Этот майор отличную обстановку для нас создал.
– Куда уж лучше… Как первая батарея прибудет, сразу надо в работу ее. Пусть припугнет итальянцев и поломает к чертовой матери это турецкое перемирие. Везде воюют, а тут какое-то позорище. Еще и нам с тобой шею намылят.
– Нет, комиссар. Ни одной батареи, ни одной роты мы подтягивать не будем. Сосредоточим их пока в лесу. Потом ударим. Неожиданно. Удастся нам Лысую гору захватить – мы над всей округой хозяева. В лоб ее штурмовать – сотни людей положим. А если осторожно, продуманно… Ну, ты меня понимаешь?
– Стараюсь понять, – ворчливо произнес комиссар. – Хочу понять и не хочу мешать тебе, Прохор Севастьянович. Но о бардаке, который тут развели, обязан сообщить в политдонесении.
– Потерпи, – попросил Порошин. – Не в службу, а в дружбу. Дней через пять сообщишь. Иначе понаедут комиссии, поднимут треск, заставят стрелять. Толку никакого, лишь итальянцев насторожат.
– В штабе армии люди не глупей нас с тобой.
– Не глупей, – начал раздражаться Порошин. – Но они со своей колокольни смотрят. Нам та обстановка, которая сейчас на участке, выгодна. Очень выгодна, неужели тебе не ясно? Ты не о высоких материях, о конкретной задаче подумай!
– Подумаю, – с оттенком обиды произнес комиссар. – О высоких материях – это ты зря. Тут не о материях речь, о принципиальной позиции.
– Позиция сейчас одна – бить противника. Вот подойдут два головных батальона, и сразу ударим. С этим ты согласен? Можно готовить приказ?
– Готовь, подпишу, – кивнул комиссар. – Руководить кто будет?
– Сам. Первая операция, притом – важная. Плацдарм с господствующей высотой: за это нам десять раз спасибо скажут, если получится. На ту сторону Бесстужева с его батальоном пошлем.
– Можно командира полка послать. Надежный. По крайней мере будет с кого спросить.
– Сами с себя спросим. Командиры полков новые, я их в деле не видел, а Бесстужева хорошо знаю.
– Ты его вообще в гении записал.
– Не в гении, командир он умелый. Злой, напористый. И главное – головой воюет.
– Решено, – согласился комиссар. – Но политдонесение я все-таки отправлю. Торопиться не буду, а о майоре сообщу, тут уж ты как хочешь. Это моя обязанность.
* * *
За три спокойных месяца, пока дивизия формировалась в тылу, Игорь Булгаков отъелся и отоспался. Каждое утро и вечер ходил в спортивный городок, крутился на турнике, прыгал через «коня». Сам чувствовал, как возмужал, как налились силой и будто стальными сделались мускулы. Гимнастерку пришлось взять на номер больше.
Раньше мечтал, чтобы скорей росла борода, хотел посолиднеть. Теперь волос пошел так густо, что приходилось бриться через день, и это надоедало.
Шофер Гиви, получивший звание сержанта, совсем обленился. Ночью храпел, днем дремал на солнцепеке, поглаживая брюхо, шевеля щетинистыми усиками и мурлыча, как сытый кот. В спортивный городок он не наведывался, по вечерам исчезал часа на четыре, когда возвращался, от него попахивало спиртным и духами.
В начале формирования Игорь просил направить его политруком в батальон капитана Бесстужева или в дивизионную разведку, но генерал Порошин сказал решительно: «Куда тебе в строй, у тебя нога сломана. Катайся в драндулете со своим грузином». Сам выбрал ему должность инструктора политотдела дивизии по работе среди войск противника. Титул был пышный, а обязанности – не бей лежачего. Игорь получил крытый грузовик с радиоусилителем и громкоговорителями. В грузовике разместился весь штат: он сам, Гиви, радиотехник и переводчик, выполнявший по совместительству обязанности машинистки, благо печатать было пока нечего.
Игорь догадывался, что Прохор Севастьянович нарочно держит его поближе к себе. Как-никак, знакомы они еще с довоенной поры. Генерал Порошин, резковатый на людях, заходил порой к Булгакову «отвести душу», повздыхать о Степане Степановиче, послушать, что пишет Настя. Один раз даже велел Игорю получить причитающиеся командиру дивизии продукты и послать их с оказией в Москву, Евгении Константиновне. Это тронуло Игоря – не забывает старуху, хоть и чужая.
Перед отправкой на фронт политрук Булгаков вместе с начальником политотдела разработал подробный план на месяц вперед: опрос пленных, анализ вражеских писем, дневников и других документов, подготовка материалов для листовок, пропагандистские передачи для немецких солдат на передовой. Но все пошло насмарку, когда выяснилось, что перед ними обороняются итальянцы. Языка итальянского в дивизии никто не знал, да и подход к ним, вероятно, должен быть какой-то другой.
– Не горячись, политрук, – успокаивал Гиви. – Зачем горячишься? Итальянцев мало, немцев много. Сегодня работы нет, завтра работа будет.
Узнав, что батальон капитана Бесстужева готовится к операции, Игорь попросил разрешения отправиться на передовую, познакомиться с обстановкой. Может, там не только итальянцы, но и немцы есть?
– Хорошо, – одобрил начальник политотдела. – Пойдете как наш представитель. Я вот доклад готовлю «Роль комсомольцев в бою», постарайтесь собрать фактический материал. Несколько рядовых надо отметить, двух-трех сержантов и одного лейтенанта тоже желательно.
– Будет сделано, – козырнул Булгаков.
К Бесстужеву как раз собрались ребята из дивизионной разведки. Игорь поехал вместе с ними.
Два батальона, выделенные для участия в операции, расположились в перелесках, километрах в восьми от Дона. Старшины рот выдали бойцам добавочные патроны и по пять гранат. Люди плотно пообедали и теперь отдыхали.
Игорь нашел капитана Бесстужева в просторном шалаше. Капитан только что отпустил ротных и теперь брился, соскребая с загорелых щек жесткую белесую щетину.
– А, пришел, – сказал он Булгакову. – Ты будто чувствуешь, когда интересную кашу завариваем.
– Такая наша судьба политотдельская, – ответил Игорь, садясь на кровать. Он уже привык к равнодушному, чуть насмешливому тону капитана. Бесстужев говорил так со всеми, даже с начальниками, делая исключения только для Порошина – генерала он уважал.
К Игорю комбат тоже относился хорошо, часто вспоминал переправу через ледяную Шать. Когда заговаривали они о довоенном Бресте, о Дьяконском, сразу веселели у него глаза, и мрачноватый капитан со шрамом на темном испитом лице становился вдруг похожим на доброго юношу. Но ненадолго. И после таких разговоров становился еще молчаливей. Кто-то из новых товарищей сказал Игорю, что Бесстужев наверняка псих: забрался в себя, как рак в нору, одна служба в нем и ничего человеческого. Но Игорь-то помнил, как крутили они в лыжном батальоне трофейную хронику и как страшно закричал тогда Бесстужев, увидев танк, расплющивший гусеницами женщину…
Капитан кончил бриться, попросил полить ему воды из котелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Куда уж лучше… Как первая батарея прибудет, сразу надо в работу ее. Пусть припугнет итальянцев и поломает к чертовой матери это турецкое перемирие. Везде воюют, а тут какое-то позорище. Еще и нам с тобой шею намылят.
– Нет, комиссар. Ни одной батареи, ни одной роты мы подтягивать не будем. Сосредоточим их пока в лесу. Потом ударим. Неожиданно. Удастся нам Лысую гору захватить – мы над всей округой хозяева. В лоб ее штурмовать – сотни людей положим. А если осторожно, продуманно… Ну, ты меня понимаешь?
– Стараюсь понять, – ворчливо произнес комиссар. – Хочу понять и не хочу мешать тебе, Прохор Севастьянович. Но о бардаке, который тут развели, обязан сообщить в политдонесении.
– Потерпи, – попросил Порошин. – Не в службу, а в дружбу. Дней через пять сообщишь. Иначе понаедут комиссии, поднимут треск, заставят стрелять. Толку никакого, лишь итальянцев насторожат.
– В штабе армии люди не глупей нас с тобой.
– Не глупей, – начал раздражаться Порошин. – Но они со своей колокольни смотрят. Нам та обстановка, которая сейчас на участке, выгодна. Очень выгодна, неужели тебе не ясно? Ты не о высоких материях, о конкретной задаче подумай!
– Подумаю, – с оттенком обиды произнес комиссар. – О высоких материях – это ты зря. Тут не о материях речь, о принципиальной позиции.
– Позиция сейчас одна – бить противника. Вот подойдут два головных батальона, и сразу ударим. С этим ты согласен? Можно готовить приказ?
– Готовь, подпишу, – кивнул комиссар. – Руководить кто будет?
– Сам. Первая операция, притом – важная. Плацдарм с господствующей высотой: за это нам десять раз спасибо скажут, если получится. На ту сторону Бесстужева с его батальоном пошлем.
– Можно командира полка послать. Надежный. По крайней мере будет с кого спросить.
– Сами с себя спросим. Командиры полков новые, я их в деле не видел, а Бесстужева хорошо знаю.
– Ты его вообще в гении записал.
– Не в гении, командир он умелый. Злой, напористый. И главное – головой воюет.
– Решено, – согласился комиссар. – Но политдонесение я все-таки отправлю. Торопиться не буду, а о майоре сообщу, тут уж ты как хочешь. Это моя обязанность.
* * *
За три спокойных месяца, пока дивизия формировалась в тылу, Игорь Булгаков отъелся и отоспался. Каждое утро и вечер ходил в спортивный городок, крутился на турнике, прыгал через «коня». Сам чувствовал, как возмужал, как налились силой и будто стальными сделались мускулы. Гимнастерку пришлось взять на номер больше.
Раньше мечтал, чтобы скорей росла борода, хотел посолиднеть. Теперь волос пошел так густо, что приходилось бриться через день, и это надоедало.
Шофер Гиви, получивший звание сержанта, совсем обленился. Ночью храпел, днем дремал на солнцепеке, поглаживая брюхо, шевеля щетинистыми усиками и мурлыча, как сытый кот. В спортивный городок он не наведывался, по вечерам исчезал часа на четыре, когда возвращался, от него попахивало спиртным и духами.
В начале формирования Игорь просил направить его политруком в батальон капитана Бесстужева или в дивизионную разведку, но генерал Порошин сказал решительно: «Куда тебе в строй, у тебя нога сломана. Катайся в драндулете со своим грузином». Сам выбрал ему должность инструктора политотдела дивизии по работе среди войск противника. Титул был пышный, а обязанности – не бей лежачего. Игорь получил крытый грузовик с радиоусилителем и громкоговорителями. В грузовике разместился весь штат: он сам, Гиви, радиотехник и переводчик, выполнявший по совместительству обязанности машинистки, благо печатать было пока нечего.
Игорь догадывался, что Прохор Севастьянович нарочно держит его поближе к себе. Как-никак, знакомы они еще с довоенной поры. Генерал Порошин, резковатый на людях, заходил порой к Булгакову «отвести душу», повздыхать о Степане Степановиче, послушать, что пишет Настя. Один раз даже велел Игорю получить причитающиеся командиру дивизии продукты и послать их с оказией в Москву, Евгении Константиновне. Это тронуло Игоря – не забывает старуху, хоть и чужая.
Перед отправкой на фронт политрук Булгаков вместе с начальником политотдела разработал подробный план на месяц вперед: опрос пленных, анализ вражеских писем, дневников и других документов, подготовка материалов для листовок, пропагандистские передачи для немецких солдат на передовой. Но все пошло насмарку, когда выяснилось, что перед ними обороняются итальянцы. Языка итальянского в дивизии никто не знал, да и подход к ним, вероятно, должен быть какой-то другой.
– Не горячись, политрук, – успокаивал Гиви. – Зачем горячишься? Итальянцев мало, немцев много. Сегодня работы нет, завтра работа будет.
Узнав, что батальон капитана Бесстужева готовится к операции, Игорь попросил разрешения отправиться на передовую, познакомиться с обстановкой. Может, там не только итальянцы, но и немцы есть?
– Хорошо, – одобрил начальник политотдела. – Пойдете как наш представитель. Я вот доклад готовлю «Роль комсомольцев в бою», постарайтесь собрать фактический материал. Несколько рядовых надо отметить, двух-трех сержантов и одного лейтенанта тоже желательно.
– Будет сделано, – козырнул Булгаков.
К Бесстужеву как раз собрались ребята из дивизионной разведки. Игорь поехал вместе с ними.
Два батальона, выделенные для участия в операции, расположились в перелесках, километрах в восьми от Дона. Старшины рот выдали бойцам добавочные патроны и по пять гранат. Люди плотно пообедали и теперь отдыхали.
Игорь нашел капитана Бесстужева в просторном шалаше. Капитан только что отпустил ротных и теперь брился, соскребая с загорелых щек жесткую белесую щетину.
– А, пришел, – сказал он Булгакову. – Ты будто чувствуешь, когда интересную кашу завариваем.
– Такая наша судьба политотдельская, – ответил Игорь, садясь на кровать. Он уже привык к равнодушному, чуть насмешливому тону капитана. Бесстужев говорил так со всеми, даже с начальниками, делая исключения только для Порошина – генерала он уважал.
К Игорю комбат тоже относился хорошо, часто вспоминал переправу через ледяную Шать. Когда заговаривали они о довоенном Бресте, о Дьяконском, сразу веселели у него глаза, и мрачноватый капитан со шрамом на темном испитом лице становился вдруг похожим на доброго юношу. Но ненадолго. И после таких разговоров становился еще молчаливей. Кто-то из новых товарищей сказал Игорю, что Бесстужев наверняка псих: забрался в себя, как рак в нору, одна служба в нем и ничего человеческого. Но Игорь-то помнил, как крутили они в лыжном батальоне трофейную хронику и как страшно закричал тогда Бесстужев, увидев танк, расплющивший гусеницами женщину…
Капитан кончил бриться, попросил полить ему воды из котелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112