Голоса приблизились к двери.
– О милорд, вы настоящий святой!
– Боюсь, вы мне льстите, миссис Данбери, – сухо сказал Доминик. – Что ж, до свидания. И передайте от меня привет вашему мужу.
Оливия едва успела спрятаться, как дверь распахнулась настежь. Она не видела лица Селесты, но слышала эхо ее шагов. Затаив дыхание, она взмолилась про себя, чтобы Доминик вернулся в кабинет, не заметив ее.
– Можете выходить, Оливия.
Черт, выругалась она про себя. Интересно, давно ли он догадался, что она подслушивает? Съежившись от стыда, Оливия выбралась из своего укрытия.
Доминик в просторной белоснежной рубашке, замшевых бриджах и сапогах стоял на пороге. Окинув ее внимательным взглядом с головы до ног, он без улыбки кивнул:
– Рад видеть, что ваше вчерашнее пребывание под дождем осталось без последствий.
Оливия невольно позавидовала его спокойствию. Сама она буквально сгорала на медленном огне.
– Я понятия не имела, что вы вернулись, – слабым голосом проговорила она. – Вот и решила поработать со счетами... Поверьте, я вовсе не собиралась вам мешать.
Доминик ничего не ответил – просто стоял молча, заложив руки за спину, и разглядывал ее. Лицо его было холодно и непроницаемо. Трудно было поверить, что только накануне он держал ее в объятиях. Глядя на него сейчас, нельзя было даже на мгновение вообразить, что тот единственный поцелуй... невозможный, невероятный поцелуй... был на самом деле!
Оливия озадаченно сдвинула брови. Слегка кивнув в сторону лестницы, по которой только что сбежала счастливая Селеста, она взглянула ему в глаза и прошептала:
– Как замечательно то, что вы сделали.
– Вот как? Вы, кажется, удивлены? – Черные брови Доминика взлетели вверх. – Неужели вы решили, что меня нисколько не тронут мольбы этой несчастной женщины? Может быть, в моих жилах и течет нечистая цыганская кровь, но у меня тоже есть сердце, которое способно сострадать несчастью других.
Оливия коротко вздохнула. В его словах звучала неприкрытая горечь. Взгляды их встретились. Казалось, между ними проскочил электрический разряд. Оба замерли, не зная, что сказать. Оливия, не выдержав, первой отвела глаза в сторону.
– Милорд, – еле слышно прошептала она, – я хочу извиниться... за то, что сказала вчера вечером.
– Что вы имеете в виду, мисс Шервуд? Прошу простить, но у меня неважно с памятью.
Оливия ощутила, как в ней волной поднимается гнев. Значит, он желает насладиться ее унижением...
– Мои слова о том, что я хотела бы, чтобы цыгане никогда не появлялись в наших местах... и... – Она собралась с духом и выпалила: – Чтобы и вы никогда сюда не приезжали!
Доминик стиснул зубы. На скулах тяжело заходили желваки.
– Вы и в самом деле имели это в виду, мисс Шервуд?
Она набрала полную грудь воздуха.
– Да, но...
– Тогда ваши извинения мне ни к чему. Оставьте их себе.
В голосе его звучали гнев и боль. Ей не следовало бы обращать на это внимание, но... она не могла. Бог свидетель, не могла!
– Я... у меня есть на то причины. – Надменно вздернув подбородок, Оливия приготовилась защищаться.
– О, нисколько в этом не сомневаюсь. У вас, у всей Англии... да что там... у всего мира, коли уж на то пошло. Все вы ненавидите цыган просто за то, что они существуют! Для вашей ненависти этого вполне достаточно. – Его слова хлестали ее, словно удары кнутом.
– Это не так, – стараясь держать себя в руках, проговорила она. – Я уже сказала вам и повторяю снова: у меня была причина сказать все это!
– Да что вы? – издевательским тоном проговорил он. – Неужели была... или есть?
На мгновение в комнате повисла тишина.
– Да... есть, – тихо произнесла Оливия. – Видите ли, моего отца убил цыган.
Глава 9
Доминик замер. Он был потрясен не меньше, чем если бы в него ударила молния и под ногами внезапно разверзлась пропасть. Впрочем, он, пожалуй, и сам не знал, что ожидал услышать, но о таком... о таком он и подумать не мог. С самого первого дня, когда они познакомились, он ощущал в Оливии какое-то внутреннее сопротивление, но нисколько не сомневался, что это обычная неприязнь, которую люди питают к цыганам и к которой он давно привык. И вот теперь он знал... и не понимал, как она вообще могла согласиться служить в его доме. Бережно подхватив ее под руку, Доминик заставил Оливию войти в кабинет. Дверь мягко захлопнулась за ними.
– Как это произошло? – тихо спросил он. Выражение его лица стало мрачным.
– Это случилось чуть больше года назад, – вздохнув, ответила Оливия, не поднимая глаз. – Отец поехал проведать женщину, которая накануне тяжело заболела. Сестра отправилась с ним. Они уже возвращались в Стоунбридж, когда это... это произошло. Скорее всего цыгану понравилась папина лошадь, и он решил украсть ее. Началась драка... Эмили упала с лошади, сильно ударилась головой... а отец был тяжело избит. Соседский фермер рассказывал, что слышал крики. Но к тому времени, как он прибежал на помощь... было уже слишком поздно.
– Он умер? – осторожно спросил Доминик, заранее зная, какой будет ответ. Оливия заметила, что голос его смягчился.
– Да. – Она поежилась и зябко передернула плечами, ответив так тихо, что Доминик едва разобрал слова. Скорее всего, мрачно подумал он, рана была еще настолько свежа, что девушка просто не могла спокойно говорить об этом.
Он молчал, украдкой поглядывая на ее побледневшее лицо. Сейчас он уже почти жалел, что заставил ее рассказать о трагедии. Лучше бы ему ни о чем не знать. Но тут же он одернул себя. Нет, он не смог бы не обращать внимания на ее отношение, не смог бы проклинать ее за чувства, которые она испытывает. И еще один мучительный вопрос не давал ему покоя. Доминик знал, что не успокоится, пока не получит ответа.
– Что случилось с этим цыганом?
– Через пару дней его поймали. Нет-нет, не в таборе. Он... – Оливия сдвинула брови, мучительно подыскивая подходящее слово. – Он был одиночкой. Всегда бродил один.
– Изгой.
– Да, да... – Наконец Оливия решилась поднять голову. Взгляды их встретились, но она поспешно отвела глаза в сторону. – Потом был суд, – еле слышно прошептала она. – Его... его повесили.
Доминик промолчал. Конечно, этот негодяй заслужил столь суровое наказание, тем более что отнял жизнь у другого человека. И все-таки его не оставляла навязчивая мысль: если бы этот человек, убийца, не был цыганом, скорее всего его жизнь не оборвалась бы под рукой палача. Вероятнее всего, его бы упрятали за решетку на долгие годы, может быть, навсегда, но он остался бы жив. Очень осторожно, взвешивая каждое слово, Доминик проговорил:
– Мне очень жаль, что так получилось с вашим отцом, Оливия, и теперь я, кажется, понимаю, что вы испытываете по отношению к нам. Но нельзя ненавидеть всех из-за того, что один оказался негодяем! Разве во всем виноваты цыгане?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89