Но я кое-что разузнала об Ингрид. Ты у нее не один.
– Но об этом-то я как раз знал! – ответил комиссар, по-прежнему закрывая лицо руками.
– И тогда в чем дело?
– На этот раз тут совсем другое! Это не обычное приключение, которое я мог бы простить! Она влюбилась, причем взаимно!
– Ты знаешь, в кого она влюбилась?
– Да, в своего свекра.
– О, Господи! – сказала Анна, вздрогнув. – Это она тебе сказала?
– Нет. Я сам догадался. Она, наоборот, отпирается. Все отрицает. Но мне нужны доказательства, такие, чтоб ей некуда было деться, чтоб я мог швырнуть ей в лицо. Ты понимаешь, о чем я?
Анна вызвалась представить ему эти неопровержимые доказательства. И так в этом преуспела, что ей удалось запечатлеть на пленке упомянутую сельскую сцену в леске. Она попросила напечатать фотки свою доверенную подругу из криминального отдела и вручила их комиссару. Свекор Ингрид, вдобавок к должности главного врача, которую он занимал в больнице Монтелузе, был также политическим деятелем первой величины. Монтальбано отправил в штаб-квартиру партии, в больницу и на дом в Монтелузу первую порцию этой красноречивой документации. На обороте каждой из трех фотографий было написано: «Ты у нас в руках», – и ничего больше. Этот град наверняка перепугал развратника до смерти: в одно и то же мгновение под угрозой оказались карьера и семья. На всякий случай у комиссара имелось еще штук около двадцати фото. Ингрид он ничего не сказал, она, чего доброго, могла закусить удила, потому что была затронута ее пресловутая шведская privacy.
Монтальбано прибавил скорость, он был доволен, что сложные маневры, которые он предпринял, привели к намеченной цели.
– Машину загони ты, – сказал Монтальбано, выходя и принимаясь возиться с железной ставней гаража полиции. Когда автомобиль оказался внутри, он зажег свет и снова опустил ставню.
– Что мне нужно делать? – спросила Ингрид.
– Видишь обломки этой легковушки? Хочу узнать, были ли выведены из строя тормоза.
– Не знаю, удастся ли мне это понять.
– Попробуй.
– Прощай блузка.
– А, нет, погоди. Я кое-что захватил.
С заднего сиденья машины он достал пластиковый пакет, вытащил оттуда свою рубашку и джинсы.
– Вот, наденька-ка это.
Покуда Ингрид переодевалась, он ходил в поисках переносной электрической лампы, какими пользуются в автомастерских, обнаружил ее на верстаке, включил в розетку. Не говоря ни слова, Ингрид взяла лампу, гаечный ключ, отвертку и скользнула под искореженное шасси легковушки. Ей хватило десяти минут. Вылезла из-под машины вся в пыли и в масле.
– Мне повезло. Привод у тормозов частью перерезан, я в этом уверена.
– Что значит частью?
– Значит, что не совсем, оставили ровно столько, чтобы не разбиться тут же. Но при первом же сильном рывке привод должен был лопнуть.
– Ты уверена, что он не перетерся сам по себе? Машина-то старая.
– Разрыв слишком четкий. Износ если и есть, то минимальный.
– Теперь послушай меня хорошенько, – сказал Монтальбано. – Человек, который сидел за рулем, отправился из Вигаты в Монтелузу, стоял некоторое время там, потом поехал обратно в Вигату. Авария произошла на крутом спуске у черты города, на спуске Делла Катена. Он врезался в грузовик и умер на месте. Ясно?
– Ясно.
– Тогда я тебя спрашиваю: эту музыку где ему устроили, в Вигате или в Монтелузе?
– В Монтелузе, – сказал Ингрид. – Если б в Вигате, он разбился бы куда раньше, это наверняка. Тебя еще что-нибудь интересует?
– Нет. Спасибо.
Ингрид не переодевалась, даже рук не мыла.
– Помоюсь у тебя.
На стоянке у бара Ингрид вышла, пересела в свою машину и поехала вслед за Монтальбано. Не было еще полуночи, вечер был теплый.
– Хочешь принять душ?
– Нет, лучше искупаться в море, разве что после.
Она сняла перепачканную одежду Монтальбано, стащила трусики: и комиссару пришлось сделать усилие, чтобы, наоборот, облачиться, скрепя сердце, в тогу духовного отца.
– Давай раздевайся, пошли купаться со мной.
– Нет. Мне нравится смотреть на тебя с веранды.
Полная луна светила, может, чересчур ярко. Монтальбано остался в шезлонге любоваться силуэтом Ингрид, которая шла к берегу, потом, ступив в холодную воду, запрыгала, широко раскинув руки, словно в каком-то танце. Он видел, как она нырнула, некоторое время следил за темной точкой, которая была ее головой, и вдруг заснул.
Проснулся, когда уже светало. Поднялся, немного озябший, приготовил себе кофе, выпил подряд три чашки. Уходя, Ингрид привела в порядок дом, уничтожив все следы своего пребывания. Ингрид была просто золото: сделала все, о чем он просил, и не спрашивала никаких объяснений. В отношении любопытства, она точно не принадлежала к женскому полу. Но только в этом отношении. Чувствуя легкий аппетит, он открыл холодильник: баклажанов, которые он не съел на обед, больше не было, с ними расправилась Ингрид. Пришлось удовольствоваться куском хлеба и сырком, все ж лучше этим заправиться, чем ничем. Он принял душ и надел ту же самую одежду, что давал Ингрид, еще слегка пахнувшую ею.
По обыкновению, он явился в комиссариат, минут на десять опоздав: его люди были уже готовы, а также служебная машина и джип, взятый напрокат в фирме Винти, полный лопат, кирок, мотыг, заступов, – они казались батраками, отправлявшимися на поденку.
Гора Красто, которая со своей стороны даже и не мечтала называться горой, на деле была холмом, довольно-таки лысым, и высилась к востоку от Вигаты, меньше чем в полукилометре от моря. Она была аккуратно пробуравлена тоннелем, ныне заколоченным досками. Тоннель строили для ответвления от шоссе, называвшегося «скоростной дорогой», которое, минуя город, проходило к нему по касательной. Никакого касательства к нуждам граждан оно не имело, а вот к взяткам имело, и очень даже прямое, причем в смысле отнюдь не геометрическом. Легенда повествовала, что в недрах этой горы был спрятан валух, кладеный баран, поместному «красто», весь из чистого золота, – строители тоннеля его не отыскали, зато устроители торгов на получение строительного подряда, вот они-то – да. С той стороны, которой не было видно с моря, к горе лепилась другая, поменьше, что-то вроде небольшого естественного укрепления, под названием «Крастичеддру», то есть «валушок»: дотуда скреперы и грузовики не добрались, местность была по-своему красива из-за этой дикости. Как раз в сторону валушка и направились две машины, проехав по бездорожью, чтобы не привлекать внимания. Было трудно пробираться без проселка, без наезженного пути, но комиссар хотел, чтоб машины подъехали прямо к подножию скалистого выступа. Монтальбано приказал всем выйти.
Воздух был прохладным, утро ясным.
– Что нужно делать? – спросил Фацио.
– Смотрите все на Крастичеддру. Внимательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Но об этом-то я как раз знал! – ответил комиссар, по-прежнему закрывая лицо руками.
– И тогда в чем дело?
– На этот раз тут совсем другое! Это не обычное приключение, которое я мог бы простить! Она влюбилась, причем взаимно!
– Ты знаешь, в кого она влюбилась?
– Да, в своего свекра.
– О, Господи! – сказала Анна, вздрогнув. – Это она тебе сказала?
– Нет. Я сам догадался. Она, наоборот, отпирается. Все отрицает. Но мне нужны доказательства, такие, чтоб ей некуда было деться, чтоб я мог швырнуть ей в лицо. Ты понимаешь, о чем я?
Анна вызвалась представить ему эти неопровержимые доказательства. И так в этом преуспела, что ей удалось запечатлеть на пленке упомянутую сельскую сцену в леске. Она попросила напечатать фотки свою доверенную подругу из криминального отдела и вручила их комиссару. Свекор Ингрид, вдобавок к должности главного врача, которую он занимал в больнице Монтелузе, был также политическим деятелем первой величины. Монтальбано отправил в штаб-квартиру партии, в больницу и на дом в Монтелузу первую порцию этой красноречивой документации. На обороте каждой из трех фотографий было написано: «Ты у нас в руках», – и ничего больше. Этот град наверняка перепугал развратника до смерти: в одно и то же мгновение под угрозой оказались карьера и семья. На всякий случай у комиссара имелось еще штук около двадцати фото. Ингрид он ничего не сказал, она, чего доброго, могла закусить удила, потому что была затронута ее пресловутая шведская privacy.
Монтальбано прибавил скорость, он был доволен, что сложные маневры, которые он предпринял, привели к намеченной цели.
– Машину загони ты, – сказал Монтальбано, выходя и принимаясь возиться с железной ставней гаража полиции. Когда автомобиль оказался внутри, он зажег свет и снова опустил ставню.
– Что мне нужно делать? – спросила Ингрид.
– Видишь обломки этой легковушки? Хочу узнать, были ли выведены из строя тормоза.
– Не знаю, удастся ли мне это понять.
– Попробуй.
– Прощай блузка.
– А, нет, погоди. Я кое-что захватил.
С заднего сиденья машины он достал пластиковый пакет, вытащил оттуда свою рубашку и джинсы.
– Вот, наденька-ка это.
Покуда Ингрид переодевалась, он ходил в поисках переносной электрической лампы, какими пользуются в автомастерских, обнаружил ее на верстаке, включил в розетку. Не говоря ни слова, Ингрид взяла лампу, гаечный ключ, отвертку и скользнула под искореженное шасси легковушки. Ей хватило десяти минут. Вылезла из-под машины вся в пыли и в масле.
– Мне повезло. Привод у тормозов частью перерезан, я в этом уверена.
– Что значит частью?
– Значит, что не совсем, оставили ровно столько, чтобы не разбиться тут же. Но при первом же сильном рывке привод должен был лопнуть.
– Ты уверена, что он не перетерся сам по себе? Машина-то старая.
– Разрыв слишком четкий. Износ если и есть, то минимальный.
– Теперь послушай меня хорошенько, – сказал Монтальбано. – Человек, который сидел за рулем, отправился из Вигаты в Монтелузу, стоял некоторое время там, потом поехал обратно в Вигату. Авария произошла на крутом спуске у черты города, на спуске Делла Катена. Он врезался в грузовик и умер на месте. Ясно?
– Ясно.
– Тогда я тебя спрашиваю: эту музыку где ему устроили, в Вигате или в Монтелузе?
– В Монтелузе, – сказал Ингрид. – Если б в Вигате, он разбился бы куда раньше, это наверняка. Тебя еще что-нибудь интересует?
– Нет. Спасибо.
Ингрид не переодевалась, даже рук не мыла.
– Помоюсь у тебя.
На стоянке у бара Ингрид вышла, пересела в свою машину и поехала вслед за Монтальбано. Не было еще полуночи, вечер был теплый.
– Хочешь принять душ?
– Нет, лучше искупаться в море, разве что после.
Она сняла перепачканную одежду Монтальбано, стащила трусики: и комиссару пришлось сделать усилие, чтобы, наоборот, облачиться, скрепя сердце, в тогу духовного отца.
– Давай раздевайся, пошли купаться со мной.
– Нет. Мне нравится смотреть на тебя с веранды.
Полная луна светила, может, чересчур ярко. Монтальбано остался в шезлонге любоваться силуэтом Ингрид, которая шла к берегу, потом, ступив в холодную воду, запрыгала, широко раскинув руки, словно в каком-то танце. Он видел, как она нырнула, некоторое время следил за темной точкой, которая была ее головой, и вдруг заснул.
Проснулся, когда уже светало. Поднялся, немного озябший, приготовил себе кофе, выпил подряд три чашки. Уходя, Ингрид привела в порядок дом, уничтожив все следы своего пребывания. Ингрид была просто золото: сделала все, о чем он просил, и не спрашивала никаких объяснений. В отношении любопытства, она точно не принадлежала к женскому полу. Но только в этом отношении. Чувствуя легкий аппетит, он открыл холодильник: баклажанов, которые он не съел на обед, больше не было, с ними расправилась Ингрид. Пришлось удовольствоваться куском хлеба и сырком, все ж лучше этим заправиться, чем ничем. Он принял душ и надел ту же самую одежду, что давал Ингрид, еще слегка пахнувшую ею.
По обыкновению, он явился в комиссариат, минут на десять опоздав: его люди были уже готовы, а также служебная машина и джип, взятый напрокат в фирме Винти, полный лопат, кирок, мотыг, заступов, – они казались батраками, отправлявшимися на поденку.
Гора Красто, которая со своей стороны даже и не мечтала называться горой, на деле была холмом, довольно-таки лысым, и высилась к востоку от Вигаты, меньше чем в полукилометре от моря. Она была аккуратно пробуравлена тоннелем, ныне заколоченным досками. Тоннель строили для ответвления от шоссе, называвшегося «скоростной дорогой», которое, минуя город, проходило к нему по касательной. Никакого касательства к нуждам граждан оно не имело, а вот к взяткам имело, и очень даже прямое, причем в смысле отнюдь не геометрическом. Легенда повествовала, что в недрах этой горы был спрятан валух, кладеный баран, поместному «красто», весь из чистого золота, – строители тоннеля его не отыскали, зато устроители торгов на получение строительного подряда, вот они-то – да. С той стороны, которой не было видно с моря, к горе лепилась другая, поменьше, что-то вроде небольшого естественного укрепления, под названием «Крастичеддру», то есть «валушок»: дотуда скреперы и грузовики не добрались, местность была по-своему красива из-за этой дикости. Как раз в сторону валушка и направились две машины, проехав по бездорожью, чтобы не привлекать внимания. Было трудно пробираться без проселка, без наезженного пути, но комиссар хотел, чтоб машины подъехали прямо к подножию скалистого выступа. Монтальбано приказал всем выйти.
Воздух был прохладным, утро ясным.
– Что нужно делать? – спросил Фацио.
– Смотрите все на Крастичеддру. Внимательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61