Художник схватил тот момент, когда я беру препятствие в Челтенхеме. Сейчас его заменил старомодный морской пейзаж викторианской эпохи с потемневшим от времени лаком.
Чарлз наблюдал за мной, мы снова на мгновение встретились взглядами, но я ничего не сказал. По-моему, он знал, что я промолчу. Много лет назад моя единственная защита против его оскорблений состояла в молчании. И он рассчитывал, что оборонительная тактика у меня осталась такой же.
Миссис ван Дизарт чуть наклонилась вперед и с пробудившимся злорадством пробормотала:
— Продолжайте, адмирал.
Без колебаний Чарлз подчинился просьбе дамы и тем же тоном насмешливого презрения продолжал:
— Насколько я знаю, его отцом был мойщик окон, а матерью — незамужняя девятнадцатилетняя девчонка из ливерпульских трущоб. Она позднее работала упаковщицей на кондитерской фабрике.
— О боже, адмирал! — выкатив фарфоровые глаза, воскликнула миссис ван Дизарт.
— Действительно, «о боже», — кивнул Чарлз. — Вы, наверное, догадываетесь, что я приложил все усилия, чтобы помешать дочери сделать такой неподходящий выбор. Он маленького роста, и у него изуродована рука. Рабочий класс у нас низкорослый... Но дочь была непреклонна. Вы же знаете, как упрямы девушки в таких случаях. — Он вздохнул.
— Вероятно, она пожалела его, — высказала предположение миссис ван Дизарт.
— Вероятно, — согласился Чарлз. Но он еще не кончил свой рассказ и не собирался отклоняться от намеченного курса. — Если бы она встретила пусть столь же неподходящего, но хотя бы студента, тогда еще можно было бы понять... Но он даже не образован. Он оставил школу в пятнадцать лет, и его отдали учиться ремеслу. Сейчас некоторое время он безработный. Могу сказать, что дочь уже рассталась с ним.
Я сидел, окаменев и уставившись в застывшую гущу на дне тарелки. Теперь главное — расслабить мышцы, стянувшие челюсти, и немножко подумать. Всего четыре часа назад он проявлял заботу обо мне и пил мясной сок из моей чашки. И если можно быть в чем-то уверенным, то я был уверен в его привязанности ко мне, в искренности и постоянстве. Определенно, у него есть какие-то веские причины так вести себя со мной. По крайней мере я надеялся, что такие причины есть.
Я взглянул на Виолу. С несчастным видом она ерзала на стуле. Я вспомнил ее смущение, когда она проходила по холлу, и догадался, что Чарлз предупредил ее, чего надо ожидать. Он мог бы предупредить и меня, мелькнула сердитая мысль.
Разумеется, все они уставились на меня. Темноволосая красивая Дория Крей вскинула прекрасные брови и высокомерно произнесла бесцветным голосом:
— А вы не обижайтесь... — Слова прозвучали почти как насмешка. Ясно, она считала, что если во мне есть хоть капля самолюбия, я должен обидеться.
— Он не обижается! — беззлобно воскликнул Чарлз. — Разве правда может быть оскорбительна?
— Это правда, что вы незаконнорожденный и все прочее? — спросила Дория по-прежнему высокомерно.
Я набрал побольше воздуха.
— Да.
Наступило неловкое молчание.
— О, — выдохнула Дория и начала крошить хлеб.
Как в театре, но, несомненно, по сигналу Чарлза, который ногой нажал звонок, появился лакей и начал собирать тарелки. Разговор снова возобновился, словно сигаретный дымок после жутких рассказов о раке.
Я сидел и вспоминал детали, которые Чарлз вынес за скобки. На самом деле мой двадцатилетний отец, работая сверхурочно, чтобы собрать побольше денег, упал с лесов и умер за три дня до свадьбы, а я родился восемь месяцев спустя. На самом деле моя молодая мать, узнав, что умирает от какой-то неизвестной болезни почек, забрала меня из школы в пятнадцать лет. Для своего возраста я был маловат, поэтому она отдала меня в ученики к тренеру скаковых лошадей в Ньюмаркете, чтобы, когда она уйдет, у меня был дом и кто-то заботился обо мне. На самом деле они оба, мои родители, были хорошими людьми, и Чарлз знал, что я так думаю.
Лакей принес следующее блюдо, какую-то рыбу, утопавшую в белом грибном соусе. Одновременно подали и мои космические деликатесы. Чтобы они не бросались в глаза, их принесли не в обычных тюбиках, а просто на тарелке. Милая миссис Кросс, я готов был поцеловать ее. Теперь я мог есть одной рукой, держа в ней вилку. А тюбик мне пришлось бы неуклюже прижимать локтем к груди. Я же в тот момент предпочел бы умереть от голода, чем вынуть из кармана левую руку.
Пухленькая миссис ван Дизарт была в восторге. Она совершенно искренне получала удовольствие от мысли, что вот сидит человек, фактически изолированный от гостей, одетый в несоответствующий костюм и откровенно презираемый хозяином. Со светлыми мелкими кудряшками, кукольными голубыми глазами и розовым платьем, расшитым серебряной нитью, она казалась сладкой, как сахарная глазурь. Но ее слова показали, что иметь под рукой мальчика для битья — ее обычное и желанное наслаждение.
— Бедные родственники — такая проблема, вы согласны? — сочувственно обратилась она к Чарлзу громко, чтобы я услышал. — В нашем положении, когда воскресные газеты только и ищут случая, чтобы вылить ушат грязи на богатых людей, мы не можем пренебрегать ими. Они даже платят этим родственникам, чтобы те говорили про нас гадости. Но особенно трудно, если кому-то приходится держать их в собственном доме. Допустим, не всегда можно посадить их за общий стол, но и заставить их есть в кухне... По-моему, лучший выход — поднос в комнату.
— Да, да, — кивнул Чарлз, — но не все они согласны с таким решением.
Я чуть не подавился при следующем глотке, вспомнив, как он маневрировал, чтобы заставить меня спуститься к обеду. Я понимал, что он ведет какую-то игру, и сгорал от любопытства, пытаясь догадаться — какую же? Несомненно, он заранее придумал способ, как уронить меня в глазах гостей. Зачем это ему понадобилось, в свое время он, конечно, объяснит. И у меня почти пропало желание подняться наверх и лечь в постель.
Взглянув на Крея, я обнаружил, что его зеленовато-янтарные глаза устремлены на меня. В них не светилось такое откровенное, как у миссис Дизарт, удовольствие, но оно там было. Я стиснул зубы. Довольно противно было любоваться этой вызывающей, дразнящей полуулыбкой. Я опустил глаза, потом отвел их в сторону и заставил себя отвлечься от нее.
Крей издал какой-то звук, нечто среднее между кашлем и смехом, и заговорил с Чарлзом о коллекции кварцев:
— Так разумно с вашей стороны, дорогой друг, держать их под стеклом, хотя для меня просто мучение смотреть на кристаллы издали. Это, кажется, жеода на средней полке? Свет так играет, понимаете... Мне плохо видно.
— Э-э, — промямлил Чарлз, который, как и я, понятия не имел, что такое жеода. — Я покажу их вам. Если хотите, после обеда? Или завтра?
— Конечно, сегодня. Терпеть не могу откладывать на завтра такое наслаждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Чарлз наблюдал за мной, мы снова на мгновение встретились взглядами, но я ничего не сказал. По-моему, он знал, что я промолчу. Много лет назад моя единственная защита против его оскорблений состояла в молчании. И он рассчитывал, что оборонительная тактика у меня осталась такой же.
Миссис ван Дизарт чуть наклонилась вперед и с пробудившимся злорадством пробормотала:
— Продолжайте, адмирал.
Без колебаний Чарлз подчинился просьбе дамы и тем же тоном насмешливого презрения продолжал:
— Насколько я знаю, его отцом был мойщик окон, а матерью — незамужняя девятнадцатилетняя девчонка из ливерпульских трущоб. Она позднее работала упаковщицей на кондитерской фабрике.
— О боже, адмирал! — выкатив фарфоровые глаза, воскликнула миссис ван Дизарт.
— Действительно, «о боже», — кивнул Чарлз. — Вы, наверное, догадываетесь, что я приложил все усилия, чтобы помешать дочери сделать такой неподходящий выбор. Он маленького роста, и у него изуродована рука. Рабочий класс у нас низкорослый... Но дочь была непреклонна. Вы же знаете, как упрямы девушки в таких случаях. — Он вздохнул.
— Вероятно, она пожалела его, — высказала предположение миссис ван Дизарт.
— Вероятно, — согласился Чарлз. Но он еще не кончил свой рассказ и не собирался отклоняться от намеченного курса. — Если бы она встретила пусть столь же неподходящего, но хотя бы студента, тогда еще можно было бы понять... Но он даже не образован. Он оставил школу в пятнадцать лет, и его отдали учиться ремеслу. Сейчас некоторое время он безработный. Могу сказать, что дочь уже рассталась с ним.
Я сидел, окаменев и уставившись в застывшую гущу на дне тарелки. Теперь главное — расслабить мышцы, стянувшие челюсти, и немножко подумать. Всего четыре часа назад он проявлял заботу обо мне и пил мясной сок из моей чашки. И если можно быть в чем-то уверенным, то я был уверен в его привязанности ко мне, в искренности и постоянстве. Определенно, у него есть какие-то веские причины так вести себя со мной. По крайней мере я надеялся, что такие причины есть.
Я взглянул на Виолу. С несчастным видом она ерзала на стуле. Я вспомнил ее смущение, когда она проходила по холлу, и догадался, что Чарлз предупредил ее, чего надо ожидать. Он мог бы предупредить и меня, мелькнула сердитая мысль.
Разумеется, все они уставились на меня. Темноволосая красивая Дория Крей вскинула прекрасные брови и высокомерно произнесла бесцветным голосом:
— А вы не обижайтесь... — Слова прозвучали почти как насмешка. Ясно, она считала, что если во мне есть хоть капля самолюбия, я должен обидеться.
— Он не обижается! — беззлобно воскликнул Чарлз. — Разве правда может быть оскорбительна?
— Это правда, что вы незаконнорожденный и все прочее? — спросила Дория по-прежнему высокомерно.
Я набрал побольше воздуха.
— Да.
Наступило неловкое молчание.
— О, — выдохнула Дория и начала крошить хлеб.
Как в театре, но, несомненно, по сигналу Чарлза, который ногой нажал звонок, появился лакей и начал собирать тарелки. Разговор снова возобновился, словно сигаретный дымок после жутких рассказов о раке.
Я сидел и вспоминал детали, которые Чарлз вынес за скобки. На самом деле мой двадцатилетний отец, работая сверхурочно, чтобы собрать побольше денег, упал с лесов и умер за три дня до свадьбы, а я родился восемь месяцев спустя. На самом деле моя молодая мать, узнав, что умирает от какой-то неизвестной болезни почек, забрала меня из школы в пятнадцать лет. Для своего возраста я был маловат, поэтому она отдала меня в ученики к тренеру скаковых лошадей в Ньюмаркете, чтобы, когда она уйдет, у меня был дом и кто-то заботился обо мне. На самом деле они оба, мои родители, были хорошими людьми, и Чарлз знал, что я так думаю.
Лакей принес следующее блюдо, какую-то рыбу, утопавшую в белом грибном соусе. Одновременно подали и мои космические деликатесы. Чтобы они не бросались в глаза, их принесли не в обычных тюбиках, а просто на тарелке. Милая миссис Кросс, я готов был поцеловать ее. Теперь я мог есть одной рукой, держа в ней вилку. А тюбик мне пришлось бы неуклюже прижимать локтем к груди. Я же в тот момент предпочел бы умереть от голода, чем вынуть из кармана левую руку.
Пухленькая миссис ван Дизарт была в восторге. Она совершенно искренне получала удовольствие от мысли, что вот сидит человек, фактически изолированный от гостей, одетый в несоответствующий костюм и откровенно презираемый хозяином. Со светлыми мелкими кудряшками, кукольными голубыми глазами и розовым платьем, расшитым серебряной нитью, она казалась сладкой, как сахарная глазурь. Но ее слова показали, что иметь под рукой мальчика для битья — ее обычное и желанное наслаждение.
— Бедные родственники — такая проблема, вы согласны? — сочувственно обратилась она к Чарлзу громко, чтобы я услышал. — В нашем положении, когда воскресные газеты только и ищут случая, чтобы вылить ушат грязи на богатых людей, мы не можем пренебрегать ими. Они даже платят этим родственникам, чтобы те говорили про нас гадости. Но особенно трудно, если кому-то приходится держать их в собственном доме. Допустим, не всегда можно посадить их за общий стол, но и заставить их есть в кухне... По-моему, лучший выход — поднос в комнату.
— Да, да, — кивнул Чарлз, — но не все они согласны с таким решением.
Я чуть не подавился при следующем глотке, вспомнив, как он маневрировал, чтобы заставить меня спуститься к обеду. Я понимал, что он ведет какую-то игру, и сгорал от любопытства, пытаясь догадаться — какую же? Несомненно, он заранее придумал способ, как уронить меня в глазах гостей. Зачем это ему понадобилось, в свое время он, конечно, объяснит. И у меня почти пропало желание подняться наверх и лечь в постель.
Взглянув на Крея, я обнаружил, что его зеленовато-янтарные глаза устремлены на меня. В них не светилось такое откровенное, как у миссис Дизарт, удовольствие, но оно там было. Я стиснул зубы. Довольно противно было любоваться этой вызывающей, дразнящей полуулыбкой. Я опустил глаза, потом отвел их в сторону и заставил себя отвлечься от нее.
Крей издал какой-то звук, нечто среднее между кашлем и смехом, и заговорил с Чарлзом о коллекции кварцев:
— Так разумно с вашей стороны, дорогой друг, держать их под стеклом, хотя для меня просто мучение смотреть на кристаллы издали. Это, кажется, жеода на средней полке? Свет так играет, понимаете... Мне плохо видно.
— Э-э, — промямлил Чарлз, который, как и я, понятия не имел, что такое жеода. — Я покажу их вам. Если хотите, после обеда? Или завтра?
— Конечно, сегодня. Терпеть не могу откладывать на завтра такое наслаждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67