— Он улыбнулся, как бы признавая свою ограниченность. — Смиренная правда в том, что, несмотря на все наши открытия, мы все еще на грани познания.
— Но с практической точки зрения, — заметил я, — все, что нам требуется, так это знать, что с помощью мышьяка можно вылечить сифилис.
— Вы не ученый, — укорил он меня. — Нужны такие, как Гуггенхейм, чтобы узнать, что мышьяк лечит сифилис.
— Что правда, то правда, — признал я. Лиззи одобрительно похлопала меня по плечу.
— Полагаю, вам неизвестно, — сказал Куипп, — что именно Эрлих, именем которого и названы Ehrlichiae, впервые доказал, что синтетический мышьяк лечит сифилис?
— Нет, — поразился я. — Никогда не слышал об Эрлихе.
— Немецкий ученый, нобелевский лауреат, основатель иммунологии, родоначальник химиотерапии. Умер в 1915 году. Надо о нем помнить.
В 1915 году, подумал я, Поммерн выиграл дерби. То было во время войны. Неисповедимы пути Господни.
Час спустя Куипп снова привез нас в Фонд Макферсона, где мы нашли бледного и дрожащего от возбуждения Гуггенхейма.
— Где вы взяли этих клещей? — спросил он, не успели мы войти в лабораторию в тех же белых халатах. — В Америке?
— Мне думается, их привезли из Франции.
— Когда?
— В прошлый понедельник. На кролике.
Он уставился на меня, напряженно соображая.
— Верно. Верно. Они могут путешествовать на кроликах. На мыле им долго не продержаться. Но, если перенести их на лошадь или кролика... нет никакой причины, почему бы им не жить на кролике... Кролик невосприимчив к лошадиным Ehrlichiae... так что он может без последствий для себя переносить живых клещей.
— А потом можно перенести этих клещей на другую лошадь? — спросил я.
— Вполне возможно. Да, да, почему бы и нет.
— Я лично не понимаю, почему, — вмешалась Лиззи. — Кому это может быть нужно?
— Для исследований, — уверенно ответил Гуггенхейм.
Лиззи с сомнением взглянула на меня, но продолжать эту тему не стала.
— Видите ли, — обратился он ко мне, — конский эрлихиозис известен в Америке. Я встречался с этой болезнью в Мэриленде и Пенсильвании, хотя и появилась она совсем недавно, лет десять назад, не больше. И очень редко встречается. Вызывает ее Ehrlichia risticii. В Америке ее называют потомакской конской лихорадкой. Чаще всего болеют лошади на берегах больших рек, таких, как Потомак, отсюда название. Как могли клещи попасть во Францию?
— Франция ввозит скаковых лошадей, выращенных в Америке. И Англия, кстати, тоже.
— А почему кролики?
— Предположим, — сказал я, — вы знаете, где есть эти клещи во Франции, но не в Англии.
— Понятно. Понятно. — Его возбуждение было заразительным. — Вы знаете, что клещи, которых вы мне принесли, еще не имеют названия ? Еще никто не определил вектор у Е. risticii. Понимаете ли вы, что если эти клещи являются вектором, то есть хозяином, переносчиком болезни, то мы можем открыть, каким путем возникает потомакская конская лихорадка? — Он замолчал, потеряв дар речи от полноты чувств.
— А не могли бы вы ответить на несколько практических вопросов? — спросил я.
— Валяйте, спрашивайте.
— Что происходит с лошадью, заболевшей потомакской лихорадкой? Она погибает?
— Обычно нет. Восемьдесят процентов выживают. Но имейте в виду, если это чистокровная скаковая лошадь, а вас, по-видимому, именно такие интересуют, то она, переболев, уже не выиграет ни одной скачки.
Насколько мне пришлось наблюдать, болезнь не проходит без последствий.
— В каком смысле?
— Это энтеритная инфекция. Поражает стенки кишечника. Сопровождается, кроме анорексии, сильным поносом и коликами. Лошадь очень ослабевает.
— Как долго длится лихорадка?
— Четыре или пять дней.
— Так недолго?
— Лошадь вырабатывает антитела, и Ehrlichiae больше ей нестрашна. Если же вектором является клещ, то он продолжает жить как ни в чем не бывало. Должен сказать, что с клещами много неясного. К примеру, только взрослые особи имеют коричневую окраску. На вашем мыле было полным-полно молодых клещей, которые практически прозрачны. — Он немного помолчал. — Не возражаете, если я приеду к вам в Пиксхилл и посмотрю, что там у вас. Кролика, к примеру, я не могу увидеть?
— Боюсь, кролика уже нет и в помине.
— А! — разочарованно произнес он.
— Но приезжайте, — пригласил я. — Можете остановиться у меня.
— А когда? Понимаете, я не хотел бы вам мешать, но вы ведь говорили, что та ваша лошадь очень стара, а ведь именно старые лошади на пастбищах чаще всего и подхватывают эту болезнь. И чем они старше, тем чаще они гибнут. Как ни жаль.
— А молодые лошади болеют?
— Если вы имеете в виду скаковых лошадей в конюшнях, то да, они могут заболеть. Но ведь их чистят, верно? При чистке есть шанс избавиться от клещей. В Америке чаще болеют те лошади, что на пастбищах.
— Угу, — сказал я. — А лекарство от этой болезни есть?
— Тетрациклин, — быстро ответил он. — Я захвачу с собой для вашей лошади. Может, еще не поздно. Тут дело от многого зависит.
— А... люди могут заразиться? — спросил я. Он утвердительно кивнул.
— Да, могут. Обычно очень трудно поставить правильный диагноз. Много противоречивых симптомов. Ее путают с сенной лихорадкой, но это совсем другое. Тоже редко встречается. И тоже тетрациклин помогает.
— А как поставить точный диагноз?
— Сделать анализ крови, — быстро ответил он. — Того количества, что вы привезли, недостаточно.
Глава 12
Я улетел последним рейсом из Эдинбурга в Хитроу снова в компании с красно-белыми шарфами и под аккомпанемент еще более непристойных песен. В хоре преобладали басы и баритоны, от которых в ушах гудело. Было совершенно очевидно, что красно-белые шарфы победили в международном матче. Пиво потреблялось с Джоггеровой скоростью. Щелкни кто-нибудь зажигалкой, и все взорвется к чертовой матери, столько алкогольных паров скопилось в салоне. Стюардесс щипали за попки. За час полета уровень экстаза не только не снизился, а еще больше возрос.
В голове у меня по самым разным причинам была полная каша, и только время от времени всплывали факты, поведанные мне Гуггенхеймом.
Сам он собственной персоной затерялся где-то между красно-белыми шарфами: нам не удалось купить два места рядом. С собой он прихватил самое необходимое, пылкие надежды и огромный саквояж с приборами и инструментами. Ничто не могло остановить его в поисках безымянного вектора Е. risticii. Он просто дрожал от нетерпения. Он рвался к цели, как Ньютон к своим интегралам, как, очевидно, Эрлих к мышьяку для лечения сифилиса. Мозг гения рвался к познанию.
— Для потомакской лихорадки еще рановато, — сказал он мне. — Обычно ею болеют в более теплую погоду...
— Клещей привезли с юга Франции, — заметил я. — Из долины Роны.
— Река! И все же, как правило, с мая по октябрь.
— Мертвого кролика с клещами мы нашли в прошлом году в августе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— Но с практической точки зрения, — заметил я, — все, что нам требуется, так это знать, что с помощью мышьяка можно вылечить сифилис.
— Вы не ученый, — укорил он меня. — Нужны такие, как Гуггенхейм, чтобы узнать, что мышьяк лечит сифилис.
— Что правда, то правда, — признал я. Лиззи одобрительно похлопала меня по плечу.
— Полагаю, вам неизвестно, — сказал Куипп, — что именно Эрлих, именем которого и названы Ehrlichiae, впервые доказал, что синтетический мышьяк лечит сифилис?
— Нет, — поразился я. — Никогда не слышал об Эрлихе.
— Немецкий ученый, нобелевский лауреат, основатель иммунологии, родоначальник химиотерапии. Умер в 1915 году. Надо о нем помнить.
В 1915 году, подумал я, Поммерн выиграл дерби. То было во время войны. Неисповедимы пути Господни.
Час спустя Куипп снова привез нас в Фонд Макферсона, где мы нашли бледного и дрожащего от возбуждения Гуггенхейма.
— Где вы взяли этих клещей? — спросил он, не успели мы войти в лабораторию в тех же белых халатах. — В Америке?
— Мне думается, их привезли из Франции.
— Когда?
— В прошлый понедельник. На кролике.
Он уставился на меня, напряженно соображая.
— Верно. Верно. Они могут путешествовать на кроликах. На мыле им долго не продержаться. Но, если перенести их на лошадь или кролика... нет никакой причины, почему бы им не жить на кролике... Кролик невосприимчив к лошадиным Ehrlichiae... так что он может без последствий для себя переносить живых клещей.
— А потом можно перенести этих клещей на другую лошадь? — спросил я.
— Вполне возможно. Да, да, почему бы и нет.
— Я лично не понимаю, почему, — вмешалась Лиззи. — Кому это может быть нужно?
— Для исследований, — уверенно ответил Гуггенхейм.
Лиззи с сомнением взглянула на меня, но продолжать эту тему не стала.
— Видите ли, — обратился он ко мне, — конский эрлихиозис известен в Америке. Я встречался с этой болезнью в Мэриленде и Пенсильвании, хотя и появилась она совсем недавно, лет десять назад, не больше. И очень редко встречается. Вызывает ее Ehrlichia risticii. В Америке ее называют потомакской конской лихорадкой. Чаще всего болеют лошади на берегах больших рек, таких, как Потомак, отсюда название. Как могли клещи попасть во Францию?
— Франция ввозит скаковых лошадей, выращенных в Америке. И Англия, кстати, тоже.
— А почему кролики?
— Предположим, — сказал я, — вы знаете, где есть эти клещи во Франции, но не в Англии.
— Понятно. Понятно. — Его возбуждение было заразительным. — Вы знаете, что клещи, которых вы мне принесли, еще не имеют названия ? Еще никто не определил вектор у Е. risticii. Понимаете ли вы, что если эти клещи являются вектором, то есть хозяином, переносчиком болезни, то мы можем открыть, каким путем возникает потомакская конская лихорадка? — Он замолчал, потеряв дар речи от полноты чувств.
— А не могли бы вы ответить на несколько практических вопросов? — спросил я.
— Валяйте, спрашивайте.
— Что происходит с лошадью, заболевшей потомакской лихорадкой? Она погибает?
— Обычно нет. Восемьдесят процентов выживают. Но имейте в виду, если это чистокровная скаковая лошадь, а вас, по-видимому, именно такие интересуют, то она, переболев, уже не выиграет ни одной скачки.
Насколько мне пришлось наблюдать, болезнь не проходит без последствий.
— В каком смысле?
— Это энтеритная инфекция. Поражает стенки кишечника. Сопровождается, кроме анорексии, сильным поносом и коликами. Лошадь очень ослабевает.
— Как долго длится лихорадка?
— Четыре или пять дней.
— Так недолго?
— Лошадь вырабатывает антитела, и Ehrlichiae больше ей нестрашна. Если же вектором является клещ, то он продолжает жить как ни в чем не бывало. Должен сказать, что с клещами много неясного. К примеру, только взрослые особи имеют коричневую окраску. На вашем мыле было полным-полно молодых клещей, которые практически прозрачны. — Он немного помолчал. — Не возражаете, если я приеду к вам в Пиксхилл и посмотрю, что там у вас. Кролика, к примеру, я не могу увидеть?
— Боюсь, кролика уже нет и в помине.
— А! — разочарованно произнес он.
— Но приезжайте, — пригласил я. — Можете остановиться у меня.
— А когда? Понимаете, я не хотел бы вам мешать, но вы ведь говорили, что та ваша лошадь очень стара, а ведь именно старые лошади на пастбищах чаще всего и подхватывают эту болезнь. И чем они старше, тем чаще они гибнут. Как ни жаль.
— А молодые лошади болеют?
— Если вы имеете в виду скаковых лошадей в конюшнях, то да, они могут заболеть. Но ведь их чистят, верно? При чистке есть шанс избавиться от клещей. В Америке чаще болеют те лошади, что на пастбищах.
— Угу, — сказал я. — А лекарство от этой болезни есть?
— Тетрациклин, — быстро ответил он. — Я захвачу с собой для вашей лошади. Может, еще не поздно. Тут дело от многого зависит.
— А... люди могут заразиться? — спросил я. Он утвердительно кивнул.
— Да, могут. Обычно очень трудно поставить правильный диагноз. Много противоречивых симптомов. Ее путают с сенной лихорадкой, но это совсем другое. Тоже редко встречается. И тоже тетрациклин помогает.
— А как поставить точный диагноз?
— Сделать анализ крови, — быстро ответил он. — Того количества, что вы привезли, недостаточно.
Глава 12
Я улетел последним рейсом из Эдинбурга в Хитроу снова в компании с красно-белыми шарфами и под аккомпанемент еще более непристойных песен. В хоре преобладали басы и баритоны, от которых в ушах гудело. Было совершенно очевидно, что красно-белые шарфы победили в международном матче. Пиво потреблялось с Джоггеровой скоростью. Щелкни кто-нибудь зажигалкой, и все взорвется к чертовой матери, столько алкогольных паров скопилось в салоне. Стюардесс щипали за попки. За час полета уровень экстаза не только не снизился, а еще больше возрос.
В голове у меня по самым разным причинам была полная каша, и только время от времени всплывали факты, поведанные мне Гуггенхеймом.
Сам он собственной персоной затерялся где-то между красно-белыми шарфами: нам не удалось купить два места рядом. С собой он прихватил самое необходимое, пылкие надежды и огромный саквояж с приборами и инструментами. Ничто не могло остановить его в поисках безымянного вектора Е. risticii. Он просто дрожал от нетерпения. Он рвался к цели, как Ньютон к своим интегралам, как, очевидно, Эрлих к мышьяку для лечения сифилиса. Мозг гения рвался к познанию.
— Для потомакской лихорадки еще рановато, — сказал он мне. — Обычно ею болеют в более теплую погоду...
— Клещей привезли с юга Франции, — заметил я. — Из долины Роны.
— Река! И все же, как правило, с мая по октябрь.
— Мертвого кролика с клещами мы нашли в прошлом году в августе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83