке, которого любила его мать, и постараться лучше узнать его, прочитав его послание…
Альбен Периго не был большим грамотеем и писал округлым и понятным почерком, как прилежный ученик. Но от аккуратно сложенного и заклеенного кусочном сосновой смолы листка веяло силой и захватывающей искренностью. Простыми словами, коротко и ясно он описывал свою жизнь в молодости, любовь к Матильде и огромное желание обоих уехать куда-нибудь далеко, чтобы жить только любовью и не быть вынужденными отстаивать ее или отвечать за нее перед кем-либо, кроме Всевышнего. «Каждый из нас знал: чтобы быть счастливым, ему нужен лишь другой…» Затем убийство Симон, страх преследований, жертвой которых могла оказаться Матильда, ее отъезд в Квебек в тот самый момент, когда конная полиция арестовала Альбена. О поспешном суде, обвинении без достаточных доказательств и отправке на каторгу он почти ничего не писал. Как и о страшных годах, проведенных в кандалах, когда ему пришлось возить на тележке камни или боеприпасы в порту Бреста. Чувствовалось, что пером водил человек, испытавший немало стыда, и объяснялось это, быть может, его надломленной гордостью.
Как ни странно, Периго более подробно описывал то, что доставило ему, вероятно, наибольшие страдания: появление в Бретани типично средиземноморских галер, которые, однако, приплыли из Л'Орьяна, где Индийская компания много лет назад начала их строительство, да так его и не закончила. Ими командовал известный моряк, бальи с острова Мальты, человек суровый, имени которого Альбен не называл. Сам он был нормандцем и выбирал гребцов из наиболее крепких мужчин, предпочитая тех каторжников, что были из Нормандии, так как знал об их выносливости: Периго вызвался быть среди них, надеясь… поскорее умереть. По рассказам моряков он знал, что люди не доживают до старости на этих длинных и легких красно-золотистых судах, столь не похожих на привычные высокие округлые корабли.
Труд там был тяжелее, чем на земле, а плетки надсмотрщиков стегали еще больнее. Но бальи оказался человеком справедливым, и Альбен не только не умер, но развил в себе неожиданную силу. Но главное, он плавал. Ощущая под днищем корабля движение волн, он, несмотря на ужасающие условия, мог хотя бы отчасти испытывать радость, известную тем, кто всю жизнь смотрел на море. За время плавания на галерах в Ла-Манше и затем в Северном море (закончившемся неудачно) он проникся уважением к бальи, который хоть и был крут, во перед тем, как вернуться на Мальту, добился для Периго помилования. Через два года после смерти Матильды ее бывший любовник вернулся на родину, где был вынужден скрываться, так как человек с Мальты помог ему лишь при одном условии: Альбен должен был поклясться на кресте, что не будет мстить своему преследователю. «Если, как ты утверждаешь, тебя осудили напрасно, не отягощай свою душу преступлением, которое на сей раз будет настоящим, — сказал ему бальи. — Быть может, Бог уже распорядился по-своему. А если нет, его следует оставить в живых». — «Даже если он опять нападет на невинное существо, будет угрожать жизни другого человека?» — «Лишь тогда, и только в этом случае ты можешь его покарать, но затем обо всем рассказать». Альбен поклялся…
Вернувшись в Котантен, он жил скрытно, зная, что у него не осталось ни родственников, ни друзей. Присоединившись к малочисленному племени дровосеков и угольщиков, живших в довольно больших наделах, оставшихся от огромного леса Брикс, он в конце концов обрел покой. Альбен оказывал людям мелкие услуги, и они не отвергали его. Иногда он уходил в Ла-Пернель взглянуть на Сен-Васт или даже в Гатвиль — полюбоваться на узкий пролив Барфлер, где однажды чуть не погиб вместе со своей галерой. В 1774 году, когда там начали строить малый маяк (Малый маяк существует и по сей день. Теперь он служит семафором рядом с более крупным маяком, возведенным в 1835 году. — Прим, авт.), он заинтересовался этим и даже предложил свои услуги, но потом снова вернулся в леса. Альбен появился вновь, когда услышал, что почти разорившийся граф де Нервиль вернулся в свой запущенный замок. С тех пор каторжник стал за ним следить, со страхом и надеждой ожидая преступления, которое позволило бы им свести счеты с жизнью — и одному, и другому. Ничего не происходило до того дня, пока он в Ла-Пернель не встретил Гийома…
«В тот день, — писал Альбен, — я узнал, что час скоро настанет и что мне нужно быть начеку. Вы не собирались уезжать, и когда я вас увидел и услышал, то понял, что вы не потерпите, чтобы Нервиль продолжал спать спокойно после всего содеянного. Но главное, я понял, что именно о таком сыне всегда мечтал, и Матильда могла бы мне его дать!..
Вернув ее в Ла-Пернель, вы доставили мне единственную радость, на какую я еще мог надеяться. Последнюю радость. Да воздастся вам за это, и благослови вас Господь, равно как и тех, кто у вас родится — внуков Матильды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92