Я решила, что он скончался, и сама едва не умерла от разрыва сердца. Если бы только вы знали, негодницы, какие ужасные мысли промелькнули в тот момент в моей голове! Мне представилось, что, осиротев, мы лишимся крова и будем нищенствовать до конца своих дней. Вас же обвинят в отцеубийстве и перестанут произносить вслух ваши имена. Всем нам придется носить траур до самой смерти. А если мне доведется случайно увидеть вас, то я своими руками повыдергиваю все волосы на ваших головах! »
Корделия сделала паузу, чтобы перевести дух. Глаза ее готовы были вылезти из орбит. Офелия содрогнулась и прикрыла ладонью лицо. Да поможет им Бог! Мэдлин была не просто разъярена, она была доведена до белого каления.
Скорчив болезненную гримасу, Корделия с мрачным видом и загробным голосом продолжала читать:
«Я велела служанке подать ароматическую соль, но она, не обнаружив ее нигде, запалила куриное перо и сунула его папочке под нос. Он тотчас же пришел в чувство, рассердился, выгнал нас обеих вон и велел Томасу запрягать лошадь. Он был полон решимости лично отправиться в Лондон и разыскать вас там, хотя такое утомительное путешествие наверняка убило бы его. Офелия, это твоя затея, только такой коварной эгоистке, как ты, могла прийти в голову идея тайком сбежать в Лондон… »
Корделия умолкла и сочувственно посмотрела на сестру.
Офелия сглотнула ком, подкативший к горлу, но только пожала плечами, вынужденная признать себя виновницей всех бед своих родственников. Это действительно была ее идея, венчавшая давно вынашиваемый ею план стать столичной знаменитостью и блистать на лондонской театральной сцене.
«В случае безвременной кончины нашего дорогого отца вся вина за это падет на тебя, Офелия! Я отправила Томаса на двуколке за доктором с надеждой, что тот отговорит отца от его безумной затеи отправиться на поиски своих беспутных дочерей в Лондон. К счастью, пока мы спорили, доставили ваши письма ».
Офелия зажмурилась, представив, что могло бы произойти, если бы они с сестрой не вняли уговорам викария и не послали своим родным весточку. Как эгоистично и легкомысленно она себя вела! Отчего она не дала себе труда хорошенько задуматься о возможных последствиях своего безумного побега в Лондон? Почему не предвидела, что родственники быстро хватятся их?
Корделия пробежала текст до конца и сказала:
– Дальше все примерно в этом духе. Разве что она все-таки упомянула о том, что отец выздоравливает. И на том спасибо! Так что я, пожалуй, лучше прочту, что пишет нам отец.
Она вскрыла второе письмо. Внутри сложенного вчетверо листа бумаги находились еще две записки. Одна из них адресовалась Офелии, вторая. – Корделии.
Дрожащими руками Офелия взяла у сестры отцовское послание и начала его читать. Там говорилось:
«Моя дорогая дочь!
Я потрясен и опечален твоим небрежением своим дочерним долгом и внезапным бегством из дома, от своих близких, которые окружил и тебя искренней любовью и сердечной заботой. Ты поступила в отношении их неблагородно и коварно. Будь жива твоя мать, она бы огорчилась, узнав, что ты не следуешь моим указаниям и не прислушиваешься к моим наставлениям, предпочитая игнорировать все мои предостережения относительно опасностей, грозящих девушке в чужом большом городе, где она лишена опеки и защиты. Мое сердце обливается кровью при мысли, какому риску ты себя подвергаешь, находясь в Лондоне, этом средоточии греха и порока. Но еще больнее меня уязвляет осознание того, что я был недостаточно внимателен и заботлив в отношении тебя и не сумел вырастить такую дочь, которая бы во всем слушалась своего отца ».
И он еще корит себя за недостаточное внимание к ней?
Слезы ручьями хлынули из глаз Офелии. Ей живо представилось, как их калеку отца выносят на носилках из дома, и усаживают в экипаж, с тем чтобы бедняга отправился в долгое и мучительное для него путешествие. Как же она могла позволить себе быть такой безмозглой, эгоистичной, бессердечной, слепой и бездушной?! Да, ее старшая сестра права, обвиняя ее в чрезмерном себялюбии и порочности. Офелия выронила письмо отца и разрыдалась, закрыв обеими руками лицо, мокрое от слез.
Корделия обняла ее за плечи и стала утешать.
Ее лицо тоже было влажным, в руке она сжимала мокрый носовой платок.
– Папа никогда не простит нас, – срывающимся голосом промолвила Офелия.
– Нет, простит, я в этом уверена, – сказала Корделия.
– Но Мэдлин уж точно нас не простит, – сказала Офелия.
Корделия помолчала и сказала:
– И она нас простит, но со временем.
Сестры обнялись. Офелия вздохнула и вдруг вскочила с кровати, намереваясь выйти из комнаты; Корделия спросила:
– Куда ты? Что ты задумала?
– Пойду расскажу викарию всю правду! О том, что мы с тобой тайком сбежали из дому и все это-время пользовались его доверчивостью и добросердечием. Я больше не стану лгать никому!
– Боже, но он ведь может разгневаться и выставить нас за порог! Что тогда мы будем делать?! – воскликнула Корделия.
– Если такое случится, то и поделом нам! Другого мы не заслуживаем, вернее, я не заслуживаю. Я попрошу его пощадить тебя и не выгонять на улицу.
Корделия похлопала глазами, усомнившись в разумности такого плана, однако спорить с сестрой не стала.
Офелия потерла ладонью щеку и, собравшись окончательно с духом, сбежала по лестнице вниз, где спросила у перепуганной ее видом экономки:
– Как мне найти викария?
– Он в саду, мисс, – ответила служанка.
Молодой священник действительно находился в саду, где приводил в порядок цветочную клумбу. Завидев Офелию, он встал, отряхнул с колен землю и спросил:
– Что с вами стряслось, мисс Эпплгейт?
– Я хочу вам покаяться кое в чем, святой отец!
– Хорошо, я с радостью вам помогу. Вы желаете соблюсти все формальности? Тогда я готов совершить обряд по всем правилам англиканской церкви. Пройдемте в исповедальню, там я вас и выслушаю, правда, ее давно не убирали, там пыльно, вы можете расчихаться. Вас это не смущает?
Охваченная сомнениями, Офелия ответила ему не сразу. Конечно, церемония покаяния казалась ей весьма привлекательной. Однако в исповедальне она лишилась бы возможности видеть добрые глаза викария, светящиеся теплотой и пониманием. Как же ей лучше поступить?
Видя, что она колеблется, викарий пришел ей на помощь:
– Может быть, вы бы предпочли поговорить со мной как со своим другом? Тогда давайте присядем вон на ту каменную скамейку, и вы поделитесь со мной всем, что вас тревожит. Я же дам вам добрый совет, если смогу, и отпущу вам грехи.
– Ах, как это мило с вашей стороны! – воскликнула Офелия, надеясь, что викарий будет и впредь относиться к ней по-дружески, даже услышав ее покаяние.
– Так в каких же смертных грехах вы намерены покаяться, мисс Эпплгейт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Корделия сделала паузу, чтобы перевести дух. Глаза ее готовы были вылезти из орбит. Офелия содрогнулась и прикрыла ладонью лицо. Да поможет им Бог! Мэдлин была не просто разъярена, она была доведена до белого каления.
Скорчив болезненную гримасу, Корделия с мрачным видом и загробным голосом продолжала читать:
«Я велела служанке подать ароматическую соль, но она, не обнаружив ее нигде, запалила куриное перо и сунула его папочке под нос. Он тотчас же пришел в чувство, рассердился, выгнал нас обеих вон и велел Томасу запрягать лошадь. Он был полон решимости лично отправиться в Лондон и разыскать вас там, хотя такое утомительное путешествие наверняка убило бы его. Офелия, это твоя затея, только такой коварной эгоистке, как ты, могла прийти в голову идея тайком сбежать в Лондон… »
Корделия умолкла и сочувственно посмотрела на сестру.
Офелия сглотнула ком, подкативший к горлу, но только пожала плечами, вынужденная признать себя виновницей всех бед своих родственников. Это действительно была ее идея, венчавшая давно вынашиваемый ею план стать столичной знаменитостью и блистать на лондонской театральной сцене.
«В случае безвременной кончины нашего дорогого отца вся вина за это падет на тебя, Офелия! Я отправила Томаса на двуколке за доктором с надеждой, что тот отговорит отца от его безумной затеи отправиться на поиски своих беспутных дочерей в Лондон. К счастью, пока мы спорили, доставили ваши письма ».
Офелия зажмурилась, представив, что могло бы произойти, если бы они с сестрой не вняли уговорам викария и не послали своим родным весточку. Как эгоистично и легкомысленно она себя вела! Отчего она не дала себе труда хорошенько задуматься о возможных последствиях своего безумного побега в Лондон? Почему не предвидела, что родственники быстро хватятся их?
Корделия пробежала текст до конца и сказала:
– Дальше все примерно в этом духе. Разве что она все-таки упомянула о том, что отец выздоравливает. И на том спасибо! Так что я, пожалуй, лучше прочту, что пишет нам отец.
Она вскрыла второе письмо. Внутри сложенного вчетверо листа бумаги находились еще две записки. Одна из них адресовалась Офелии, вторая. – Корделии.
Дрожащими руками Офелия взяла у сестры отцовское послание и начала его читать. Там говорилось:
«Моя дорогая дочь!
Я потрясен и опечален твоим небрежением своим дочерним долгом и внезапным бегством из дома, от своих близких, которые окружил и тебя искренней любовью и сердечной заботой. Ты поступила в отношении их неблагородно и коварно. Будь жива твоя мать, она бы огорчилась, узнав, что ты не следуешь моим указаниям и не прислушиваешься к моим наставлениям, предпочитая игнорировать все мои предостережения относительно опасностей, грозящих девушке в чужом большом городе, где она лишена опеки и защиты. Мое сердце обливается кровью при мысли, какому риску ты себя подвергаешь, находясь в Лондоне, этом средоточии греха и порока. Но еще больнее меня уязвляет осознание того, что я был недостаточно внимателен и заботлив в отношении тебя и не сумел вырастить такую дочь, которая бы во всем слушалась своего отца ».
И он еще корит себя за недостаточное внимание к ней?
Слезы ручьями хлынули из глаз Офелии. Ей живо представилось, как их калеку отца выносят на носилках из дома, и усаживают в экипаж, с тем чтобы бедняга отправился в долгое и мучительное для него путешествие. Как же она могла позволить себе быть такой безмозглой, эгоистичной, бессердечной, слепой и бездушной?! Да, ее старшая сестра права, обвиняя ее в чрезмерном себялюбии и порочности. Офелия выронила письмо отца и разрыдалась, закрыв обеими руками лицо, мокрое от слез.
Корделия обняла ее за плечи и стала утешать.
Ее лицо тоже было влажным, в руке она сжимала мокрый носовой платок.
– Папа никогда не простит нас, – срывающимся голосом промолвила Офелия.
– Нет, простит, я в этом уверена, – сказала Корделия.
– Но Мэдлин уж точно нас не простит, – сказала Офелия.
Корделия помолчала и сказала:
– И она нас простит, но со временем.
Сестры обнялись. Офелия вздохнула и вдруг вскочила с кровати, намереваясь выйти из комнаты; Корделия спросила:
– Куда ты? Что ты задумала?
– Пойду расскажу викарию всю правду! О том, что мы с тобой тайком сбежали из дому и все это-время пользовались его доверчивостью и добросердечием. Я больше не стану лгать никому!
– Боже, но он ведь может разгневаться и выставить нас за порог! Что тогда мы будем делать?! – воскликнула Корделия.
– Если такое случится, то и поделом нам! Другого мы не заслуживаем, вернее, я не заслуживаю. Я попрошу его пощадить тебя и не выгонять на улицу.
Корделия похлопала глазами, усомнившись в разумности такого плана, однако спорить с сестрой не стала.
Офелия потерла ладонью щеку и, собравшись окончательно с духом, сбежала по лестнице вниз, где спросила у перепуганной ее видом экономки:
– Как мне найти викария?
– Он в саду, мисс, – ответила служанка.
Молодой священник действительно находился в саду, где приводил в порядок цветочную клумбу. Завидев Офелию, он встал, отряхнул с колен землю и спросил:
– Что с вами стряслось, мисс Эпплгейт?
– Я хочу вам покаяться кое в чем, святой отец!
– Хорошо, я с радостью вам помогу. Вы желаете соблюсти все формальности? Тогда я готов совершить обряд по всем правилам англиканской церкви. Пройдемте в исповедальню, там я вас и выслушаю, правда, ее давно не убирали, там пыльно, вы можете расчихаться. Вас это не смущает?
Охваченная сомнениями, Офелия ответила ему не сразу. Конечно, церемония покаяния казалась ей весьма привлекательной. Однако в исповедальне она лишилась бы возможности видеть добрые глаза викария, светящиеся теплотой и пониманием. Как же ей лучше поступить?
Видя, что она колеблется, викарий пришел ей на помощь:
– Может быть, вы бы предпочли поговорить со мной как со своим другом? Тогда давайте присядем вон на ту каменную скамейку, и вы поделитесь со мной всем, что вас тревожит. Я же дам вам добрый совет, если смогу, и отпущу вам грехи.
– Ах, как это мило с вашей стороны! – воскликнула Офелия, надеясь, что викарий будет и впредь относиться к ней по-дружески, даже услышав ее покаяние.
– Так в каких же смертных грехах вы намерены покаяться, мисс Эпплгейт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74