И почему ты не оказалась бесплодной?
Отвращение к самому себе разъедало нутро похлестче кислоты. Он вел себя с ней, словно она совершила неприглядный поступок или преступление! Как будто во всем этом была виновата только она! Но если кто и виноват в подобной ситуации, то только он!
Губы его судорожно дернулись. Он ведь не обуздывал свои желания. Ночь за ночью он жаждал ее и получал все, что хотел получить. Брал ее каждую ночь. Эгоистично. Не задумываясь о последствиях. Отказываясь даже задуматься о них.
И… ненавидел себя за то, что занимался с ней любовью. Потому что всякий раз, когда уступал своему дьявольскому желанию, словно терял частицу себя…
Он покопался в складках плаща. Женщина устало взглянула на него, слегка попятившись, не уверенная в его намерениях. Но когда он протянул ей кошелек, полный монет, у нее даже глаза округлились от изумления.
— Возьми. Это тебе, — сказал он. Она охнула:
— Но, сэр… Это же целое состояние!
На его губах мелькнула улыбка. Она немного напомнила ему Кесси. когда они были в таверне Черного Джека. Она тогда тоже потеряла дар речи при виде кучки серебряных монет.
Он покачал головой:
— Какое там состояние! Но если ты с умом распорядишься этими монетами, то этого хватит тебе… и бэби на несколько месяцев.
Он решительно сунул кошелек в руку женщины. Та уставилась на него, немея от благодарности и тронутая до глубины души.
— Да благословит вас Господь, сэр! — Она прижала кошелек к груди и взглянула на него полными слез глазами. — Вы — святой, самый настоящий святой! Я никогда не забуду вас. Никогда!
Он стоял и смотрел, как она, тяжело переваливаясь, исчезла за углом, затем отправился к себе. Но когда добрался до особняка, то первым делом отыскал кучера.
Томас протер сонные глаза:
— Милорд! Что-то случилось? Габриэль покачал головой:
— Я решил вернуться в Фарли.
Парень недоуменно заморгал. Через крохотное оконце его комнатушки было видно, что небо уже порозовело на востоке. Начинался рассвет.
— Прямо сейчас, милорд?
Габриэль кивнул. Томас не стал мешкать и потянулся за одеждой.
Немного времени спустя Габриэль захлопнул дверцу кареты. Наверняка Томас решил, что хозяин сошел с ума: возвращается в Фарли, когда не пробыл в Лондоне и полдня. Виноватая улыбка растянула губы Габриэля. Возможно, он и впрямь свихнулся…
Поздним утром они уже въезжали в ворота Фарли-Холла.
Не успел он войти в дом, как сразу понял: случилось что-то ужасное.
С дюжину слуг скучилось в конце галереи. Первой его заметила Глория. Глаза у нее покраснели, словно она проплакала несколько часов подряд. Миссис Мак-Ги успокаивающе гладила ее по плечу, но и у нее самой глаза были заплаканные.
Все были настолько заняты чем-то, что даже не услышали, как он вошел.
— Что здесь, к дьяволу, творится?
Все застыли, словно марионетки в кукольном театре. Наконец Дэвис вышел вперед. Таким мрачным Габриэль его еще никогда не видел. Старик откашлялся, прочищая горло.
— Милорд, боюсь, мы вынуждены сообщить вам весьма скверные новости.
— Не тяни, Дэвис! — Габриэль невольно произнес это резче, чем хотел. — Выкладывай, что у вас случилось?
— Хорошо, милорд. Ее сиятельства не оказалось в спальне этим утром. И судя по всему, она и не ложилась спать. Сначала мы решили, что она отправилась в Лондон вслед за вами. Но она никого не просила отвезти ее, и ее лошадь как стояла, так и стоит в конюшне. Так что мы решили продолжить поиски. — В глазах старика отразилась мука. — Милорд, ее нигде нет!
— Этого не может быть! Плохо искали! Лицо Дэвиса посуровело:
— Мы обыскали весь дом, милорд, от чердака до подвала. И обшарили все поместье. И сейчас еще слуги прочесывают каждый куст. Но она… как сквозь землю провалилась, милорд. Мы знаем только, что не хватает нескольких платьев, а Глория говорит, что пропал маленький саквояж.
Кровь застыла в жилах у Габриэля. Лицо его приобрело пепельный оттенок. Мозг отказывался верить в услышанное.
— Возможно, милорд, что ее сиятельство нашла какой-то другой способ добраться до Лондона?..
— Не нашла… — потрясение произнес Габриэль. Желудок вдруг вытолкнул из себя все содержимое, и оно катастрофически быстро поднялось вверх по пищеводу. Дышать стало невмоготу.
— Милорд…
Не дослушав взволнованных слуг, он рванулся вверх по лестнице. Дверь в спальню Кесси распахнулась после первого же удара. Постороннему Габриэль показался бы сумасшедшим. Но никто не видел его, так что никто и не узнал, насколько он был близок к помешательству.
Один… как никогда прежде.
Рядом с огромным шкафом для одежды валялся крошечный кружевной платочек. Он поднял его, уставившись на тончайший узор.
В груди его росло жуткое чувство невосполнимой потери. Он снова и снова вспоминал, какой видел ее в последний раз. Она была убита, бледна как смерть. Словно жалящие слова Габриэля пулями впивались в ее сердце, и оно кровоточило. На лице ее застыла мольба…
— Кесси! — закричал он. Пальцы скомкали кружевной платочек. — Кесси!
Эдмунд возвратился в Фарли-Холл три дня спустя. Широко распахнув двери перед герцогом, Дэвис склонился в низком поклоне:
— Как чудесно, ваша светлость, что вы вернулись!
— Да-а, домой всегда приятно возвращаться, Дэвис. — Эдмунд вручил дворецкому свою шляпу и трость. — Габриэль дома?
Дэвис ответил не сразу. К величайшему изумлению Эдмунда, дворецкий был в явном замешательстве:
— Он наверху, в своей спальне, ваша светлость. Эдмунд нахмурился, поскольку не привык к подобному поведению дворецкого.
— Что-то случилось, Дэвис?
— Все в ваше отсутствие разладилось, милорд. Но вы, наверное, предпочтете поговорить с его сиятельством…
Эдмунд тут же шагнул к лестнице.
— Ваша светлость, — позвал его дворецкий, — имейте в виду, что его сиятельство… немного не в себе…
Это было мягко сказано.
Шторы в спальне были плотно закрыты. Лишь скудный лучик света пробивался сквозь малюсенькую щелку. Стоя на пороге спальни сына, Эдмунд щурился, пытаясь привыкнуть к полумраку и разглядеть Габриэля.
Разглядев же, опешил. Он видывал сына в состоянии ярости. Видел его и безумно защищавшимся от обвинений и упреков. Не раз наблюдал раздраженным и мятежным, когда тот плевать хотел на всех и вся…
Но в таком состоянии — еще никогда.
Сын развалился в кресле у окна. Рубашка была кое-как заправлена в бриджи и свисала поверх них. Выглядела она такой мятой и несвежей, словно в ней спали несколько ночей подряд. Подбородок и щеки покрывала щетина трехдневной давности. Воздух в комнате был спертым, тошнотворно пахло спиртным.
— Боже. Габриэль! Да ты, кажется, пьян!
Габриэль медленно поднял голову. Налитые кровью глаза с трудом сфокусировались на фигуре отца. Его перегруженному алкоголем мозгу показалось совершенно естественным, что отец заявился, чтобы засвидетельствовать его жалкое состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87