Понемногу напитки ударили в голову. «Работяги», которым именно в этот момент были даны все права на супруг, немного поиздевались над ними. Констанс была даже немного потрепана и побита за то, что не принесла немедленно тарелку. Эркюль, видя себя в милости Герцога, решил, что может издеваться над его женой, что вызвало у того смех. Кюрваль, изрядно захмелевший к десерту, бросил в лицо своей жене тарелку, которая могла бы раскроить той голову, если бы она не увернулась. Дюрсе, видя как возбудился один из его соседей, не слишком церемонясь, хотя и был за столом, расстегнул штаны и выставил свой зад. Сосед пронзил его; когда операция была завершена, все снова начали пить так, словно ничего не было. Герцог вскоре проделал то же самое со «Струей-В-Небо» и держал пари, что хладнокровно, не дрогнув, выпьет три бутылки вина, пока его будут обхаживать сзади. Какая привычка, какое спокойствие, какое присутствие духа при этаком распутстве! Он выиграл пари; поскольку он пил не натощак, эти три бутылки свалились на более чем пятнадцать других, и он поднялся несколько утомленный. Первым предметом, который попался ему на глаза, была его жена, плачущая из-за скверного обхождения с ней Эркюля; эта картина возбудила его до такой степени, что он немедля начал вытворять с ней такое, о чем мы пока еще не можем говорить. Читатель, видящий как мы смущены подобным началом, чтобы привести в порядок наш сюжет, простит нас за то, что мы пока что скрываем от него некоторые незначительные детали. Наконец, перешли в гостиную, где новые удовольствия и наслаждения ждали наших чемпионов. Там прелестная четверка поднесла им кофе и ликеры, она состояла из двух прекрасных молодых мальчиков: Адониса и Гиацинта и девочек – Зельмир и Фанни. Тереза, одна из старух, руководила ими; было принято, что повсюду, где собиралось двое-трое детей, за ними должен быть надзор. Четверо наших распутников, полупьяные, но все же решительно настроенные соблюдать свои законы, довольствовались поцелуям и прикосновениями; их развращенный ум умел приправлять все эти тонкости долей разврата и похоти. В какой-то момент показалось что Епископ вот-вот прольет семя от тех необычных забав, которые он требовал от Гиацинта, пока Зельмир теребила его орудие. Вот уже нервы дрогнули и судорогой передернулось все его тело, но он сдержался, оттолкнул подальше от себя соблазнительные «объекты», зная, что ему еще предстоит нелегкая работа, и сохранил себя, по меньшей мере до конца дня. Мы выпили шесть различных сортов ликеров и три вида кофе; наконец, час пробил, две пары удалились, чтобы одеться. Наши друзья устроили себе четвертьчасовую сиесту, после чего мы прошли в «тронный зал». Так был назван зал, предназначенный для повествований. Друзья устроились на диванах, в ногах Герцога сидел его дорогой Эркюль, рядом с ним нагая Аделаида, жена Дюрсе и дочь Председателя; напротив – четверка, связанная со своей нишей гирляндами, так, как это было задумано: Зефир, Житон, Огюстин и Софи – в костюмах пастушек под предводительством Луизон, одетой старой крестьянкой и исполняющей роль их матери. У ног Кюрваля расположился «Струя-В-Небо», на своем канапе – Констанс, жена Герцога и дочь Дюрсе; напротив – четверка молодых элегантно одетых «испанцев», а именно: Адонис, Селадон, Фанни и Зельмир, возглавляемых старухой Фаншон. У ног Епископа находился Антиной, его племянница Юлия на своем канапе и четверо «дикарей», почти голых: это были мальчики Купидон и Нарцисс и девочки Эбе и Розетта, возглавляемые старой амазонкой, которую изображала Тереза. У Дюрсе в качестве сподручного был «Разорванный-Зад», рядом с ним стояла Алина, дочь Епископа, а напротив – четыре маленьких султанши: здесь было два мальчика, переодетых в девочек; такое утончение доводило до крайней точки притягательности обольстительные фигуры Зеламира, Гиацинта, Коломб и Мишетты. Старая арабская рабыня, которую изображала Мари, возглавляла катрен. Три рассказчицы, великолепно одетые на манер парижских девушек хорошего тона, сели у подножия трона на канапе, с умыслом поставленное здесь, и Дюкло, рассказчица этого месяца, в легком и очень элегантном прозрачном наряде – где было много красного и бриллиантов, устроившись на возвышении, так начала историю событий своей жизни, в которой она должна была подробно изобразить сто пятьдесят первых страстей, названных «простыми»,
«Не такой это пустяк, господа, говорить перед таким собранием, как ваше. Привыкшие ко всему тонкому и деликатному, что только могут рождать слова, как сможете вынести вы этот бесформенный и грубый рассказ такого несчастного создания, как я, которая не получала никакого иного воспитания, кроме того, что дала мне эта распутная жизнь? Но ваша снисходительность придает мне силы; вы требуете лишь естественности и правды, и в этом качестве, без сомнения, я осмеливаюсь надеяться на вашу благосклонность. Моей матери было двадцать пять лет, когда она родила меня; я стала ее вторым ребенком, первой была дочь на шесть лет старше меня. Она была не знатного происхождения. Круглая сирота, она очень рано осталась без родителей; поскольку жили они неподалеку от де Реколле в Париже, когда она осталась совсем одна, без средств к существованию, то получила от этих добрых отцов разрешение приходить просить милостыню у них в церкви. В ней было немного молодости и свежести; очень скоро на нее обратили внимание, и из церкви она поднялась в комнаты, откуда вскоре спустилась беременной. Именно подобным приключениям была обязана своим рождением моя сестра, и кажется довольно правдоподобным, что мое появление на свет было вызвано тем же. Добрые отцы, довольные послушанием моей матери, видя, как она плодотворно трудится для общины, вознаградили ее за труды, предоставив собирать налоги за стулья в церкви; этот пост моя мать обрела после того, как с позволения своих „настоятелей“ вышла замуж за водоноса дома, который тотчас же удочерил меня с сестрой – без тени отвращения. Родившись в святом месте, я жила, по правде говоря, скорее в церкви, чем в нашем доме. Я помогала матери расставлять стулья, была на подхвате у ризничьих по их делам, прислуживала во время мессы, если это было необходимо, хотя мне тогда исполнилось лишь пять лет. Однажды, когда я возвращалась после своих священных занятий, моя сестра спросила меня, встречалась ли я уже с отцом Лораном?
«Нет», – отвечала я. – «И все же, – сказала она мне, – он выслеживает тебя, я знаю; он хочет показать тебе то, что показывал мне. Не убегай, посмотри хорошенько, не бойся; он не тронет тебя, а только покажет тебе что-то очень забавное, и если ты дашь ему сделать это, он тебя хорошо вознаградит. Нас больше пятнадцати таких, здесь и в округе, кому он это показывал много раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112