Их вкладывают в высокоприбыльные инвестиции. Приблизительно через восемь лет станок продают. Поступления, к тому времени довольно значительные, снова оказываются в «Тремонт-капитале». Потом погашаются облигации на сорок миллионов долларов. Вся прибыль от инвестиций сверх процентов по облигациям частного размещения выплачивается «Тремонт-капиталом» в виде дивидендов. По оценкам Вайгеля эта прибыль составит около пятидесяти миллионов долларов. Итак, Вайгель и его сообщники занимают сорок миллионов долларов, с помощью этих денег зарабатывают пятьдесят миллионов долларов лично для себя, а потом возвращают сорок миллионов - и никто ничего не замечает.
- Но зачем такие сложности? - не понял Томми. - Почему бы просто не оставить себе эти сорок миллионов?
- Это очень умный ход. Если преступники возвратят деньги, никто ничего не заметит. Преступники будут жить той же жизнью, лишь разбогатев на пятьдесят миллионов долларов, и, возможно, попытаются провернуть ту же аферу еще раз. Если же они из жадности не вернут занятые сорок миллионов, то начнется расследование, и их могут схватить за руку.
- Двадцать миллионов долларов они получили от вашей компании. Где они нашли еще двадцать миллионов? - спросил Томми.
- В цюрихском банке «Харцвайгер», - ответил я. - Я разговаривал с неким герром Дитвайлером из этого банка, так он сделал вид, что никогда не слышал о «Тремонт-капитале». Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.
- Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?
Я покачал головой.
- Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.
- Может быть, это какое-то правительственное агентство? - предположил Томми.
- Возможно, - сказал я. - Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.
- Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? - гадал Томми. - Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.
- Возможно, - согласился я.
Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.
- Итак, чем я могу помочь? - спросил Томми.
- Вы уверены, что хотите помогать? - возразил я. - Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.
- Послушайте, я - безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.
- В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, - предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. - Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.
Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.
Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.
Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.
Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.
Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского - горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.
Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.
Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.
Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время - было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
- Но зачем такие сложности? - не понял Томми. - Почему бы просто не оставить себе эти сорок миллионов?
- Это очень умный ход. Если преступники возвратят деньги, никто ничего не заметит. Преступники будут жить той же жизнью, лишь разбогатев на пятьдесят миллионов долларов, и, возможно, попытаются провернуть ту же аферу еще раз. Если же они из жадности не вернут занятые сорок миллионов, то начнется расследование, и их могут схватить за руку.
- Двадцать миллионов долларов они получили от вашей компании. Где они нашли еще двадцать миллионов? - спросил Томми.
- В цюрихском банке «Харцвайгер», - ответил я. - Я разговаривал с неким герром Дитвайлером из этого банка, так он сделал вид, что никогда не слышал о «Тремонт-капитале». Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.
- Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?
Я покачал головой.
- Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.
- Может быть, это какое-то правительственное агентство? - предположил Томми.
- Возможно, - сказал я. - Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.
- Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? - гадал Томми. - Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.
- Возможно, - согласился я.
Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.
- Итак, чем я могу помочь? - спросил Томми.
- Вы уверены, что хотите помогать? - возразил я. - Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.
- Послушайте, я - безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.
- В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, - предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. - Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.
Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.
Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.
Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.
Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.
Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского - горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.
Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.
Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.
Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время - было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106