– Ну вот.
– Да можно узнать, что с тобой происходит?
– Ничего. Я спал.
– Комиссар Монтальбано? Добрый вечер. Это директор Бурджио.
– Добрый вечер, я вас слушаю.
– Мне страшно неловко беспокоить вас дома. Я только что услышал по телевизору, что обнаружили два тела.
– Вы можете их опознать?
– Нет. Я звоню вот по какому поводу: по телевизору сказали об этом между прочим, а вам, может, будет, наоборот, интересно. Речь идет о собаке из терракоты. Если вы ничего не имеете против, я пришел бы завтра утром в управление с бухгалтером Бурруано, вы с ним знакомы?
– Только шапочно. В десять вам удобно?
– Тут, – сказала Ливия. – Хочу тут и прямо сейчас.
Они находились в каком-то подобии парка, тесно росли деревья. Под ногами у них ползали сотни самых разных улиток.
– Ну почему именно тут? Лучше вернемся в машину, через пять минут будем дома, а то вдруг кто-нибудь пройдет.
– Не спорь, дерьмо, – сказала Ливия, берясь за ремень его брюк и неловко пытаясь его расстегнуть.
– Я сам, – сказал он.
В мгновение ока Ливия сбросила одежду, меж тем как он еще выпутывался из штанов и потом из трусов.
«Привыкла, однако, раздеваться в два счета», – подумал он в приступе сицилийской ревности.
Ливия бросилась на влажную траву, расставив ноги, руками лаская грудь, и он услышал с отвращением звук десятков раздавленных ее телом улиток.
– Ну, давай скорее.
Монтальбано наконец удалось освободиться от одежды, от холода он покрылся гусиной кожей. Меж тем две или три улитки, оставляя фосфоресцирующий след, уже поползли по телу Ливии.
– А это что за недоразумение? – спросила она критически, глядя на его стручок. Со снисходительным видом она поднялась на колени, взяла его в руку, погладила и засунула в рот. Когда почувствовала, что готово, опять приняла прежнее положение.
– А теперь отымей меня по полной программе, – сказала она.
«Как это она вдруг стала такой вульгарной», – спросил он себя, растерявшись.
Когда он совсем было вошел в нее, то увидел в нескольких шагах собаку. Собака белая, розовый язык высовывается из пасти, она угрожающе рычит, показывает зубы, изо рта тянется слюна. Когда она появилась?
– Ну что ты там? Опять он у тебя повял?
– Тут собака.
– Какое тебе дело до собаки? Трахайся.
Как раз в этот момент собака взлетела в прыжке, и он замер, испугавшись. Собака приземлилась в нескольких сантиметрах от его головы, окаменела, цвет ее слегка поблек, она свернулась клубком, передние лапы вытянуты, задние подобраны, и стала ненастоящей, из терракоты. Это была собака из пещеры, та самая, которая сторожила покойников.
И вдруг пропали небо, деревья, трава; стены и потолок из камня склубились вокруг, и он с ужасом понял, что мертвые в пещере были не двое неизвестных, а он и Ливия.
Он пробудился от кошмара, тяжело дыша, весь мокрый и сразу мысленно попросил у Ливии прощения за то, что в своем сне вообразил ее такой бесстыжей. Что должна была представлять эта собака? И омерзительные улитки, которые ползали повсюду?
Но в этой собаке какой-то смысл должен был быть наверняка.
До того как отправиться на службу, он заглянул в киоск, взял две газеты, которые выходили на Сицилии. Обе они уделяли большое место обнаружению тел в пещере, об открытии арсенала они, наоборот, полностью забыли. Газета, которая печаталась в Палермо, не сомневалась, что дело шло о самоубийстве на любовной почве, та же, которая печаталась в Катании, вроде принимала тезис об убийстве, но не сбрасывала со счетов и самоубийства, потому заголовок гласил: «Два самоубийства или двойное убийство?», сообщая различию между «двумя» и «двойным» таинственный и расплывчатый смысл. С другой стороны, что бы ни происходило, эта газета имела обыкновение не занимать никакой позиции, шла ли речь о войне или о землетрясении, всем сестрам давала по серьгам и вследствие этого приобрела славу газеты независимой и либеральной. Ни одна из них не задерживалась на корчаге, плошке и собаке из терракоты.
Катарелла, лишь Монтальбано переступил порог, спросил у него, запыхавшись, что ему отвечать на сотни телефонных звонков от журналистов, которые хотят с ним поговорить.
– Ты им скажи, что я уехал в командировку.
– И что вы стали командиром? – последовал немедленный каламбур полицейского, которому тот посмеялся в одиночестве.
Монтальбано задним числом решил, что накануне вечером он поступил мудро, когда, прежде чем сомкнуть глаза, выдернул телефон из розетки.
Глава тринадцатая
– Доктор Паскуано? Монтальбано. Хотел узнать, есть ли новости.
– Точно так. Моя жена подхватила насморк, а у моей внучки выпал зубик.
– Вы, доктор, не в настроении?
– Так точно!
– И из-за чего?
– И это после того, как вы мне звоните и спрашиваете, есть ли новости! Я просто поражаюсь, как у вас хватило совести задавать мне такой вопрос в девять утра! Вы, может, думаете, что я провел ночь, потроша этих двух покойников, как стервятник, как ворон? Я сплю по ночам! И теперь сижу с этим утопленником, которого нашли в Торре Спакката. Который, к тому же и не утопленник вовсе, раз, прежде чем бросить его в море, его три раза пырнули ножом в грудь.
– Доктор, давайте поспорим?
– О чем?
– Что вы всю ночь провели над этими двумя покойниками?
– Ну ладно, что с вами делать, попали в точку.
– И что обнаружили?
– В данный момент могу сказать вам очень мало, я должен посмотреть остальное. Сомнений нет, что их убили из огнестрельного оружия. Его – выстрелом в висок, ее – в сердце. У женщины раны не было видно, потому что сверху была его рука. Расправились по всем правилам, покуда они спали.
– В пещере?
– Не думаю, предполагаю, что их туда доставили уже мертвыми и уложили в этой позе, раздетыми, как были.
– Вам удалось установить их возраст?
– Боюсь ошибиться, но по всему они были молодые, совсем молодые.
– По-вашему, сколько времени прошло с тех пор?
– Могу отважиться сделать предположение, примите его с оговорками. Приблизительно лет пятьдесят.
– Меня ни для кого нет и не соединяй меня ни с кем по телефону четверть часа, – сказал Монтальбано, обращаясь к Катарелле. Потом запер дверь кабинета, вернулся к письменному столу, уселся. Мими Ауджелло, тот тоже сидел, но весь напрягшись, будто аршин проглотив.
– Кто начинает первым? – спросил Монтальбано.
– Ну, начну я, – ответил Ауджелло, – раз уж это я просил с тобой поговорить. Потому что думаю, пришло время с тобой поговорить.
– А я как раз готов тебя выслушать.
– Могу я узнать, что я тебе такого сделал?
– Ты-ы? Ничего ты мне не сделал. Почему ты мне задаешь такой вопрос?
– Да потому что тут у нас, кажется мне, я теперь совершенно посторонний. Ты ничего мне не рассказываешь о том, чем ты занят, близко меня не подпускаешь. А мне обидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61