Зельмир, Коломб, Эбе, Адонис, Аделаида, Софи и Нарцисс. Прелестная Аделаида не была пощажена. Зельмир и Софи также получили несколько отметин от того урока, который был им преподан; каждый отправился спать и был принят в объятия Морфея дабы почерпнуть у него силы, необходимые для того, чтобы снова пожертвовать их Венере.
Пятнадцатый день.
Обычно на другой день виновных вспоминали редко. В этот день их не было, но Кюрваль, по-прежнему очень строгий к утренним собакам, оказал милость только Гераклу, Мишетте, Софи и Ла Дегранж. Кюрваль собирался разрядиться, наблюдая, как оперировали последнюю. За завтраком ничего особенного не произошло – довольствовались пощупыванием ягодиц и посасыванием задниц. В назначенный час по звонку, все чинно разместились в зале ассамблеи, и Дюкло возобновила свой рассказ:
«В заведении у мадам Фурнье работала одна девушка двенадцати или тринадцати лег – жертва того господина, о котором я вам уже говорила. Трудно было вообразить в этом вертепе разврата существо более милое, свежее и привлекательное. Она была блондинкой, высокой для своего возраста, словно созданной для кисти художника, с личиком нежным и сладострастным, с прекрасными глазами. К тому же она обладала прелестным, мягким характером, что еще усиливало ее очарование. Но при таких достоинствах – какое падение, какое постыдное начало жизни уготовила ей судьба! Дочь торговца полотном в Палате, она была хорошо обеспечена, и ее жизнь могла бы сложиться вполне счастливо.
Но чем несчастнее становилась жертва, соблазненная им, тем больше упомянутый господин наслаждался ее падением. Маленькая Люсиль с момента своего появления должна была удовлетворять самые грязные и отвратительные капризы порочного человека, чья похоть и разнузданность не знали пределов. Он пожелай, чтобы ему привели девственницу. Это был старый нотариус, которого погоня за золотом и страсть к роскоши сделали злобным грубым. Ему привели девочку. Она была восхитительна; ему ера же захотелось ее унизить. И он начал брюзжать, что в Париже нынче не сыщешь красивой шлюхи. Потом начал выпытывать, правда ли, что она – девственница. Его заверили, что девственница и что он может в этом убедиться. Он продолжал ворчать, выражая недоверие. «Но я вас уверяю, господин, что она девственна, как новорожденный ребенок! – воскликнула мадам Фурнье.
– Пожалуйста, убедитесь в этом сами!» Они поднимаются по лестнице – и вы можете себе представить, что последовало затем. Маленькая Люсиль испытала стыд, который не поддастся описанию, от жестов этого господина и от тех выражений, которыми он эти жесты сопровождал. «Ну что ты стоишь, как пень, – кричал он девушке. – не понимаешь, что надо поднять юбку? Долго я еще буду ждать, пока ты покажешь мне свой зад? Ну, давай же…»
– «Но, господин, что я должна делать?» – «Ты что, сама не догадываешься?» – «Нет, господин. Что мне надо делать?» – «Поднять юбку и показать мне свою задницу». – Люсиль подчинилась, дрожа всем телом, и открыла очаровательный белый задок, которому позавидовала бы сама Венера. «Хм… монета недурна, – отмстил нотариус. – Подойдите ко мне поближе…» – И он грубо схватил ее за ягодицы, раздвинув обе половинки: «Признавайтесь, никто до сих пор вам не делал так?» – «О, мой, господин, никто и никогда не прикасался к ним…» «Хорошо. А теперь пукните.»
– «Но, господин, я не хочу.» – «Пукайте! Поднатужтесь, ну…» Она подчинилась, раздался легкий глухой звук, который заполнил отравленный старый рот развратника, вызвав у него неизъяснимое блаженство. «Вы не хотите покакать?» – предложил он. – «О нет, господин!» – «Ах так, ну что ж, зато я хочу и даже очень. Сейчас вы узнаете, что это такое. Приготовьтесь-ка… Сбросьте ваши юбки». Она повиновалась. – «Теперь садитесь на диван. Бедра раздвиньте как можно шире, голову опустите вниз». Люсиль присела, старый нотариус посадил ее так, чтобы раздвинутые ноги позволили как можно шире раскрыться ее прелестному заднему проходу, оказавшемуся на уровне зада нашего героя, и он теперь мог им воспользоваться в качестве ночного горшка. Потому что именно таковым и было его намерение; чтобы сделать эту «ночную вазу» более удобной для себя, он принялся грубо раздвигать обеими руками ее ягодицы. Потом сел, поднатужился, и кусок кала вошел в святилище, которое бы сам Амур не погнушался сделать своим храмом. Он повернулся и пальцами глубоко, как мог, засунул в едва приоткрытое влагалище свои вонючие испражнения. Снова перевернулся, сел на то же место и повторил церемонию во второй и третий раз. В последний раз он это делал с такой грубостью, что Девушка вскрикнула, и в результате этой отвратительной операции потеряла прекрасный цветок целомудрия, которым природа одаряет девушку для таинства первобрачной ночи. Таковым был момент высшего сладострастия у нашего развратника. Наполнить калом юный и свежий задок, мять его и утрамбовывать – таким было его высшее наслаждение!
Его член, обычно вялый и мягкий, в результате этой отвратительной церемонии выбросил несколько капель бледной спермы, потерю которой он переживал, если она вызывалась иным способом, а не подобным мерзким развратом. Проделав эту гадость, он ушел, а бедная Люсиль начала мыться.
Со мной поступили вскоре после этого еще хуже. В наше заведение приехал старый советник при Большой Палате. Надо было не только смотреть, как он испражняется, но помогать ему, облегчая выход кала и пальцами открывая его задний проход; а потом, когда операция была окончена, тщательно вылизывать языком его испачканный калом зад.
«Подумаешь, какая тяжелая работа! – воскликнул Епископ. – Да разве наши четыре дамы, которых вы здесь видите и которые являются нашими женами, дочерьми или племянницами, не выполняют ее ежедневно? А на что еще, спрашиваю я вас, годится женский язык как не на то, чтобы вытирать наш зад? Лично я не вижу для него лучшего использования! Констанс, – обратился Епископ к красивой супруге Герцога, которая сидела на его диване. – Продемонстрируйте Дюкло вашу ловкость в этом занятии. Ну, ну, живее, вот мой зад, он очень грязный, его не вытирали утра, я сохранял это для вас. Покажите-ка ваш талант!» И несчастная красавица, уже привыкшая к бешеным вспышкам ярости при ослушании, покорно выполняет то, что от нее требуют. Бог мой, на что только не способны рабство и страх…
«И ты, шлюха, займись-ка делом, – говорит Кюрваль, подставляя свой покрытый нечистотами зад очаровательной Алине. Та молча подчиняется. – Продолжай свои истории, Дюкло!»
«Ты можешь возобновить свой рассказ, Дюкло! – объявил Епископ. – Мы только хотели тебе заметить, что твой господин не требовал ничего сверхъестественного и что язык женщины создан для того, чтобы лизать зад мужчины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Пятнадцатый день.
Обычно на другой день виновных вспоминали редко. В этот день их не было, но Кюрваль, по-прежнему очень строгий к утренним собакам, оказал милость только Гераклу, Мишетте, Софи и Ла Дегранж. Кюрваль собирался разрядиться, наблюдая, как оперировали последнюю. За завтраком ничего особенного не произошло – довольствовались пощупыванием ягодиц и посасыванием задниц. В назначенный час по звонку, все чинно разместились в зале ассамблеи, и Дюкло возобновила свой рассказ:
«В заведении у мадам Фурнье работала одна девушка двенадцати или тринадцати лег – жертва того господина, о котором я вам уже говорила. Трудно было вообразить в этом вертепе разврата существо более милое, свежее и привлекательное. Она была блондинкой, высокой для своего возраста, словно созданной для кисти художника, с личиком нежным и сладострастным, с прекрасными глазами. К тому же она обладала прелестным, мягким характером, что еще усиливало ее очарование. Но при таких достоинствах – какое падение, какое постыдное начало жизни уготовила ей судьба! Дочь торговца полотном в Палате, она была хорошо обеспечена, и ее жизнь могла бы сложиться вполне счастливо.
Но чем несчастнее становилась жертва, соблазненная им, тем больше упомянутый господин наслаждался ее падением. Маленькая Люсиль с момента своего появления должна была удовлетворять самые грязные и отвратительные капризы порочного человека, чья похоть и разнузданность не знали пределов. Он пожелай, чтобы ему привели девственницу. Это был старый нотариус, которого погоня за золотом и страсть к роскоши сделали злобным грубым. Ему привели девочку. Она была восхитительна; ему ера же захотелось ее унизить. И он начал брюзжать, что в Париже нынче не сыщешь красивой шлюхи. Потом начал выпытывать, правда ли, что она – девственница. Его заверили, что девственница и что он может в этом убедиться. Он продолжал ворчать, выражая недоверие. «Но я вас уверяю, господин, что она девственна, как новорожденный ребенок! – воскликнула мадам Фурнье.
– Пожалуйста, убедитесь в этом сами!» Они поднимаются по лестнице – и вы можете себе представить, что последовало затем. Маленькая Люсиль испытала стыд, который не поддастся описанию, от жестов этого господина и от тех выражений, которыми он эти жесты сопровождал. «Ну что ты стоишь, как пень, – кричал он девушке. – не понимаешь, что надо поднять юбку? Долго я еще буду ждать, пока ты покажешь мне свой зад? Ну, давай же…»
– «Но, господин, что я должна делать?» – «Ты что, сама не догадываешься?» – «Нет, господин. Что мне надо делать?» – «Поднять юбку и показать мне свою задницу». – Люсиль подчинилась, дрожа всем телом, и открыла очаровательный белый задок, которому позавидовала бы сама Венера. «Хм… монета недурна, – отмстил нотариус. – Подойдите ко мне поближе…» – И он грубо схватил ее за ягодицы, раздвинув обе половинки: «Признавайтесь, никто до сих пор вам не делал так?» – «О, мой, господин, никто и никогда не прикасался к ним…» «Хорошо. А теперь пукните.»
– «Но, господин, я не хочу.» – «Пукайте! Поднатужтесь, ну…» Она подчинилась, раздался легкий глухой звук, который заполнил отравленный старый рот развратника, вызвав у него неизъяснимое блаженство. «Вы не хотите покакать?» – предложил он. – «О нет, господин!» – «Ах так, ну что ж, зато я хочу и даже очень. Сейчас вы узнаете, что это такое. Приготовьтесь-ка… Сбросьте ваши юбки». Она повиновалась. – «Теперь садитесь на диван. Бедра раздвиньте как можно шире, голову опустите вниз». Люсиль присела, старый нотариус посадил ее так, чтобы раздвинутые ноги позволили как можно шире раскрыться ее прелестному заднему проходу, оказавшемуся на уровне зада нашего героя, и он теперь мог им воспользоваться в качестве ночного горшка. Потому что именно таковым и было его намерение; чтобы сделать эту «ночную вазу» более удобной для себя, он принялся грубо раздвигать обеими руками ее ягодицы. Потом сел, поднатужился, и кусок кала вошел в святилище, которое бы сам Амур не погнушался сделать своим храмом. Он повернулся и пальцами глубоко, как мог, засунул в едва приоткрытое влагалище свои вонючие испражнения. Снова перевернулся, сел на то же место и повторил церемонию во второй и третий раз. В последний раз он это делал с такой грубостью, что Девушка вскрикнула, и в результате этой отвратительной операции потеряла прекрасный цветок целомудрия, которым природа одаряет девушку для таинства первобрачной ночи. Таковым был момент высшего сладострастия у нашего развратника. Наполнить калом юный и свежий задок, мять его и утрамбовывать – таким было его высшее наслаждение!
Его член, обычно вялый и мягкий, в результате этой отвратительной церемонии выбросил несколько капель бледной спермы, потерю которой он переживал, если она вызывалась иным способом, а не подобным мерзким развратом. Проделав эту гадость, он ушел, а бедная Люсиль начала мыться.
Со мной поступили вскоре после этого еще хуже. В наше заведение приехал старый советник при Большой Палате. Надо было не только смотреть, как он испражняется, но помогать ему, облегчая выход кала и пальцами открывая его задний проход; а потом, когда операция была окончена, тщательно вылизывать языком его испачканный калом зад.
«Подумаешь, какая тяжелая работа! – воскликнул Епископ. – Да разве наши четыре дамы, которых вы здесь видите и которые являются нашими женами, дочерьми или племянницами, не выполняют ее ежедневно? А на что еще, спрашиваю я вас, годится женский язык как не на то, чтобы вытирать наш зад? Лично я не вижу для него лучшего использования! Констанс, – обратился Епископ к красивой супруге Герцога, которая сидела на его диване. – Продемонстрируйте Дюкло вашу ловкость в этом занятии. Ну, ну, живее, вот мой зад, он очень грязный, его не вытирали утра, я сохранял это для вас. Покажите-ка ваш талант!» И несчастная красавица, уже привыкшая к бешеным вспышкам ярости при ослушании, покорно выполняет то, что от нее требуют. Бог мой, на что только не способны рабство и страх…
«И ты, шлюха, займись-ка делом, – говорит Кюрваль, подставляя свой покрытый нечистотами зад очаровательной Алине. Та молча подчиняется. – Продолжай свои истории, Дюкло!»
«Ты можешь возобновить свой рассказ, Дюкло! – объявил Епископ. – Мы только хотели тебе заметить, что твой господин не требовал ничего сверхъестественного и что язык женщины создан для того, чтобы лизать зад мужчины».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112