– Да еще в экипаже. Омнибусы не для нее.
Когда кучер снял с расположенного сзади багажника чемодан, Берта добавила:
– Осторожнее, месье, она постарается заставить вас поднять чемодан наверх, а это шестой этаж.
Мэдди бросила злой взгляд на сестер. Им нравилось насмехаться над шестиэтажным домом, в котором она жила. В Париже самые высокие дома населяли самые бедные, ее же дом был шестиэтажным.
– На шестом? – удивленно переспросил кучер и протянул ладонь. Мэдди заплатила ему, и он тут же уехал прочь.
Фантастика. Ей придется как-то тащить чемодан наверх – сто две ступени неосвещенной лестницы.
– Ну и работенка выпала Шалунье, – прыснув в кулак, добавила Одетта.
Мэдди замерла, стискивая кулаки. Французское слово означало «шалунья, проказница», но это слово имело и другое значение – «уличное дитя». Она ненавидела, когда они ее так называли.
Мэдди уже готова была ввязаться в драку, когда услышала знакомый голос сзади:
– Берта, Одетта, заткнитесь.
Мэдди повернулась и увидела свою подругу Коррин, вышедшую из темного подъезда и спускавшуюся по ступеням крыльца. Коррин, покинувшая, как и она, родину англичанка, была ей как мать. Давным-давно, когда Мэдди некуда было податься, Коррин приютила ее.
Ухватив чемодан с одной стороны, Коррин жестом предложила Мэдди взяться за другой конец. Вздохнув, Мэдди подчинилась, и они, обогнув дремавших на ступенях безобидных пьяниц, вошли в подъезд и ступили на лестницу. Мэдди так часто в кромешной тьме взбиралась по этим расшатанным ступеням, что даже не хваталась за веревку, натянутую вместо перил.
Когда они добрались до ее площадки и опустили чемодан, распахнулась дверь напротив и показалась Синеглазая Беатрикс. Едва заслышав скрип досок на верхней площадке, Беа обычно тут же выскакивала из своей комнаты в надежде, что Мэдди или Коррин выходят на улицу и сделают для нее необходимые покупки, а именно: кофе, круассаны и сигареты – это все, что ей было нужно для жизни. При этом ей не пришлось бы лишний раз спускаться и подниматься по длинной темной лестнице.
Беа была проституткой, известной в Марэ как Шлюха Беа. Мэдди находила это прозвище оскорбительным; тем более что оно также не выполняло особой определительной функции ввиду того, что большинство женщин в районе, включая Берту и Одетту, были такими же проститутками.
Из-за красивых глаз Мэдди стала называть ее Синеглазой Беа, но это прозвище оказалось пугающе пророческим. У возлюбленного Беа Мориса была отвратительная привычка ставить ей синяки под глазами. Вот и сейчас у нее под глазом темнел синяк.
– Как съездила, Мэдди? – спросила Беа. – Успешно? Мэдди чувствовала себя грязной, усталой и совсем не радовалась возвращению домой. Беа же иногда бывала слишком прямолинейной.
– У меня ничего не получилось. Я ведь говорила вам обеим, что мы с ним вращаемся в разных кругах. – Она сняла с шеи ленту с ключами и открыла дверь в свою красочно убранную квартиру. Направившись прямиком к кровати, Мэдди рухнула ничком. Это была катастрофа, причем во всем, – пробормотала она, уткнувшись в потертое покрывало.
Коррин присела рядом и похлопала ее по плечу:
– Давай тогда попьем чаю, и ты нам все расскажешь.
Рассказывать о ее катастрофической поездке? Можно ли причинить еще больше страданий? Мэдди и так чувствовала себя хуже некуда.
– Очень хорошо. Много чаю. Покрепче.
Пока кипятилась вода, и подруги распаковывали все те ослепительные наряды, которые ей теперь придется продать, Мэдди раздвинула красные суконные шторы на окнах и открыла створки, чтобы проветрить помещение.
Втайне она гордилась своим домом, тем, как обустроила его при весьма скромных возможностях. Для того чтобы скрыть осыпающуюся штукатурку на стенах, она развесила яркие театральные афиши и плакаты с изображениями оперных исполнителей. Вся комната была завалена роскошными тканями благодаря подруге, которая работала в театре и снабжала ее ненужным труппе реквизитом. Мэдди всегда оказывалась на месте раньше тряпичников.
На ее маленьком балкончике вился плющ, и все еще цвели петунии. Ша-Нуар – независимый, живший на крыше черный кот – был постоянным посетителем ее балкона, где лениво нежился на солнце. Дул предосенний бриз, раскачивавший подвешенные деревянные колокольчики. Мэдди жила на шестом этаже не только из-за бедности. Кислая вонь, распространявшаяся по прилегающим улицам, не поднималась так высоко, кроме того, отсюда она могла любоваться морем крыш, простиравшихся до самого Монмартра.
Отвернувшись от окна, она обратила внимание на освещенное солнцем лицо Беа.
– Морис или клиент? – спросила Мэдди, указывая на ее опухшее лицо.
Беа вздохнула.
– Морис. Он бывает таким злым. – Тон у нее был совершенно безнадежный. – Не стоило мне его злить.
Мэдди и Коррин соответствующими возгласами выразили свое негодование, и Мэдди наклонилась к Беа, чтобы утешить. Хотя они с Коррин старались, насколько могли, убедить Беа в том, что она заслуживала большего, у них ничего не получалось. Беа была милой и доброй, но не верила, что ее ждет в будущем что-то лучшее, чем жизнь с Морисом.
Жизнь в Марэ часто оказывала подобное воздействие на обитателей. Их девизом было «от плохого к худшему». Они считали, что, какой бы невыносимой ни была ситуация, она всегда может стать еще хуже. Особенно у тех, кто осмеливался стремиться к лучшему.
«Лучше не искушать судьбу», – говорили они, на что Мэдди про себя отвечала: «Смелость города берет».
Но в этот раз смелость не помогла Мэдди…
Приготовив чай, они перешли на балкон, где расселись на ящиках из-под молока и приступили к чаепитию из разнокалиберных чашек. Черный кот снизошел до того, что позволил Мэдди посадить его себе на колени. Она с удовольствием гладила его теплую шерсть.
– Я думала, он с тобой в ссоре, – сказала Беа, кивнув на кота.
– Так и было. Неделями избегал меня. – Все из-за того, что она объяснила коту, что такая хозяйка ему не нужна. Он мог подыскать себе кого-то получше, кто мог позволить себе кормить его не только яблочными огрызками. Вытянув ноги, Мэдди уперла их в железную ограду, размышляя над тем, как ей недоставало этого – такого простого дружеского общения.
Ей нравилось быть с Клодией и другими представительницами семейства Уэйленд, но сейчас у них оставалось слишком мало общего. Беа, Коррин и Мэдди были близки по духу, хотя у каждой имелись свои тайные разочарования и безрадостное прошлое.
Беа, как и Мэдди, попала в Марэ молодой. Ее мать вышла замуж за бедного солдата и вместе с Беа таскалась за ним по миру – всюду, куда направляли его полк. Беа до сих пор просыпалась с рассветом, и барабанная дробь вызывала у нее подавленное настроение. Их с матерью пропитание зависело от жизни того солдата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Когда кучер снял с расположенного сзади багажника чемодан, Берта добавила:
– Осторожнее, месье, она постарается заставить вас поднять чемодан наверх, а это шестой этаж.
Мэдди бросила злой взгляд на сестер. Им нравилось насмехаться над шестиэтажным домом, в котором она жила. В Париже самые высокие дома населяли самые бедные, ее же дом был шестиэтажным.
– На шестом? – удивленно переспросил кучер и протянул ладонь. Мэдди заплатила ему, и он тут же уехал прочь.
Фантастика. Ей придется как-то тащить чемодан наверх – сто две ступени неосвещенной лестницы.
– Ну и работенка выпала Шалунье, – прыснув в кулак, добавила Одетта.
Мэдди замерла, стискивая кулаки. Французское слово означало «шалунья, проказница», но это слово имело и другое значение – «уличное дитя». Она ненавидела, когда они ее так называли.
Мэдди уже готова была ввязаться в драку, когда услышала знакомый голос сзади:
– Берта, Одетта, заткнитесь.
Мэдди повернулась и увидела свою подругу Коррин, вышедшую из темного подъезда и спускавшуюся по ступеням крыльца. Коррин, покинувшая, как и она, родину англичанка, была ей как мать. Давным-давно, когда Мэдди некуда было податься, Коррин приютила ее.
Ухватив чемодан с одной стороны, Коррин жестом предложила Мэдди взяться за другой конец. Вздохнув, Мэдди подчинилась, и они, обогнув дремавших на ступенях безобидных пьяниц, вошли в подъезд и ступили на лестницу. Мэдди так часто в кромешной тьме взбиралась по этим расшатанным ступеням, что даже не хваталась за веревку, натянутую вместо перил.
Когда они добрались до ее площадки и опустили чемодан, распахнулась дверь напротив и показалась Синеглазая Беатрикс. Едва заслышав скрип досок на верхней площадке, Беа обычно тут же выскакивала из своей комнаты в надежде, что Мэдди или Коррин выходят на улицу и сделают для нее необходимые покупки, а именно: кофе, круассаны и сигареты – это все, что ей было нужно для жизни. При этом ей не пришлось бы лишний раз спускаться и подниматься по длинной темной лестнице.
Беа была проституткой, известной в Марэ как Шлюха Беа. Мэдди находила это прозвище оскорбительным; тем более что оно также не выполняло особой определительной функции ввиду того, что большинство женщин в районе, включая Берту и Одетту, были такими же проститутками.
Из-за красивых глаз Мэдди стала называть ее Синеглазой Беа, но это прозвище оказалось пугающе пророческим. У возлюбленного Беа Мориса была отвратительная привычка ставить ей синяки под глазами. Вот и сейчас у нее под глазом темнел синяк.
– Как съездила, Мэдди? – спросила Беа. – Успешно? Мэдди чувствовала себя грязной, усталой и совсем не радовалась возвращению домой. Беа же иногда бывала слишком прямолинейной.
– У меня ничего не получилось. Я ведь говорила вам обеим, что мы с ним вращаемся в разных кругах. – Она сняла с шеи ленту с ключами и открыла дверь в свою красочно убранную квартиру. Направившись прямиком к кровати, Мэдди рухнула ничком. Это была катастрофа, причем во всем, – пробормотала она, уткнувшись в потертое покрывало.
Коррин присела рядом и похлопала ее по плечу:
– Давай тогда попьем чаю, и ты нам все расскажешь.
Рассказывать о ее катастрофической поездке? Можно ли причинить еще больше страданий? Мэдди и так чувствовала себя хуже некуда.
– Очень хорошо. Много чаю. Покрепче.
Пока кипятилась вода, и подруги распаковывали все те ослепительные наряды, которые ей теперь придется продать, Мэдди раздвинула красные суконные шторы на окнах и открыла створки, чтобы проветрить помещение.
Втайне она гордилась своим домом, тем, как обустроила его при весьма скромных возможностях. Для того чтобы скрыть осыпающуюся штукатурку на стенах, она развесила яркие театральные афиши и плакаты с изображениями оперных исполнителей. Вся комната была завалена роскошными тканями благодаря подруге, которая работала в театре и снабжала ее ненужным труппе реквизитом. Мэдди всегда оказывалась на месте раньше тряпичников.
На ее маленьком балкончике вился плющ, и все еще цвели петунии. Ша-Нуар – независимый, живший на крыше черный кот – был постоянным посетителем ее балкона, где лениво нежился на солнце. Дул предосенний бриз, раскачивавший подвешенные деревянные колокольчики. Мэдди жила на шестом этаже не только из-за бедности. Кислая вонь, распространявшаяся по прилегающим улицам, не поднималась так высоко, кроме того, отсюда она могла любоваться морем крыш, простиравшихся до самого Монмартра.
Отвернувшись от окна, она обратила внимание на освещенное солнцем лицо Беа.
– Морис или клиент? – спросила Мэдди, указывая на ее опухшее лицо.
Беа вздохнула.
– Морис. Он бывает таким злым. – Тон у нее был совершенно безнадежный. – Не стоило мне его злить.
Мэдди и Коррин соответствующими возгласами выразили свое негодование, и Мэдди наклонилась к Беа, чтобы утешить. Хотя они с Коррин старались, насколько могли, убедить Беа в том, что она заслуживала большего, у них ничего не получалось. Беа была милой и доброй, но не верила, что ее ждет в будущем что-то лучшее, чем жизнь с Морисом.
Жизнь в Марэ часто оказывала подобное воздействие на обитателей. Их девизом было «от плохого к худшему». Они считали, что, какой бы невыносимой ни была ситуация, она всегда может стать еще хуже. Особенно у тех, кто осмеливался стремиться к лучшему.
«Лучше не искушать судьбу», – говорили они, на что Мэдди про себя отвечала: «Смелость города берет».
Но в этот раз смелость не помогла Мэдди…
Приготовив чай, они перешли на балкон, где расселись на ящиках из-под молока и приступили к чаепитию из разнокалиберных чашек. Черный кот снизошел до того, что позволил Мэдди посадить его себе на колени. Она с удовольствием гладила его теплую шерсть.
– Я думала, он с тобой в ссоре, – сказала Беа, кивнув на кота.
– Так и было. Неделями избегал меня. – Все из-за того, что она объяснила коту, что такая хозяйка ему не нужна. Он мог подыскать себе кого-то получше, кто мог позволить себе кормить его не только яблочными огрызками. Вытянув ноги, Мэдди уперла их в железную ограду, размышляя над тем, как ей недоставало этого – такого простого дружеского общения.
Ей нравилось быть с Клодией и другими представительницами семейства Уэйленд, но сейчас у них оставалось слишком мало общего. Беа, Коррин и Мэдди были близки по духу, хотя у каждой имелись свои тайные разочарования и безрадостное прошлое.
Беа, как и Мэдди, попала в Марэ молодой. Ее мать вышла замуж за бедного солдата и вместе с Беа таскалась за ним по миру – всюду, куда направляли его полк. Беа до сих пор просыпалась с рассветом, и барабанная дробь вызывала у нее подавленное настроение. Их с матерью пропитание зависело от жизни того солдата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80