— А я отказываюсь понимать, чего тут не понять. Он мой друг, приехал в город, не увидеться с ним было бы неучтиво, — сконфуженно отозвался дядя.
— Уилл, он же ненавидит геев. Он на жизнь зарабатывает, ненавидя геев. Получает плату за то, что ненавидит геев. Мы — геи. Что тебе непонятно?
— Пустяки, дорогой, все это мелочи. На публике все мы говорим не совсем то, что думаем, с целью поддержать огонек в том или ином конфликте. Это нужно для карьеры и вовсе не отражает наших истинных взглядов. Черт побери, не далее как на прошлой неделе я в минуту слабости или, может, под влиянием галлюцинации написал в своей колонке несусветицу, дескать, рэп-музыка является самостоятельной формой искусства, — так, эффекта ради. Саймон, ну никто же всерьез не думает, что я так считаю. С Рашем то же самое: он ненавидит геев, евреев и черных исключительно для рейтинга, безотносительно личных взглядов.
— Как ты наивен, Уилл, как ты наивен! Не желаю продолжать этот разговор. — Я услышала, как с шумом захлопнулась дверь, затем последовал долгий вздох, и ледяные кубики посыпались в стакан. Пора.
— Бетт! Деточка, я и не слышал, как ты вошла. Стала счастливой свидетельницей очередного разногласия?
Я поцеловала Уилла в гладко выбритую щеку и уселась на свое обычное место — в ядовито-зеленый шезлонг.
— Конечно. Неужели ты пригласил Раша Лимбо?. — спросила я недоверчиво, но без удивления.
— Ну да. Я был у него дома раз шесть, он отличный парень. Конечно, нельзя точно сказать, какой дозой наркотиков он «подлечился» перед моими визитами, но это почему-то делало его еще большим душкой. — Дядя глубоко вздохнул. — Довольно об этом. Расскажи, что нового в твоей сказочной жизни?
Меня всегда поражало, как гениально и небрежно дядя разделывается с любыми вопросами. Помню, в детстве мать объяснила, что дядя Уилл — гей, Саймон — его бойфренд и что, если двоим людям хорошо вместе, то пол, религия или раса ровным счетом ничего не значат (что, естественно, не относилось к моему возможному браку с неевреем. Родители были свободными от предубеждений либералами во всем, что не касалось собственного ребенка). Несколько недель спустя Уилл и Саймон приехали погостить в Покипси, и мы сидели за обеденным столом, давясь пророщенными семенами, молодыми побегами и прочей чечевицей.
— Дядя Уилл, а как это — быть геем? — спросила я. Напомню, мне было десять лет.
Дядя бросил взгляд на моих родителей, на Саймона и посмотрел мне прямо в глаза.
— Дорогая, уверяю тебя, это очень неплохо. Конечно, мне доводилось быть с женщинами, но скоро я понял, что они мне, э-э-э, не подходят, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Я не знала, но от души веселилась, глядя на вытянувшиеся лица родителей.
— Вы с Саймоном спите в одной постели, как мамочка с папочкой? — продолжала я с самым невинным видом.
— Да, детка. Мы совсем как твои родители, только другие. — Он отпил хороший глоток скотча, который родители держали в доме специально на случай его приезда, и улыбнулся Саймону. — В точности как обычные супруги — ссоримся, миримся. Представь себе, я не боюсь сказать Саймону, что даже он не скинет белые льняные брюки до Дня поминовения. Ничем не отличаемся.
— Очень познавательная беседа, — обрел дар речи отец. — Запомни кое-что важное, Бетт: ко всем людям надо относиться одинаково хорошо, независимо оттого, насколько они от тебя отличаются.
Скукота… Меньше всего желая очередной лекции на тему «Возлюби ближнего своего», я задала последний вопрос:
— Дядя Уилл, а когда ты понял, что ты гей?
С задумчивым видом дядя отпил еще глоток скотча.
— Пожалуй, когда служил в армии. Проснулся однажды утром и увидел, что сплю со старшим офицером, — бросил он небрежно и добавил более уверенно: — Тут у меня словно пелена с глаз упала.
В те годы я смутно представляла, что значит «спать с кем-то» или «старший офицер», но мне вполне хватило прерывистого дыхания отца и разъяренной матери, сидевшей с таким видом, будто готова убить Уилла. Когда спустя несколько лет я спросила Уилла, как он на самом деле пришел к выводу, что предпочитает мужчин, дядя засмеялся:
— Хотя ты и повторяешься, детка, но все было именно так, как в том маленьком анекдоте, столь подходящем для рассказа за обеденным столом.
Сейчас Уилл спокойно сидел, попивая мартини, ожидая, чтобы я поведала ему все о своей новой, лучшей жизни. Однако прежде чем я нашлась что рассказать, дядя спросил:
— Полагаю, ты получила приглашение на праздник листопада?
— Конечно, — вздохнула я.
Каждую осень в один и тот же день родители устраивают праздник листопада. Мать позвонила недавно и, вежливо выслушав отчет о моей новой работе, казавшейся им немногим лучше набивания сундуков крупного корпоративного банка, напомнила, что в следующую субботу праздник листопада, меня ждут. Уилл и Саймон всегда с благодарностью принимали приглашение, чтобы отменить визит в последнюю минуту.
— Пожалуй, поедем на моей машине, в пятницу, когда освободишься с работы, — произнес Уилл, и я с трудом удержалась, чтобы не вытаращить глаза. — Как у тебя дела? Судя по тому, что пишут, ты… э-э-э… не нацелуешься с новой должностью. — Дядя сдержал улыбку, но его глаза блеснули, и я похлопала Уилла по плечу.
— Ты, наверное, имеешь в виду статейку в «Сенсациях Нью-Йорка». И чего они ко мне привязались?
— Они ко всем привязываются, дорогая. Бумага стерпит все, если единственная задача рубрики — рассказать о том, что едят в кафетерии «Конде наст». Ты читала последнюю заметку?
— Разве они не закончили? — Я ощутила, как в душу закрадывается знакомый страх.
— Боюсь, что нет, дорогая. Секретарша прислала мне статью по факсу примерно час назад.
— Совсем плохо? — Я не желала услышать ответ.
— Комплиментов тебе или мне там не содержится.
— Боже мой… Мало того, что они сделали меня своим проектом, преследуют, всячески унижают, а я ничего, абсолютно ничего не могу поделать, так теперь взялись и за тебя?
— Я могу за себя постоять, дорогая. Приятного мало, но я с этим справлюсь. Что касается тебя, возразить нечего: сделать ты можешь немного. Естественно, я советую тебе всячески удерживаться от экстра-глупостей, хотя бы в компании известного джентльмена. Однако своим советом я не открываю тебе ничего нового…
Я кивнула:
— Не понимаю, с какой стати мной заинтересовалась светская хроника. Я самая обычная: работаю, посещаю вечеринки, потому что этого требует работа, и вдруг ни с того ни с сего моя жизнь становится лакомым блюдом для общественного потребления.
— Не твоя, а его, — поправил меня дядя, рассеянно вертя платиновое кольцо, которое Саймон называл обручальным, а Уилл — «лонжей Саймона».
— Верно, но что я могу поделать? Где ни появляюсь, встречаю Филипа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106