– Мы тоже, не первый год живем, и в своем полном праве! Ты у нас на селе кого хочешь, спроси, хоть у немца управителя, хоть самого попа, кто из всех мужиков наипервейший хозяин, тебя всякий на меня покажет.
– Ладно, – прекратил я бессмысленный спор, – и что ты дальше собираешься делать?
– Этого мне знать, не дано, как я тоже заколдованный. Моя бы воля, давно к бабе на печке под бок лег, да вот никак не могу. Придется здесь горе хлебать и на чужбине мыкаться, – спокойно объяснил он. – Против твоей воли у меня нет силы.
– Значит опять виновато мое колдовство? – поинтересовался я.
– Этого нам не ведомо чье, твое или еще кого, напраслину наводить не буду, а вот только чую, не попасть мне теперь домой, видно такая судьба по чужим людям горе терпеть.
Княжна Марья смотрела на нас в оба глаза, уже не зная кому и чему верить, а буфетчик Филимон вновь покрылся холодным потом, вытаращил глаза и заиндевел от ужаса.
– Ну, этой беде я помогу, – сказал я. – Колдовать я, может быть, и не очень умею, а вот переколдовываю лучше всех. Сейчас я с тебя колдовство сниму, и ты вместе с князем Николаем Николаевичем, поедешь с французами воевать. Забреют тебе лоб, дадут ружье, и вперед, с песнями!
Мужик, внимательно меня выслушал и надолго задумался. Похоже, перспектива стать солдатом его не испугала. Мы втроем ждали в разной степени заинтересованности, что он теперь скажет. Рассудив ситуацию, он принял единственно правильное решение.
– Это, барин, никак не возможно. Я бы с нашим большим удовольствием, но никак не смогу. Я ведь не сам по себе, а государевый крестьянин, к тому ж семейный. Мне такое совершать никак не позволительно. Рад бы в рай, да грехи не пускают!
Одержав маленькую дискуссионную победу, он потерял к разговору интерес и, не скрывая нетерпения, ждал, когда мы его отпустим.
Мне ничего не осталось, как воспользоваться своими мистическими способностями.
– Ничего, я тебе особую бумагу выправлю, что ты был заколдован и против своей воли пошел на войну. А теперь иди, собирайся в дорогу, в ночь и пойдешь воевать.
Только теперь до моего приятеля начало что-то доходить. Он тревожно посмотрел сначала на меня, потом на княжну, с явной надеждой на ее заступничество, и опять попытался отговориться:
– Ты, барин, может, того, шутишь? А если меня француз убьет?
– Тогда тебя похоронят с воинскими почестями. Знаешь что это такое?
– Откуда нам знать, мы люди темные, мы только по крестьянству понимаем, – сразу дав задний ход, начал он прибедняться. – Вот ежели чего вспахать или заборонить, то мы всегда, пожалуйста, а про то, что ты говоришь нам совсем неведомо. Какие еще такие почести…
– Почести это значит, когда ты падешь на поле брани, то тебя засунут в пушку и выстрелят, чтобы сразу на небо попал. Так что ничего не бойся, я тебя заботой не оставлю. А жене твоей нового мужа приищу и рубль дам на обзаведение. И смотри, если ослушаешься и сбежишь, то я тебя в козла превращу!
Возчик совсем сник и начал пятиться к выходу. Когда он так дошел до дверей, я погрозил ему пальцем. Он понимающе кивнул и исчез.
Марья Николаевна в нашем разговоре многого не поняла, но чувствовала, что здесь что-то не так, и не удержалась от вопроса:
– А ты его, правда, в козла можешь превратить?
– Могу, – обреченно ответил я, – я много чего могу с ним сделать, только боюсь, не успею. Я думаю, что его через пять минут здесь уже не будет.
– Ва-ваше сиятельство, превосходительство, – подал дрожащий голос Филимон, – может, еще чего откушать изволите? Прикажите не казнить, а миловать!
Думаю, в том, что буфетчик так испугался, нет ничего удивительного. Если в наше время находится много образованных людей верящих в подобный бред, то неграмотному, темному мужику верить в колдунов, сам Бог велел.
– Спасибо, Филимон, – ответил я. – Все было очень вкусно. И ничего не бойся, тебя никакое колдовство не возьмет!
Глава 5
После завтрака мы с княжной отправились в парк на прогулку. Парк в имении был регулярный, четко геометрически распланированный, с широкими аллеями. Их уже успели расчистить от вчерашнего снега. Я взял княжну Марью под руку, и мы не спеша, шли вглубь по главной аллее.
Нас с Марьей Николаевной так мало связывало, что говорить, собственно, было не о чем. Пришлось поднять тему, которую с радостью поддержит любая настоящая женщина. Я завел речь о женской красоте, и мы пустились в детальное обсуждение всех действительных и мнимых достоинств очаровательной собеседницы. За увлекательно беседой, мы пошли чуть быстрее, чем следовало, и Маша тотчас взялась рукой за сердце. Пришлось вернуться в дом. Я отвел барышню в ее покои.
Жила княжна вместе со своими камеристками в трех комнатах. Мне было любопытно взглянуть на тихую девичью обитель. Ее гостиная оказалась дорого и вычурно, на мой вкус, декорирована мебелью стиля какого-то Людовика. Я передал барышню с рук на руки какой-то заспанной, нечесаной девушке и попросил уложить ее в постель.
– Останьтесь, Алексей Григорьевич, – попросила Маша, – я немного полежу и встану.
– Сначала, княжна, отдохните, я вас полечу, а там видно будет, – сказал я ей вслед.
Камеристка сняла с Маши верхнее платье и отвела во внутренние покои, я остался один и осмотрелся. Все в гостиной было красиво и продумано, но комната своей роскошью, слегка напоминала музей.
– Барышня, просят вас, сударь, пройтить к ним, – выйдя из спальни, сказала камеристка, стреляя в меня любопытными глазами. Я не очень этому удивился, не каждый день так запросто встретишь колдуна и прошел мимо нее в спальню.
Маша ждала меня в постели. Она сделала все, как я просил, разделась и легла.
– Э! – сказал я, когда увидел ее на широченной кровати с шатровым балдахином, лежащей на белоснежных простынях голландского сукна. – Э! – добавил я, обратив внимание, что на ней совсем не осталось одежды. – Э, ты вообще-то зря разделась догола.
Маша удивленно на меня посмотрела и объяснила:
– Но ведь ночью ты сам велел мне все с себя снять!
– Да? Ты меня тогда не совсем правильно поняла, но, это неважно, – сказал я, сам не зная, что делать. С одной стороны было жалко лишаться такого прелестного зрелища, с другой, нас могли застукать и не только за лечением. – Ночью это одно, – наконец объяснил я, отирая платком вспотевшие ладони, – а днем…, вдруг сюда кто-нибудь войдет?
– Ну и что, ты же доктор, а маменька говорит, докторов не нужно стыдиться, – спокойно объяснила девушку. – К нам в Москве ходили другой доктор, старичок Карл Иванович, я перед ним тоже раздевалась…
– Конечно, если только старичок. Жаль что я не тот Карл Иванович, – задумчиво, говорил я, чувствуя, то, что положено чувствовать в такой ситуации молодому, здоровому мужчине не слишком обремененному пуританской моралью и клятвой Гиппократа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78