согласившись со всеми, что его пристрастие было действительно восхитительным, но что стоило вкушать плоды своих трудов или делать что-нибудь похуже, Дюкло так продолжила нить своего повествования:
«На следующий день после прихода нашей новой „послушницы“, которую звали Анриетт, в дом пришел один распутник, который придумал объединить нас, ее и меня, в одном деле одновременно. Этот новый развратник получал наслаждение от того, что наблюдал в дырку все особенные наслаждения, которые происходили в соседней комнате. Ему нравилось подгладывать; таким образом он находил в удовольствиях других божественную пищу распутству. Его отвели в комнату, о которой я вам говорила и в которую я, как и мои товарки, ходила довольно часто подглядывай для собственного развлечения за пристрастиями распутников. Я была предназначена для того, чтобы развлекать его, пока он будем наблюдать, а юная Анриетт прошла в другую комнату с любителем заниматься задним отверстием, о котором я вам говорила вчера. Самым чувственным пристрастием этого развратника было зрелище, которое должно было предстать перед его глазами; а чтобы посильнее распалить, и чтобы сцена была более возбуждающей и приятной для глаз, его предупредили, что девочка была новенькой и именно с ним она совершает свою первую партию. Он полностью убедился в этом при виде целомудрия и юного возраста маленькой дочки хозяина кабаре. Он был так разгорячен и развратен, как только можно быть в этих похотливых упражнениях, и, конечно, был далек от мысли, что за ним кто-то может наблюдать. Что касается моего мужчины, то припав глазом к дырке, держа одну руку на моих ягодицах, а другую на своем члене, который он потихоньку возбуждал, он, казалось, настраивал свой экстаз на тот, за которым подглядывал. „Ах! Какое зрелище!“ – говорил он время от времени. – „Какая прекрасная жопа у этой маленькой девочки и как прекрасно целует ее этот малый!“ Наконец, когда любовник Анриетт кончил, мой обнял меня и, поцеловав недолгим поцелуем, повернул к себе спиной; ласкал руками, целовал, сладострастно лизал мой зад и залил мне ягодицы свидетельствами своей мужественности».
«Возбуждая себя сам?» – спросил Герцог. – «Да, сударь, – ответила Дюкло, – возбуждая член, который по причине своей невероятной малости, не заслуживает того, чтобы подробно говорить о нем».
«Человек, который появился затем, – продолжила Дюкло, – возможно, не заслужил бы того, чтобы быть в моем списке, если бы мне не казалось достойным внимания рассказать о нем по причине одного обстоятельства, достаточно особенного, которое он примешивал к своим наслаждениям, впрочем, довольно простым, и которое покажет вам, до какой степени распутство ослабляет в человеке все чувства целомудрия, добродетели и честности. Этот не хотел смотреть сам, он хотел, чтобы видели его. И, зная, что есть люди, причудой которых было подсматривать за сладострастием других, он просил госпожу Герэн спрятать в укромном месте человека с подобным вкусом, чтобы предоставить ему в качестве зрелища свои наслаждения. Госпожа Герэн предупредила человека, которого я несколькими днями раньше развлекала у дырки к стене, но не сказала ему, что человек, которого он увидит, прекрасно осведомлен о том, что на него будут смотреть: это могло бы нарушить его сладострастные ощущения; она заверила его, что он в свое удовольствие будет наблюдать зрелище, которое будет ему предоставлено. Наблюдатель был заперт в комнате с моей сестрой, а я прошла с другим гостем. Это был молодой человек двадцати восьми лет, красивый и свежий. Зная о расположении отверстия в стене, он без особых церемоний встал напротив и поставил меня рядом с собой. Я стала трясти ему член. Как только он напрягся, человек встал, показал свой член наблюдателю, повернулся спиной, показал свою жопу, поднял мне юбки, показал мою, встал перед ней на колени, потыкался мне в анус своим носом, широко развел мне ягодицы, с наслаждением и точностью показал все и разрядился, возбуждая сам себя, держа меня с поднятыми сзади юбками перед дыркой в стене так, что тот, кто находился у нее, видел одновременно в этот решающий момент и мои ягодицы и яростный член моего любовника. Если этот человек получил наслаждение, то Бог его знает, что испытал другой. Моя сестра сказала, что он был на небесах и говорил, что никогда не испытывал столько наслаждения, аее ягодицы после этого были залиты не меньше, чем мои собственные.»
«Ну, если у этого молодого человека был красивый член и красивая жопа, – сказал Дюрсе, – то там было, отчего получить великолепную разрядку». – «Она должна была быть восхитительной, – сказала Дюкло, – поскольку его член был очень длинным и достаточно толстым, а задница была так нежна, так выпукла, так хорошо сложена, как у самого Амура.» – «А вы раздвигали его ягодицы? – спросил Епископ. – Вы показывали его отверстие наблюдателю?» – «Да, святой отец, – сказала Дюкло. – он показывал свой зад, подставляя его самым распутным образом для обозрения». – «Я видел дюжину подобных сцен в своей жизни, – сказал Дюрсе, – они стоили мне большого количества спермы. Hа свете нет ничего более приятного, чем это занятие: я говорю и о том, и о другом: поскольку подгладывать так же приятно, как и ощущение подглядывания за тобой.»
«Один человек, почти с таким же вкусом, – продолжала Дюкло, – несколько месяцев спустя повел меня в Тюильри. Он хотел чтобы я цеплялась к мужчинам и возбуждала их прямо у него перед носом, посреди нагромождения стульев, где он прятался; когда я возбудила перед ним таким образом семь или восемь мужчин, он уселся на скамью в одной из самых оживленных аллей, задрал мне юбки, показал мою жопу прохожим, вытащил свой член приказал мне тереть его на глазах у прохожих, что вызвало, несмотря на то, что уже было темно, такой скандал, что когда он цинично вытолкнул из себя сперму, вокруг нас стояло больше десяти человек, и мы вынуждены были спасаться бегством, чтобы не быть опозоренными.
Когда я рассказала госпоже Герэн о нашей истории, она посмеялась над ней и сказала мне, что знала одного мужчину в Лионе, где мальчики занимаются профессией сводника, пристрастие которого было по меньшей мере странным. Он одевался как судья, сам приводил людей к двум девочкам, которым платил и которых содержал для этого; потом прятался в уголке, чтобы наблюдать за тем, что происходит под руководством девочки, которой он платил; лицезрение члена и ягодиц того распутника, с которым она была, составляло единственное наслаждение нашего лжесудьи, которое заставляло его проливать сперму».
Поскольку в тот вечер Дюкло закончила свой рассказ довольно рано, остаток вечера до ужина, был посвящен нескольким развратным действиям на выбор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
«На следующий день после прихода нашей новой „послушницы“, которую звали Анриетт, в дом пришел один распутник, который придумал объединить нас, ее и меня, в одном деле одновременно. Этот новый развратник получал наслаждение от того, что наблюдал в дырку все особенные наслаждения, которые происходили в соседней комнате. Ему нравилось подгладывать; таким образом он находил в удовольствиях других божественную пищу распутству. Его отвели в комнату, о которой я вам говорила и в которую я, как и мои товарки, ходила довольно часто подглядывай для собственного развлечения за пристрастиями распутников. Я была предназначена для того, чтобы развлекать его, пока он будем наблюдать, а юная Анриетт прошла в другую комнату с любителем заниматься задним отверстием, о котором я вам говорила вчера. Самым чувственным пристрастием этого развратника было зрелище, которое должно было предстать перед его глазами; а чтобы посильнее распалить, и чтобы сцена была более возбуждающей и приятной для глаз, его предупредили, что девочка была новенькой и именно с ним она совершает свою первую партию. Он полностью убедился в этом при виде целомудрия и юного возраста маленькой дочки хозяина кабаре. Он был так разгорячен и развратен, как только можно быть в этих похотливых упражнениях, и, конечно, был далек от мысли, что за ним кто-то может наблюдать. Что касается моего мужчины, то припав глазом к дырке, держа одну руку на моих ягодицах, а другую на своем члене, который он потихоньку возбуждал, он, казалось, настраивал свой экстаз на тот, за которым подглядывал. „Ах! Какое зрелище!“ – говорил он время от времени. – „Какая прекрасная жопа у этой маленькой девочки и как прекрасно целует ее этот малый!“ Наконец, когда любовник Анриетт кончил, мой обнял меня и, поцеловав недолгим поцелуем, повернул к себе спиной; ласкал руками, целовал, сладострастно лизал мой зад и залил мне ягодицы свидетельствами своей мужественности».
«Возбуждая себя сам?» – спросил Герцог. – «Да, сударь, – ответила Дюкло, – возбуждая член, который по причине своей невероятной малости, не заслуживает того, чтобы подробно говорить о нем».
«Человек, который появился затем, – продолжила Дюкло, – возможно, не заслужил бы того, чтобы быть в моем списке, если бы мне не казалось достойным внимания рассказать о нем по причине одного обстоятельства, достаточно особенного, которое он примешивал к своим наслаждениям, впрочем, довольно простым, и которое покажет вам, до какой степени распутство ослабляет в человеке все чувства целомудрия, добродетели и честности. Этот не хотел смотреть сам, он хотел, чтобы видели его. И, зная, что есть люди, причудой которых было подсматривать за сладострастием других, он просил госпожу Герэн спрятать в укромном месте человека с подобным вкусом, чтобы предоставить ему в качестве зрелища свои наслаждения. Госпожа Герэн предупредила человека, которого я несколькими днями раньше развлекала у дырки к стене, но не сказала ему, что человек, которого он увидит, прекрасно осведомлен о том, что на него будут смотреть: это могло бы нарушить его сладострастные ощущения; она заверила его, что он в свое удовольствие будет наблюдать зрелище, которое будет ему предоставлено. Наблюдатель был заперт в комнате с моей сестрой, а я прошла с другим гостем. Это был молодой человек двадцати восьми лет, красивый и свежий. Зная о расположении отверстия в стене, он без особых церемоний встал напротив и поставил меня рядом с собой. Я стала трясти ему член. Как только он напрягся, человек встал, показал свой член наблюдателю, повернулся спиной, показал свою жопу, поднял мне юбки, показал мою, встал перед ней на колени, потыкался мне в анус своим носом, широко развел мне ягодицы, с наслаждением и точностью показал все и разрядился, возбуждая сам себя, держа меня с поднятыми сзади юбками перед дыркой в стене так, что тот, кто находился у нее, видел одновременно в этот решающий момент и мои ягодицы и яростный член моего любовника. Если этот человек получил наслаждение, то Бог его знает, что испытал другой. Моя сестра сказала, что он был на небесах и говорил, что никогда не испытывал столько наслаждения, аее ягодицы после этого были залиты не меньше, чем мои собственные.»
«Ну, если у этого молодого человека был красивый член и красивая жопа, – сказал Дюрсе, – то там было, отчего получить великолепную разрядку». – «Она должна была быть восхитительной, – сказала Дюкло, – поскольку его член был очень длинным и достаточно толстым, а задница была так нежна, так выпукла, так хорошо сложена, как у самого Амура.» – «А вы раздвигали его ягодицы? – спросил Епископ. – Вы показывали его отверстие наблюдателю?» – «Да, святой отец, – сказала Дюкло. – он показывал свой зад, подставляя его самым распутным образом для обозрения». – «Я видел дюжину подобных сцен в своей жизни, – сказал Дюрсе, – они стоили мне большого количества спермы. Hа свете нет ничего более приятного, чем это занятие: я говорю и о том, и о другом: поскольку подгладывать так же приятно, как и ощущение подглядывания за тобой.»
«Один человек, почти с таким же вкусом, – продолжала Дюкло, – несколько месяцев спустя повел меня в Тюильри. Он хотел чтобы я цеплялась к мужчинам и возбуждала их прямо у него перед носом, посреди нагромождения стульев, где он прятался; когда я возбудила перед ним таким образом семь или восемь мужчин, он уселся на скамью в одной из самых оживленных аллей, задрал мне юбки, показал мою жопу прохожим, вытащил свой член приказал мне тереть его на глазах у прохожих, что вызвало, несмотря на то, что уже было темно, такой скандал, что когда он цинично вытолкнул из себя сперму, вокруг нас стояло больше десяти человек, и мы вынуждены были спасаться бегством, чтобы не быть опозоренными.
Когда я рассказала госпоже Герэн о нашей истории, она посмеялась над ней и сказала мне, что знала одного мужчину в Лионе, где мальчики занимаются профессией сводника, пристрастие которого было по меньшей мере странным. Он одевался как судья, сам приводил людей к двум девочкам, которым платил и которых содержал для этого; потом прятался в уголке, чтобы наблюдать за тем, что происходит под руководством девочки, которой он платил; лицезрение члена и ягодиц того распутника, с которым она была, составляло единственное наслаждение нашего лжесудьи, которое заставляло его проливать сперму».
Поскольку в тот вечер Дюкло закончила свой рассказ довольно рано, остаток вечера до ужина, был посвящен нескольким развратным действиям на выбор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112