– О, какой великий властелин! – заметила Беранжера. – И будет великим королем. Надеюсь послужить ему верой и правдой.
– Клянусь святым Яковом, послужишь! – вскричал счастливый Санхо. – Ступай, дитя, читай свои молитвы. Наконец-то будет у тебя о чем молиться!
Беранжера была любимое единственное дитя, оставшееся в живых. То было дробное созданье, слишком увешанное нарядами, чтобы двигаться свободно, холодное, как лед, набожное, как девица-заключенница. Черты ее лица были мелки и правильны, как у царевны сказок. Ум у нее был узкий, душа слабая для перенесения житейских треволнений, которых, казалось, она не могла никогда знать. Иной раз, в своем парадном одеянии, вся увешанная драгоценными камнями, с короной на голове, в прическе, в кольцах, она казалась прямо-таки неподвижной богиней-куколкой над алтарем под стеклянным колпаком. В таком виде она была красивее всего, особенно когда стояла с неподвижно устремленным взглядом, с застывшей улыбкой, сияя над придворным штатом, как недоступная яркая звезда на ясном ночном небе, подающая людям надежду на безмятежность в небесах. Такою-то видел ее Бертран де Бори, когда его горячее грешное сердце как-то присмирело, и он мог взглянуть на земное создание без желания запятнать его. Частью любя, частью в насмешку, он тогда и назвал ее Студеное Сердце. Несколько позднее (помните?) он дал Жанне прозвище Прелестный Вид. В те времена он по всей Европе раздавал прозвища.
Такой, или почти такой, увидел он ее и теперь, в ту минуту, когда она шла от отца, немного зарумянившаяся, но в общем она самая, великая мадамочка, Беранжера Наваррская.
– Солнце осияло мое Студеное Сердечко, – проговорил Бертран.
Она протянула ему свою ручку для поцелуя.
– Сердце, да не ваше, Бертран, – заметила она. – Я – избранница короля.
– Короля?! Какого?
– Будущего короля, господина моего Ричарда Пуату.
Трубадур щелкнул языком и проглотил пилюлю как только мог лучше… Чем хуже, тем лучше! Он увидел, что с ним сыграли такого дурака, какого он не мог бы никогда и представить себе. Знай он, что делал в то время Ричард с Жанной Сен-Поль, вы можете быть уверены, что из него прыснул бы яд. Но в ту пору он еще ничего не знал об этом; что же касается другой истории, даже он не осмелился заговорить про нее.
– Великий государь! Горячий государь! Смелый государь! – урывками восклицал он. Больше ничего ведь и нельзя было сказать тут.
– Да, он, полагаю, такой государь, который имеет право требовать, чтобы его любили, – заметила Беранжера, внушительно взглянув на него.
– О-го-го! Имеет, конечно! – вскричал Бертран. – Могу уверить вашу милость, в этом он не новичок. Он от многих требовал любви, и многие требовали того же от него. Прикажете их перечесть?
– Прошу вас не трудиться, – промолвила она, выпрямляясь.
Бертран только в ужимке излил свою ярость. Но ему все-таки хотелось кое-что прибавить.
– Вот что только скажу вам, принцесса! Я дал ему прозвище Да-Нет. Смотрите ж, берегитесь! Он всегда двояк: то голова пылает, а сердце холодно, то сердце в пламени, а голова как лед. Он будет стоять и за Бога и за врага Господня; будет стремиться к небесам и вожжаться с адом. С яростью поднимется он высоко, со смехом упадет. Ого! Он будет за вас и против вас; он будет спешить и медлить; он будет свататься за вас и отвергать вас, будет петь мадригалы и, ах, вдруг закаркает, как ворон. В нем нет никакого постоянства, ни прочной любви, ни ненависти, нет глубины и мало веры.
Беранжера встала.
– Бертран, вы раздражаете себя и меня также, – сказала она. – Таких речей между государем и его другом не должно бы быть.
– Разве я не друг ваш? – с горечью спросил он.
– Вы не можете быть другом царственной особы, – спокойно возразила Беранжера.
– О, Господи! Вот так правда! – пробормотал он. И этого размышления хватило ему на всю дорогу от Наварры. Как вам уже известно, он направился в Пуатье, где Ричард пировал с Жанной. Когда он, злополучный лжец, узнал истину, она открылась ему слишком поздно для того, чтобы он мог воспользоваться ею для своих целей. Он узнал, что дон Санхо даже и тут опередил его: наваррец во всех подробностях проведал и про оскорбление в Жизоре, и про свадьбу в Пуатье и весьма верно оценил каждое их этих совершившихся событий.
Скрежеща зубами, принялся Бертран служить человеку, которого ненавидел; скрежеща зубами, принимал он поцелуи Ричарда на состязании и излияния его милостей. Только тогда, когда из Наварры были приведены в подарок жеребцы, начал он провидеть, что затевает дон Санхо. А всякая встреча Ричарда с этим дальновидным мудрецом была бы погибелью для Бертрана. Поэтому, как только Ричард воцарился, Бертран рассудил, что ему пора убираться.
"На этом я и покончу свой рассказ о Бертране де Борне, – говорит аббат Мило но этому предмету.
Немало натворил он в своей жизни зла; чтобы сделать несчастными трех королей – молодого короля Генриха, старого короля Генриха и нового короля Англии Ричарда. Если он, после этого, не был поистине тернием в анжуйском доме, то чьим еще тернием мог он быть? Несколько времени спустя, он умер, одинокий и несчастный, дожив до того, что все его замыслы рухнули: он сознавал, что предмет его ненависти процветал еще больше от его козней, а предмет его любви чувствовал себя лучше без него. Он был отвергнут всеми. Его присные были в крестовом походе, его враг – на престоле. Поднялось новое поколение, которое пожимало плечами па его старость; а остальные все еще считали его невоспитанным юношей. Это был великий поэт, большой мошенник и пошлый дурак. Вот и все про него: довольно".
Глава XVI
РАЗГОВОР В АНГЛИИ ПРО КРАСАВИЦУ ЖАННУ
В разгаре августа, читаем мы, король Ричард, отправился в свои герцогские и королевские владения. Он ехал верхом впереди, один, красуясь весь в красном и в золоте. Графиня Жанна следовала в носилках. Братья Ричарда, родной и сводный, его епископ, его канцлер и его друзья – все ехали тоже с ним, каждый соответственно своему сану. Они держали путь на Алансон, Лизье и Пон Эвек в Руан и там нашли королеву-мать Элеонору Аквитанскую, эту неугасимую душу. Одним из первых дел Ричарда было выпустить ее из крепости, в которую лет десять или более тому назад заточил ее старик-король.
На королеве-матери не было заметно следов тюремного заточения, когда она вышла навстречу сыну и устремила пытливый взгляд на возлюбленную короля. То была женщина смуглая, тяжеловесная, с низким лбом, со следами редкой красоты; пальцы у нее были словно когти у хищной птицы, а рот – как западня. Нетрудно было заметить, что в каменную матрицу, где был отлит Ричард, попало несколько осколков кремня и от нее. Движения у нее были медленные, рассчитанные, но ум проворный. Она была женщина в высшей степени страстная;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95