Он знал, что из-за этого ЧП присвоение ему очередного звания будет значительно задержано. Попадись ему Верт – он бы расчленил этого афериста голыми руками. Впрочем, попадись охранникам любой беглый – участь одна. Если не убьют сразу, то искалечат на всю жизнь. Дело обычное. Но Верт попадаться не собирался. Он в это время уютно устроился на ночлег в самом центре поселка, в пустующей квартире директора школы, который в данный момент находился в командировке в Красноярске на курсах повышения квалификации.
Директор школы для осужденных колонии строгого режима в Решетах Алексей Алексеевич Дубняк в детстве обладал зачатками интеллекта. Он закончил третий класс всего с одной тройкой по непрофилирующему предмету – рисованию, в остальных графах его школьной ведомости красовались аккуратные двойки, завершающиеся красивой надписью: «Оставить в 3-м классе на второй год». Интеллект же маленького Алеши проявлял себя в обстоятельствах более важных, чем скучная учеба. Например, у него всегда имелись папиросы. Где и как он их доставал, являлось секретом для одноклассников, что не мешало им клянчить: «Лешка, оставь курнуть».
Сейчас, спустя столько лет, когда имиджу Алексеевича не будет нанесен серьезный вред, мы вправе раскрыть секрет папиросо-владельца. Все гениальное просто: Леша воровал их у запасливого пьяницы дяди Коли, очередного мамашиного ухажера, Дядя Коля всегда накупал по-пьянке несколько пачек, а утром не помнил об этой покупке и шел за похмелкой, приобретая новую порцию папирос «Север». Так этот процесс и двигался, перманентно. Консолидация была тайная между временным отчимом и интеллектуальным Лешей, по кличке Штырь.
Наивысшая вспышка интеллектуальных способностей Алексея произошла задолго до полового созревания, когда он принес в школу десять пачек советских презервативов, раздал их (бесплатно!) одноклассникам и посоветовал одновременно надуть на уроке. Наивные третьеклассники последовали дьявольскому наущению авторитетного второгодника, что вызвало среди школьной администрации широкий резонанс. Алексею Алексеевичу влетело дважды: от директора, лично оттрепавшего проказника за вихры, и от запасливого отчима, лишившегося месячного запаса ночных предосторожностей. А через девять месяцев Алексей Алексеевич познал на себе закон бумеранга недобрых поступков, приобретя младшего брата в виде сморщенного и визгливого существа, которое совершенно отравило его пребывание в родном доме.
По всей логике эволюция (или, скорей, реэволюция) должна была привести гражданина Дубняка А. А. на тюремные нары. Но судьба любит играть с человеком. Она поступила хуже – привела Алексея Алексеевича в тюрьму с парадного входа в роли охранника. Со временем Дубняк окончил школу прапорщиков, причем – с отличием, а когда освободилась вакансия почившего в бозе старого директора школы, с достоинством занял эту должность.
Верт ходил по квартире одинокого педагога и восхищался ее обстановкой. В квартире было две комнаты. В первой стояли телевизор и радиоприемник «Рекорд». Было там еще четыре стула, стол и сервант. Во второй комнате находилась солдатская кровать патриарха школьных учреждений и великолепная шеренга пустых бутылок. Надо думать, что Алексей Алексеевич коллекционировал эти стеклянные произведения искусств различных заводов России. Наклейки выдавали особое пристрастие Алексея Алексеевича к «Горному Дубняку», очевидно, из-за сходства с его фамилией. Но «Столичная» и «Московская» тоже не отрицались директором школы. Вот «Портвейн белый» имелся в сиротливом одиночестве, подчеркивая избирательный вкус коллекционера.
Осторожно пройдя между звонкими шеренгами пустой посуды, Верт завалился на директорскую кровать и спокойно заснул. Его не мучили различные комплексы повседневных забот и тревог. Он знал твердо, что Дубняк пробудет в Красноярске больше десяти дней. С собой Адвокат взял необходимый запас продуктов, да и в кладовке педагогического пастыря нашлось немало припасов. Скромному в еде Верту этого могло хватить на полгода. А ему всего-то надо было отсидеться дней пять, пока поиски расширят кольцо вокруг Ингаша, считая, что Верта в этих местах давно нет. То, что тупоголовые менты могут его обнаружить в самом сердце милицейского городка, в двух шагах от лагеря, было фактом несообразным, малореальным, поэтому Верт даже не делал подобного допущения. Он просто завалился на директорскую кровать и сладко заснул.
Профессор же заснуть не мог. Очень болел живот, болели, хоть и не так, как живот, руки. Профессор несколько раз пытался помочиться, но резь внизу живота мешала опорожнить мочевой пузырь. Профессор с трудом домучился до подъема и пошел в больницу.
Если человеку долго не везет, надо радоваться – полоса везенья уже рядом. На великое счастье профессора в тюремной санчасти дежурил единственный порядочный человек среди стаи врачей-охранников, недоучек и палачей в белых халатах, некто Волков В. В., зубной врач и хронический алкоголик.
Не стоит описывать путь Вильяма Волкова, все пути честных людей России ведут либо в тюрьму, либо к алкоголизму.
Виля Волков все время находился в состоянии среднего поддатия. Он сравнивал себя с автомобилем, которому для активной жизни постоянно нужно подзаряжаться бензином. Вдобавок, Бог наградил Вильяма железным желудком, позволяющим ему пить что угодно: от чистого спирта до политуры и стеклоочистителя. Когда его руки не тряслись утренней дрожью, свидетельствующей об отсутствии топлива, активирующего жизненные процессы, эти руки обладали умелостью и нежностью, столь не типичной для образа советского зубодера. Волков и врачом был одаренным и чутким, пациенты в его кресле забывали все кошмары, связанные с лечением зубов. Волков не различал и не разделял больных на «чистых» и «нечистых». Для него весь мир делился на больных и здоровых людей. Больных обычно было больше.
Осмотрев Дормидона Исааковича, Волков сделал определенные выводы, которые при озвучивание могли бы произвести шокирующее впечатление на руководство лагеря. Но тюремный доктор давно уже научился не выражать свои мысли звуками. Он и от природы был молчаливым, тюремное окружение научило его быть молчаливым вдвойне. Доктор Волков положил осужденного в стационар, сделал ему различные уколы, включая сильные анальгетики и снотворное. Потом он уселся сочинять историю болезни. Не имея возможности написать в этой истории правду о множественных насильственных повреждениях кишечно-брюшной полости, об известных ему следах на запястьях и о многом другом, не имея такой возможности не столько из-за беспокойства о себе, сколько из-за осознания суровых последствий этой правды для судьбы пострадавшего осужденного, который во всех случаях окажется крайним, доктор написал, что у больного Бармалеенко Г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Директор школы для осужденных колонии строгого режима в Решетах Алексей Алексеевич Дубняк в детстве обладал зачатками интеллекта. Он закончил третий класс всего с одной тройкой по непрофилирующему предмету – рисованию, в остальных графах его школьной ведомости красовались аккуратные двойки, завершающиеся красивой надписью: «Оставить в 3-м классе на второй год». Интеллект же маленького Алеши проявлял себя в обстоятельствах более важных, чем скучная учеба. Например, у него всегда имелись папиросы. Где и как он их доставал, являлось секретом для одноклассников, что не мешало им клянчить: «Лешка, оставь курнуть».
Сейчас, спустя столько лет, когда имиджу Алексеевича не будет нанесен серьезный вред, мы вправе раскрыть секрет папиросо-владельца. Все гениальное просто: Леша воровал их у запасливого пьяницы дяди Коли, очередного мамашиного ухажера, Дядя Коля всегда накупал по-пьянке несколько пачек, а утром не помнил об этой покупке и шел за похмелкой, приобретая новую порцию папирос «Север». Так этот процесс и двигался, перманентно. Консолидация была тайная между временным отчимом и интеллектуальным Лешей, по кличке Штырь.
Наивысшая вспышка интеллектуальных способностей Алексея произошла задолго до полового созревания, когда он принес в школу десять пачек советских презервативов, раздал их (бесплатно!) одноклассникам и посоветовал одновременно надуть на уроке. Наивные третьеклассники последовали дьявольскому наущению авторитетного второгодника, что вызвало среди школьной администрации широкий резонанс. Алексею Алексеевичу влетело дважды: от директора, лично оттрепавшего проказника за вихры, и от запасливого отчима, лишившегося месячного запаса ночных предосторожностей. А через девять месяцев Алексей Алексеевич познал на себе закон бумеранга недобрых поступков, приобретя младшего брата в виде сморщенного и визгливого существа, которое совершенно отравило его пребывание в родном доме.
По всей логике эволюция (или, скорей, реэволюция) должна была привести гражданина Дубняка А. А. на тюремные нары. Но судьба любит играть с человеком. Она поступила хуже – привела Алексея Алексеевича в тюрьму с парадного входа в роли охранника. Со временем Дубняк окончил школу прапорщиков, причем – с отличием, а когда освободилась вакансия почившего в бозе старого директора школы, с достоинством занял эту должность.
Верт ходил по квартире одинокого педагога и восхищался ее обстановкой. В квартире было две комнаты. В первой стояли телевизор и радиоприемник «Рекорд». Было там еще четыре стула, стол и сервант. Во второй комнате находилась солдатская кровать патриарха школьных учреждений и великолепная шеренга пустых бутылок. Надо думать, что Алексей Алексеевич коллекционировал эти стеклянные произведения искусств различных заводов России. Наклейки выдавали особое пристрастие Алексея Алексеевича к «Горному Дубняку», очевидно, из-за сходства с его фамилией. Но «Столичная» и «Московская» тоже не отрицались директором школы. Вот «Портвейн белый» имелся в сиротливом одиночестве, подчеркивая избирательный вкус коллекционера.
Осторожно пройдя между звонкими шеренгами пустой посуды, Верт завалился на директорскую кровать и спокойно заснул. Его не мучили различные комплексы повседневных забот и тревог. Он знал твердо, что Дубняк пробудет в Красноярске больше десяти дней. С собой Адвокат взял необходимый запас продуктов, да и в кладовке педагогического пастыря нашлось немало припасов. Скромному в еде Верту этого могло хватить на полгода. А ему всего-то надо было отсидеться дней пять, пока поиски расширят кольцо вокруг Ингаша, считая, что Верта в этих местах давно нет. То, что тупоголовые менты могут его обнаружить в самом сердце милицейского городка, в двух шагах от лагеря, было фактом несообразным, малореальным, поэтому Верт даже не делал подобного допущения. Он просто завалился на директорскую кровать и сладко заснул.
Профессор же заснуть не мог. Очень болел живот, болели, хоть и не так, как живот, руки. Профессор несколько раз пытался помочиться, но резь внизу живота мешала опорожнить мочевой пузырь. Профессор с трудом домучился до подъема и пошел в больницу.
Если человеку долго не везет, надо радоваться – полоса везенья уже рядом. На великое счастье профессора в тюремной санчасти дежурил единственный порядочный человек среди стаи врачей-охранников, недоучек и палачей в белых халатах, некто Волков В. В., зубной врач и хронический алкоголик.
Не стоит описывать путь Вильяма Волкова, все пути честных людей России ведут либо в тюрьму, либо к алкоголизму.
Виля Волков все время находился в состоянии среднего поддатия. Он сравнивал себя с автомобилем, которому для активной жизни постоянно нужно подзаряжаться бензином. Вдобавок, Бог наградил Вильяма железным желудком, позволяющим ему пить что угодно: от чистого спирта до политуры и стеклоочистителя. Когда его руки не тряслись утренней дрожью, свидетельствующей об отсутствии топлива, активирующего жизненные процессы, эти руки обладали умелостью и нежностью, столь не типичной для образа советского зубодера. Волков и врачом был одаренным и чутким, пациенты в его кресле забывали все кошмары, связанные с лечением зубов. Волков не различал и не разделял больных на «чистых» и «нечистых». Для него весь мир делился на больных и здоровых людей. Больных обычно было больше.
Осмотрев Дормидона Исааковича, Волков сделал определенные выводы, которые при озвучивание могли бы произвести шокирующее впечатление на руководство лагеря. Но тюремный доктор давно уже научился не выражать свои мысли звуками. Он и от природы был молчаливым, тюремное окружение научило его быть молчаливым вдвойне. Доктор Волков положил осужденного в стационар, сделал ему различные уколы, включая сильные анальгетики и снотворное. Потом он уселся сочинять историю болезни. Не имея возможности написать в этой истории правду о множественных насильственных повреждениях кишечно-брюшной полости, об известных ему следах на запястьях и о многом другом, не имея такой возможности не столько из-за беспокойства о себе, сколько из-за осознания суровых последствий этой правды для судьбы пострадавшего осужденного, который во всех случаях окажется крайним, доктор написал, что у больного Бармалеенко Г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80