Он убил своего кузена, законного императора, и вполне мог бояться, что маршал просто убьет его и захватит трон. На Танаиса нельзя было напасть открыто, он был слишком важной фигурой, но если бы его временно убрали с дороги, тогда Валдур успел бы укрепиться. Сиделиса могли тайно убить в то же самое время. Если бы понадобилось какое-нибудь оправдание, Валдур мог сказать, что он – а может быть, и Танаис, – затонул вместе с флагманским кораблем.
– Вы имеете в виду тот огромный корабль, «Эон»? – спросил я, делая все возможное, чтобы изобразить неведение. – И как он это объяснил? Сказал, что корабль взорвали?
– Его не взорвали, – ответила Телеста, глядя на меня с любопытством, и я вдруг почувствовал ледяной укол страха, что я себя выдал. Но затем ее скептическое выражение исчезло, и я испустил внутренний вздох облегчения. – Это была фальсификация. Валдур выдумал эту историю, потому что остаться без «Эона» – это его не красило. Но я думаю, что в конце концов корабль все-таки был уничтожен Сиделисом, потому что больше о нем нет никаких упоминаний, а такое большое судно было бы невозможно спрятать. Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы оно до сих пор оставалось незамеченным. Возможно…
Телеста так и не закончила свою мысль, потому что раздался резкий стук в дверь, и вошла Персея.
– Простите, что помешала вам, но у нас возникли новые проблемы. Сархаддон только что прибыл из Танета с каким-то приказом от Премьера и стоит у ворот.
– Чтобы арестовать нас? С сакри?
А я был так уверен, что в эту ужасную погоду ничего не случится – зачем сакри рисковать выходить в шторм?
– Нет. Даже без охраны, только пара жрецов. Он хочет видеть тебя, Катан.
Глава 22
Я ждал Сархаддона в комнате возле атриума, где Л иас и Персея встречали нас в первую ночь. По приказу вице-короля освещение было полностью включено, давая желанную яркость, и пол в холле слегка протерт, дабы создать впечатление, что дворец находится в лучшем состоянии, чем на самом деле.
Из-за сравнительно низкого статуса Сархаддона Сэганта не велел никому из нас его встречать, когда его проводят внутрь, и я стоял за углом, невидимый от входной двери. Сам Сэганта по-прежнему был в своем кабинете и не собирался принимать Сархаддона. Тот, возможно, и имел полномочия от Премьера, но вице-королю до него не было дела, пока прибывший не попросит официальной аудиенции.
В холле вдруг возникла суматоха: я услышал, как открылась дверь, и стражники ввели внутрь людей – или только одного человека? Дверь снова закрылась, слишком быстро, чтобы вошли трое. Возможно, двум остальным пришлось ждать снаружи. Вода закапала на пол; кто-то взял плащ инквизитора.
– К вам выйдут через минуту, домин, – сказал один из слуг. – До тех пор подождите здесь. – Потом он, должно быть, ушел, потому что воцарилась тишина, если не считать стука дождя, падающего на световой люк.
Зачем Сархаддон пришел? Он думает, что я мог бы его простить, что кто-нибудь из нас мог бы его простить за то, что он сделал в Лепидоре? Сначала я хотел просто прогнать Сархаддона, но Сэганта настоял, чтобы я с ним встретился и узнал, не предлагает ли он какого-либо мирного решения.
Мирное решение! На каком свете живет вице-король? Инквизитор, который, как знал Сэганта, участвовал во вторжении в Лепидор, приходит с посланием мира? Вице-король просто хотел использовать меня, чтобы найти возможный путь к отступлению, путь, который мог бы принести ему пользу. Всегда политик, Сэганта грязную работу перекладывал на других.
Слуга, который так холодно приветствовал Сархаддона, вошел через дверь на противоположной стороне комнаты, в которой я ждал.
– Ну, что он? – спросил я.
– Он одет в сутану, какую я никогда раньше не видел, но в остальном похож на любого инквизитора. То особое выражение в глазах, правда, их почти не видно под капюшоном. Другие двое были такими же, волки в овечьей шкуре. Или чем там будут эти новые сутаны. Они в караульном помещении – Сархаддон единственный, кому позволено войти.
– Что-нибудь еще?
Слуга покачал головой:
– С первого взгляда ничего больше не скажешь.
– Спасибо.
Он ушел через ту же дверь, но я еще немного подождал, прежде чем выйти к Сархаддону, который спокойно стоял под световым люком в сутане инквизитора – однако в белой с красным, а не белой с черным.
Когда я вышел, Сархаддон повернулся и посмотрел на меня из-под малинового капюшона.
– Катан! – только и произнес он.
Я остановился в нескольких шагах от инквизитора.
– Что бы ты там ни хотел сказать, говори сейчас, пока мое терпение не иссякло, – велел я, скрывая за холодностью свой гнев. Как он смеет стоять здесь и приветствовать меня так, будто мы старые друзья, разлученные обстоятельствами?
– Ты за многое должен простить меня, Катан, – начал Сархаддон. – Но…
– Ни о каком прощении не можетбыть и речи, Сархаддон, – перебил я сурово. – Я не забыл и никогда не забуду. И никакие твои уловки не скроют того, чем ты стал: бездумным фанатиком своей извращенной веры. Если тебя кто-то послал обратить меня, то не трать зря слов.
– Я бы не стал так радикально недооценивать твой ум. Однако ты далеко скатился, Катан.
– Ты мне помог – костром и сожженными еретиками. Послушай себя, Сархаддон. Я отлично помню, что ты говорил о сторонниках жесткого курса, фундаменталистах, и как язвительно ты отзывался о них. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы поменять убеждения? Год? Или только несколько дней, когда ты понял, куда дует ветер, и вскочил на подножку Лечеззарова фургона?
Я хотел знать, что случилось. Что они сделали, чтобы превратить его в фанатика? Или в нем изначально жил фанатизм, и человек, которого я знал в том путешествии, все время был только маской?
– Ты забываешь. – Он откинул капюшон, и меня потрясло то, каким изможденным и искаженным стало его лицо, словно из него выкачали весь интерес к жизни и заменили… чем? Сархаддон был единственным инквизитором, которого я знал до того, как он им стал. Его нынешнее лицо не походило на лицо человека, для кого сама жизнь стала мертвым грузом, оно больше напоминало… лицо наркомана? Одержимого? И того, и другого, если подумать. – В отличие от тебя, у меня не было выбора. Меня отправили в семинарию, отрезали от мира почти на год. Я изучал теологию под руководством самых блестящих умов, с которыми мне доводилось встречаться, и я понял, почему мир имеет одну Веру, почему должно оставаться верным той Вере. Каждый из тех отцов в семинарии мог стать ведущим светилом в Великой библиотеке, но они осознали, что теология больше, чем просто сухие формулы, повторяемые в молитве. Так мало людей истинно веруют, Катан, так много видят только ритуал и церемонию.
Я уставился на Сархаддона, удивленный эмоцией в его голосе, как будто ее тоже должны были выкачать из него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Вы имеете в виду тот огромный корабль, «Эон»? – спросил я, делая все возможное, чтобы изобразить неведение. – И как он это объяснил? Сказал, что корабль взорвали?
– Его не взорвали, – ответила Телеста, глядя на меня с любопытством, и я вдруг почувствовал ледяной укол страха, что я себя выдал. Но затем ее скептическое выражение исчезло, и я испустил внутренний вздох облегчения. – Это была фальсификация. Валдур выдумал эту историю, потому что остаться без «Эона» – это его не красило. Но я думаю, что в конце концов корабль все-таки был уничтожен Сиделисом, потому что больше о нем нет никаких упоминаний, а такое большое судно было бы невозможно спрятать. Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы оно до сих пор оставалось незамеченным. Возможно…
Телеста так и не закончила свою мысль, потому что раздался резкий стук в дверь, и вошла Персея.
– Простите, что помешала вам, но у нас возникли новые проблемы. Сархаддон только что прибыл из Танета с каким-то приказом от Премьера и стоит у ворот.
– Чтобы арестовать нас? С сакри?
А я был так уверен, что в эту ужасную погоду ничего не случится – зачем сакри рисковать выходить в шторм?
– Нет. Даже без охраны, только пара жрецов. Он хочет видеть тебя, Катан.
Глава 22
Я ждал Сархаддона в комнате возле атриума, где Л иас и Персея встречали нас в первую ночь. По приказу вице-короля освещение было полностью включено, давая желанную яркость, и пол в холле слегка протерт, дабы создать впечатление, что дворец находится в лучшем состоянии, чем на самом деле.
Из-за сравнительно низкого статуса Сархаддона Сэганта не велел никому из нас его встречать, когда его проводят внутрь, и я стоял за углом, невидимый от входной двери. Сам Сэганта по-прежнему был в своем кабинете и не собирался принимать Сархаддона. Тот, возможно, и имел полномочия от Премьера, но вице-королю до него не было дела, пока прибывший не попросит официальной аудиенции.
В холле вдруг возникла суматоха: я услышал, как открылась дверь, и стражники ввели внутрь людей – или только одного человека? Дверь снова закрылась, слишком быстро, чтобы вошли трое. Возможно, двум остальным пришлось ждать снаружи. Вода закапала на пол; кто-то взял плащ инквизитора.
– К вам выйдут через минуту, домин, – сказал один из слуг. – До тех пор подождите здесь. – Потом он, должно быть, ушел, потому что воцарилась тишина, если не считать стука дождя, падающего на световой люк.
Зачем Сархаддон пришел? Он думает, что я мог бы его простить, что кто-нибудь из нас мог бы его простить за то, что он сделал в Лепидоре? Сначала я хотел просто прогнать Сархаддона, но Сэганта настоял, чтобы я с ним встретился и узнал, не предлагает ли он какого-либо мирного решения.
Мирное решение! На каком свете живет вице-король? Инквизитор, который, как знал Сэганта, участвовал во вторжении в Лепидор, приходит с посланием мира? Вице-король просто хотел использовать меня, чтобы найти возможный путь к отступлению, путь, который мог бы принести ему пользу. Всегда политик, Сэганта грязную работу перекладывал на других.
Слуга, который так холодно приветствовал Сархаддона, вошел через дверь на противоположной стороне комнаты, в которой я ждал.
– Ну, что он? – спросил я.
– Он одет в сутану, какую я никогда раньше не видел, но в остальном похож на любого инквизитора. То особое выражение в глазах, правда, их почти не видно под капюшоном. Другие двое были такими же, волки в овечьей шкуре. Или чем там будут эти новые сутаны. Они в караульном помещении – Сархаддон единственный, кому позволено войти.
– Что-нибудь еще?
Слуга покачал головой:
– С первого взгляда ничего больше не скажешь.
– Спасибо.
Он ушел через ту же дверь, но я еще немного подождал, прежде чем выйти к Сархаддону, который спокойно стоял под световым люком в сутане инквизитора – однако в белой с красным, а не белой с черным.
Когда я вышел, Сархаддон повернулся и посмотрел на меня из-под малинового капюшона.
– Катан! – только и произнес он.
Я остановился в нескольких шагах от инквизитора.
– Что бы ты там ни хотел сказать, говори сейчас, пока мое терпение не иссякло, – велел я, скрывая за холодностью свой гнев. Как он смеет стоять здесь и приветствовать меня так, будто мы старые друзья, разлученные обстоятельствами?
– Ты за многое должен простить меня, Катан, – начал Сархаддон. – Но…
– Ни о каком прощении не можетбыть и речи, Сархаддон, – перебил я сурово. – Я не забыл и никогда не забуду. И никакие твои уловки не скроют того, чем ты стал: бездумным фанатиком своей извращенной веры. Если тебя кто-то послал обратить меня, то не трать зря слов.
– Я бы не стал так радикально недооценивать твой ум. Однако ты далеко скатился, Катан.
– Ты мне помог – костром и сожженными еретиками. Послушай себя, Сархаддон. Я отлично помню, что ты говорил о сторонниках жесткого курса, фундаменталистах, и как язвительно ты отзывался о них. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы поменять убеждения? Год? Или только несколько дней, когда ты понял, куда дует ветер, и вскочил на подножку Лечеззарова фургона?
Я хотел знать, что случилось. Что они сделали, чтобы превратить его в фанатика? Или в нем изначально жил фанатизм, и человек, которого я знал в том путешествии, все время был только маской?
– Ты забываешь. – Он откинул капюшон, и меня потрясло то, каким изможденным и искаженным стало его лицо, словно из него выкачали весь интерес к жизни и заменили… чем? Сархаддон был единственным инквизитором, которого я знал до того, как он им стал. Его нынешнее лицо не походило на лицо человека, для кого сама жизнь стала мертвым грузом, оно больше напоминало… лицо наркомана? Одержимого? И того, и другого, если подумать. – В отличие от тебя, у меня не было выбора. Меня отправили в семинарию, отрезали от мира почти на год. Я изучал теологию под руководством самых блестящих умов, с которыми мне доводилось встречаться, и я понял, почему мир имеет одну Веру, почему должно оставаться верным той Вере. Каждый из тех отцов в семинарии мог стать ведущим светилом в Великой библиотеке, но они осознали, что теология больше, чем просто сухие формулы, повторяемые в молитве. Так мало людей истинно веруют, Катан, так много видят только ритуал и церемонию.
Я уставился на Сархаддона, удивленный эмоцией в его голосе, как будто ее тоже должны были выкачать из него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138