»
* * *
«Дюрсе, – сказал Герцог, – я бы очень хотел увидеть твои прекрасный зад, покрытый булавками. Убежден, что это было бы очень интересное зрелище!»
«Господин Герцог, – сказал финансист, – вы знаете, что вот „же сорок лет я имею честь и славу подражать вам во всем. Так будьте же добры дать пример, и я немедленно ему последую.“
«Черт меня возьми, если история с Люсиль не заставит меня разрядиться!» – воскликнул Кюрваль. – Я сдерживался, как мог, во время рассказа, но больше не могу. Судите сами. – И указал на свой хобот, который прилип к животу. – Вы видите, что я вас не обманываю. Мне прямо не терпится узнать конец истории с этими тремя женщинами. Сдастся мне, что все они окажутся в одной могиле!»
«Тише, тише! – сказал Герцог. – Не будем торопить события. Поскольку вы возбудились, господин Председатель, вам хочется, чтобы вам рассказали о колесовании. Вы мне напоминаете тех государственных господ в мантии, у которых их щекотун встает всякий раз, когда они выносят смертный приговор!»
«Оставим в стороне государство и мантии, – сказал Кюрваль. – Я очарован рассказом Дюкло и нахожу ее обворожительной. А история с графом повергла меня в экстаз, указав мне дорожку, по которой бы я охотно повез свой экипаж.»
«Осторожно на повороте, Председатель! – сказал Епископ. – А то как бы нам всем вместе не угодить в петлю!»
«Ну, вам это не грозит, но я не скрываю от вас, что охотно приговорил бы к смертной казни всех трех девиц, а заодно и герцогиню, которая разлеглась на диване и спит, как корова, воображая, что на нее нет управы!»
«О, – сказала Констанс, – но только не с вами я буду обсуждать мое состояние. Все знают, как вы ненавидите беременных женщин.»
«Еще бы! Это правда», – согласился Кюрваль и направился к ней, чтобы совершить какое-нибудь кощунство над ее прекрасным телом, но вмешалась Дюкло.
«Идите, идите, господин Председатель. Поскольку зло причинила своим рассказом я, я его и поправлю.»
Они удалились в будуар, за ними последовали Огюстин, Эбе, Купидон и Тереза. Через несколько минут раздался победный крик Председателя, и, несмотря на все усилия Дюкло, малютка Эбе вернулась в слезах. Было нечто большее, чем слезы, но мы пока не осмеливаемся об этом говорить; обстоятельства не позволяют нам. Немного терпения, читатель, и скоро мы не будем ничего от тебя скрывать.
Кюрваль, вернувшийся со спекшимися губами, говорил сквозь зубы, что все законы созданы для того, чтобы помешать человеку разрядиться в удовольствие.
Сели за стол. После ужина заперлись, чтобы определить пака занис для провинившихся. Их было немного: Софи, Коломб, Аде лайда и Зеламир. Дюрсе, чья голова с начала вечера воспламенилась против Аделаиды, не пощадил ее. Софи, которая всех удивила слезами во время рассказа Дюкло о графе, была наказана за старый проступок и новый. Молодоженов дня, Зеламира и Коломб, наказывали Герцог и Кюрваль с жестокостью, граничащей с варварством.
Возбудившись наказанием виновных, Герцог и Кюрваль сказа ли, что не хотят идти спать и, потребовав ликеры, провели всю ночь в пьянке с четырьмя рассказчицами и Юлией, чей вкус к распутству увеличивался с каждым днем; это сделало ее чрезвычайно любезным созданием, достойным оказаться в одной компании с нашими героями.
Всех семерых мертвецки пьяными утром обнаружил Дюрсе. Он увидел Юлию, спящую между отцом и мужем в позе, весьма далекой от добродетели. Рядом с ними лежала пьяная Дюкло. Другая группа представляла собой нагромождение тел напротив камина, который горел всю ночь.
Двадцать второй день
Из-за ночной вакханалии в этот день мало что успели сделать, были забыты половина церемоний, пообедали кое-как и только за кофе начали узнавать друг друга. Обслуживали Розетта, Софи, Зеламир и Житон. Кюрваль, чтобы взбодриться, заставил покакать Житона. Герцог съел кал Розетты. Епископ заставил сосать свой хобот Софи, а Дюрсе – Зеламира. Но никто не разрядился.
Перешли в салон. Красавица Дюкло, больная после ночной пьянки, зевала на ходу: ее рассказы были столь краткими, и она намешала туда так мало эпизодов, что мы берем на себя смелость кратко пересказать их читателю. Историй было пять.
Первая была о клиенте, который заставлял вводить в свой зал оловянный шприц, наполненный горячей водой, и просил делать ему глубокое впрыскивание в момент эякуляции, которую он производил сам без посторонней помощи.
У второго была та же мания, но для ее исполнения требовалось гораздо больше инструментов. Начинали с маленького, потом размер их увеличивался и заканчивали инструментом самого огромного размера. Без этого он разрядиться не мог.
Третий был существом более загадочным. Он начинал сразу с большого инструмента. Затем делал по-большому и съедал свой кал. Его стегали, снова вставляли в зад инструмент и вынимали его. На этот раз какала приглашенная для этого девица, она же его потом стегала, пока он съедал ее кал. Когда инструмент вставляли н третий раз, его шекотун поднимался, и он разряжался, доедая кал девицы.
Дюкло рассказывала про четвертого, – он просил связывать себя шпагатом. Дабы разрядка была более приятной, он приказывал привязывать и свой член; в этом состоянии он выпускал сперму в зад девицы.
В пятой истории речь шла о посетителе, который приказывал крепко привязывать веревкой головку своего жезла. Другой конец веревки голая девица, стоя в отдалении, привязывала к своим бедрам и тянула за него, показывая пациенту свои ягодицы. При этом он разряжался.
Выполнив свою миссию, рассказчица попросила разрешения передохнуть. Такая возможность ей была предоставлена. Немного пошутили, потом сели за стол; все еще ощущался дискомфорт в состоянии двух главных актеров. Во время оргии все соблюдали умеренность, насколько это возможно с подобными персонажами. Потом все спокойно отправились спать.
Двадцать третий день
«Разве можно так выть и орать при разрядке, как ты это делаешь? – сказал Герцог Кюрвалю, увидев его утром двадцать третьего дня. – Какого черта ты так кричишь? Никогда не встречал такой бешеной разрядки!»
«Черт возьми, и это ты меня упрекаешь, ты, который сам при этом так кричишь, что слышно за километр! – ответил Председатель. – А крики эти происходят от чрезмерной чувствительности организма. Предметы нашей страсти дают встряску электрическим флюидам, которые струятся в наших нервах. Ток, полученный животными инстинктами, составляющими эти флюиды, такого высокого накала, что вся машина приходит в состояние тряски; ты уже не способен сдержать крик при могучих встрясках удовольствия, которые не уступают самым сильным эмоциям горя.»
«Отлично сказано! Но кто же был тот деликатный объект, который привел в такую вибрацию твои животные инстинкты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
* * *
«Дюрсе, – сказал Герцог, – я бы очень хотел увидеть твои прекрасный зад, покрытый булавками. Убежден, что это было бы очень интересное зрелище!»
«Господин Герцог, – сказал финансист, – вы знаете, что вот „же сорок лет я имею честь и славу подражать вам во всем. Так будьте же добры дать пример, и я немедленно ему последую.“
«Черт меня возьми, если история с Люсиль не заставит меня разрядиться!» – воскликнул Кюрваль. – Я сдерживался, как мог, во время рассказа, но больше не могу. Судите сами. – И указал на свой хобот, который прилип к животу. – Вы видите, что я вас не обманываю. Мне прямо не терпится узнать конец истории с этими тремя женщинами. Сдастся мне, что все они окажутся в одной могиле!»
«Тише, тише! – сказал Герцог. – Не будем торопить события. Поскольку вы возбудились, господин Председатель, вам хочется, чтобы вам рассказали о колесовании. Вы мне напоминаете тех государственных господ в мантии, у которых их щекотун встает всякий раз, когда они выносят смертный приговор!»
«Оставим в стороне государство и мантии, – сказал Кюрваль. – Я очарован рассказом Дюкло и нахожу ее обворожительной. А история с графом повергла меня в экстаз, указав мне дорожку, по которой бы я охотно повез свой экипаж.»
«Осторожно на повороте, Председатель! – сказал Епископ. – А то как бы нам всем вместе не угодить в петлю!»
«Ну, вам это не грозит, но я не скрываю от вас, что охотно приговорил бы к смертной казни всех трех девиц, а заодно и герцогиню, которая разлеглась на диване и спит, как корова, воображая, что на нее нет управы!»
«О, – сказала Констанс, – но только не с вами я буду обсуждать мое состояние. Все знают, как вы ненавидите беременных женщин.»
«Еще бы! Это правда», – согласился Кюрваль и направился к ней, чтобы совершить какое-нибудь кощунство над ее прекрасным телом, но вмешалась Дюкло.
«Идите, идите, господин Председатель. Поскольку зло причинила своим рассказом я, я его и поправлю.»
Они удалились в будуар, за ними последовали Огюстин, Эбе, Купидон и Тереза. Через несколько минут раздался победный крик Председателя, и, несмотря на все усилия Дюкло, малютка Эбе вернулась в слезах. Было нечто большее, чем слезы, но мы пока не осмеливаемся об этом говорить; обстоятельства не позволяют нам. Немного терпения, читатель, и скоро мы не будем ничего от тебя скрывать.
Кюрваль, вернувшийся со спекшимися губами, говорил сквозь зубы, что все законы созданы для того, чтобы помешать человеку разрядиться в удовольствие.
Сели за стол. После ужина заперлись, чтобы определить пака занис для провинившихся. Их было немного: Софи, Коломб, Аде лайда и Зеламир. Дюрсе, чья голова с начала вечера воспламенилась против Аделаиды, не пощадил ее. Софи, которая всех удивила слезами во время рассказа Дюкло о графе, была наказана за старый проступок и новый. Молодоженов дня, Зеламира и Коломб, наказывали Герцог и Кюрваль с жестокостью, граничащей с варварством.
Возбудившись наказанием виновных, Герцог и Кюрваль сказа ли, что не хотят идти спать и, потребовав ликеры, провели всю ночь в пьянке с четырьмя рассказчицами и Юлией, чей вкус к распутству увеличивался с каждым днем; это сделало ее чрезвычайно любезным созданием, достойным оказаться в одной компании с нашими героями.
Всех семерых мертвецки пьяными утром обнаружил Дюрсе. Он увидел Юлию, спящую между отцом и мужем в позе, весьма далекой от добродетели. Рядом с ними лежала пьяная Дюкло. Другая группа представляла собой нагромождение тел напротив камина, который горел всю ночь.
Двадцать второй день
Из-за ночной вакханалии в этот день мало что успели сделать, были забыты половина церемоний, пообедали кое-как и только за кофе начали узнавать друг друга. Обслуживали Розетта, Софи, Зеламир и Житон. Кюрваль, чтобы взбодриться, заставил покакать Житона. Герцог съел кал Розетты. Епископ заставил сосать свой хобот Софи, а Дюрсе – Зеламира. Но никто не разрядился.
Перешли в салон. Красавица Дюкло, больная после ночной пьянки, зевала на ходу: ее рассказы были столь краткими, и она намешала туда так мало эпизодов, что мы берем на себя смелость кратко пересказать их читателю. Историй было пять.
Первая была о клиенте, который заставлял вводить в свой зал оловянный шприц, наполненный горячей водой, и просил делать ему глубокое впрыскивание в момент эякуляции, которую он производил сам без посторонней помощи.
У второго была та же мания, но для ее исполнения требовалось гораздо больше инструментов. Начинали с маленького, потом размер их увеличивался и заканчивали инструментом самого огромного размера. Без этого он разрядиться не мог.
Третий был существом более загадочным. Он начинал сразу с большого инструмента. Затем делал по-большому и съедал свой кал. Его стегали, снова вставляли в зад инструмент и вынимали его. На этот раз какала приглашенная для этого девица, она же его потом стегала, пока он съедал ее кал. Когда инструмент вставляли н третий раз, его шекотун поднимался, и он разряжался, доедая кал девицы.
Дюкло рассказывала про четвертого, – он просил связывать себя шпагатом. Дабы разрядка была более приятной, он приказывал привязывать и свой член; в этом состоянии он выпускал сперму в зад девицы.
В пятой истории речь шла о посетителе, который приказывал крепко привязывать веревкой головку своего жезла. Другой конец веревки голая девица, стоя в отдалении, привязывала к своим бедрам и тянула за него, показывая пациенту свои ягодицы. При этом он разряжался.
Выполнив свою миссию, рассказчица попросила разрешения передохнуть. Такая возможность ей была предоставлена. Немного пошутили, потом сели за стол; все еще ощущался дискомфорт в состоянии двух главных актеров. Во время оргии все соблюдали умеренность, насколько это возможно с подобными персонажами. Потом все спокойно отправились спать.
Двадцать третий день
«Разве можно так выть и орать при разрядке, как ты это делаешь? – сказал Герцог Кюрвалю, увидев его утром двадцать третьего дня. – Какого черта ты так кричишь? Никогда не встречал такой бешеной разрядки!»
«Черт возьми, и это ты меня упрекаешь, ты, который сам при этом так кричишь, что слышно за километр! – ответил Председатель. – А крики эти происходят от чрезмерной чувствительности организма. Предметы нашей страсти дают встряску электрическим флюидам, которые струятся в наших нервах. Ток, полученный животными инстинктами, составляющими эти флюиды, такого высокого накала, что вся машина приходит в состояние тряски; ты уже не способен сдержать крик при могучих встрясках удовольствия, которые не уступают самым сильным эмоциям горя.»
«Отлично сказано! Но кто же был тот деликатный объект, который привел в такую вибрацию твои животные инстинкты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112