Думаю, второе вернее. Так?
– Так, – говорю я, – основания в Москве добывают, а мне важно не выпустить его с теплохода, до Одессы довезти. Двух я у тебя забираю – предупрежден?
– Поедут Лежава и Нодия. От таких ни по морю, ни посуху не уйдешь. Будь спок, как там в Москве говорят, Райкин, кажется? А Сахаров этот что, из-за рубежа?
– Нет, – вздыхаю я, – из-за рубежа давно бы взяли. А то с сорок шестого в Москве живет. А в сорок третьем в Одессе в гестапо подвизался в чине гауптштурмфюрера. По национальности русский, по обстоятельствам немец, а по духу подлец.
– Тогда зачем спешить? Взять можно и позже, пусть гуляет до поры до времени. А пока нащупай всю его агентуру – связных, явки, шифровки, тайники, почтовые ящики.
– Нельзя. Нет времени. Он узнал меня и сразу понял, что открыт. Главное для него теперь – уйти от следствия. И если мы не разоблачим его до возвращения в Москву, он преспокойно оборвет все связи и с милой улыбкой предложит Немезиде ничью. А это, сам понимаешь, нас никак не устраивает. А если возьмем его до возвращения в Москву, то хоть кончик ниточки да останется. А там, смотри, и весь клубок размотаем. Вот он и рвется в Москву нас опередить.
– Почему бы тебе там его не встретить? У тебя же все шансы попасть в Москву раньше.
– Может, и придется слетать на сутки. Спецрейс устроишь?
– А почему нет? Туда и обратно.
– Обратно не сюда, а в Новороссийск, к теплоходу. Он сегодня вечером отойдет, в Новороссийске утром будет. А мою поездку сейчас с Москвой согласую.
Мгеладзе хрустит пальцами и вздыхает сочувственно.
– А жаль небось отпуска, а? На таком теплоходе только жить-поживать, а не шпионов ловить. Я сам прошлым летом на «Шота Руставели» такой же круиз проделал. Бассейн – царский, можно сказать, коньячок к ужину, пивком залейся. Я сам люблю и на сквознячке посидеть, и шариками на бильярде постукать, и кофейку у Махмуда вкусить – есть у нас такой мусульманин, кофе как аллах варит.
– Да, – говорю, – жаль, конечно, – и вздыхаю. И не пляж в голове, а мечущийся по городу Сахаров и Корецкий в Москве у телефона.
С ним я и соединяюсь по ВЧ.
– Есть новости? – спрашиваю.
– Вагон! Ермоленко встретился с Бугровым и уточнил все, что требуется. Сахаров Михаил Данилович бежал вместе с Бугровым из заключения в феврале сорок пятого года во время транспортировки лагерного эшелона на запад. Обстоятельства побега и события, ему предшествовавшие, очень интересны, но это не телефонный разговор. Главное же в том, что Бугров лично знал Сахарова, сражался с ним бок о бок в Словацких Татрах и даже получил от него фотокарточку, на которой они сняты вместе на биваке партизанского отряда Славко Бенека. Второе: Бугров категорически утверждает, что Сахаров погиб в марте того же года, когда он в составе партизанской пятерки прикрывал переброску отряда в горах. Погибли они близ Махалян на Братиславском шоссе. Там и похоронены, и памятник им поставлен – гранитная глыба с именами, среди которых и Сахаров. Снимок этот тоже имеется.
– Значит, Бугров не очевидец гибели Сахарова? – перебиваю я.
– Нет, но он принимал участие в захоронении погибших. Кроме того, одному из группы прикрытия, хотя и тяжело раненному, все же удалось спастись. Это Янек Ондра, бывший пулеметчик отряда. Сейчас он директор одного из телевизионных ателье в Братиславе.
– Вот что, Коля, – опять перебиваю я, – немедленно после разговора со мной свяжись с Братиславой. Попроси товарищей помочь нам. Пусть постараются найти этого Ондру и взять у него письменные показания о гибели группы прикрытия, и Сахарова в частности. Объясни товарищам срочность всего этого дела…
– Уже связались, – не без гордости сообщает Корецкий. – Ответ ожидаем сегодня же.
– Лады, – говорю я, – дальше. Бугрова – в Москву, сам понимаешь. Вместе с Ермоленко и всей документацией по делу. Тоже сегодня.
– Уже вылетели. Будут часам к шести, если в пути ничто не задержит. – В голосе Корецкого уже звучит торжество угадавшего все шесть номеров в очередном тираже «Спортлото». – Теперь, я думаю, Александр Романович, можно и к старухе. К псевдомамаше Сахарова. Сослаться на то, что это какой-нибудь другой Сахаров, ей не удастся. Он все рассказал Бугрову: и кто его мать, и где она живет и работает. И об отношениях с ней рассказал. Не очень, оказывается, любила она сыночка. Парень о вузе мечтал, а она его работать заставила: деньги, мол, дома нужны. Учеником к мяснику на рынок определила; мясники, говорит, теперь лучше инженеров живут. А уходя в свой последний бой, Сахаров так и сказал Бугрову: «Найдешь, если жив будешь, в Апрелевке матушку, так передай ей, что подарков не шлю, а если умереть придется в бою, так умру с честью, ни имени своего, ни Родины не опозорив». Бугров бы так и передал, если б нашел ее по приезде, ну а потом, как мы знаем, по совету однополчанина своего передумал. Я полагаю завтра же ее навестить и поговорить по душам, благо основания для такого разговора у нас имеются, если, конечно, – добавляет он, – не будет других указаний.
– Будут, Коля, – говорю я, понимая, как огорчу я сейчас человека. – Навещу ее я, и не завтра, а сегодня же вечером. После того, как встречусь с Бугровым.
Корецкий долго молчит, так долго, что я уже начинаю думать, не произошло ли где-нибудь разъединения на линии.
– Ничего не понимаю, – доносится до меня наконец его недоумевающий голос, – вы откуда говорите, Александр Романович?
– Из Батуми, Коля. И в течение ближайшего часа отбываю в Москву.
– А как же Сахаров?
– Пока он мечется по городу в поисках билета на самолет. Надеется попасть в Москву раньше меня.
– И вы допустите?
– Нет, конечно. Его сопровождает в странствиях целая опергруппа, надежно его блокирующая. В конце концов, если понадобится, прибегнем к крайним мерам.
– Будете брать?
– Зачем? Просто попросим по-хорошему не покидать теплохода до прибытия в Одессу.
– На теплоходе палуб много, кают еще больше, а пассажиров по пальцам не сосчитаешь.
– Зато выход один, Коля. К трапу.
– Можно и через борт. Вплавь, если плавает. А плавать он умеет – в гестаповских школах и не тому выучат.
– Умеет, Коля! И до берега доплывет – что днем, что ночью. Только к борту его не подпустят.
– Что ж, вам виднее, – не очень охотно соглашается Корецкий.
Пусть огорчается. Дело есть дело.
– Задержи Бугрова и Ермоленко до моего прибытия, – заканчиваю я разговор. – Надеюсь, до семи буду, если погода позволит. Постарайся к этому времени и Ондру найти. Сам понимаешь, как важны сейчас его показания. Бугров плюс Ондра плюс памятник на могиле Сахарова – вот наши три роковые для Гетцке карты. И пиковая дама из Апрелевки ему уже не поможет.
Я расстаюсь с Корецким, но телефон меня не отпускает. Звонит городской аппарат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Так, – говорю я, – основания в Москве добывают, а мне важно не выпустить его с теплохода, до Одессы довезти. Двух я у тебя забираю – предупрежден?
– Поедут Лежава и Нодия. От таких ни по морю, ни посуху не уйдешь. Будь спок, как там в Москве говорят, Райкин, кажется? А Сахаров этот что, из-за рубежа?
– Нет, – вздыхаю я, – из-за рубежа давно бы взяли. А то с сорок шестого в Москве живет. А в сорок третьем в Одессе в гестапо подвизался в чине гауптштурмфюрера. По национальности русский, по обстоятельствам немец, а по духу подлец.
– Тогда зачем спешить? Взять можно и позже, пусть гуляет до поры до времени. А пока нащупай всю его агентуру – связных, явки, шифровки, тайники, почтовые ящики.
– Нельзя. Нет времени. Он узнал меня и сразу понял, что открыт. Главное для него теперь – уйти от следствия. И если мы не разоблачим его до возвращения в Москву, он преспокойно оборвет все связи и с милой улыбкой предложит Немезиде ничью. А это, сам понимаешь, нас никак не устраивает. А если возьмем его до возвращения в Москву, то хоть кончик ниточки да останется. А там, смотри, и весь клубок размотаем. Вот он и рвется в Москву нас опередить.
– Почему бы тебе там его не встретить? У тебя же все шансы попасть в Москву раньше.
– Может, и придется слетать на сутки. Спецрейс устроишь?
– А почему нет? Туда и обратно.
– Обратно не сюда, а в Новороссийск, к теплоходу. Он сегодня вечером отойдет, в Новороссийске утром будет. А мою поездку сейчас с Москвой согласую.
Мгеладзе хрустит пальцами и вздыхает сочувственно.
– А жаль небось отпуска, а? На таком теплоходе только жить-поживать, а не шпионов ловить. Я сам прошлым летом на «Шота Руставели» такой же круиз проделал. Бассейн – царский, можно сказать, коньячок к ужину, пивком залейся. Я сам люблю и на сквознячке посидеть, и шариками на бильярде постукать, и кофейку у Махмуда вкусить – есть у нас такой мусульманин, кофе как аллах варит.
– Да, – говорю, – жаль, конечно, – и вздыхаю. И не пляж в голове, а мечущийся по городу Сахаров и Корецкий в Москве у телефона.
С ним я и соединяюсь по ВЧ.
– Есть новости? – спрашиваю.
– Вагон! Ермоленко встретился с Бугровым и уточнил все, что требуется. Сахаров Михаил Данилович бежал вместе с Бугровым из заключения в феврале сорок пятого года во время транспортировки лагерного эшелона на запад. Обстоятельства побега и события, ему предшествовавшие, очень интересны, но это не телефонный разговор. Главное же в том, что Бугров лично знал Сахарова, сражался с ним бок о бок в Словацких Татрах и даже получил от него фотокарточку, на которой они сняты вместе на биваке партизанского отряда Славко Бенека. Второе: Бугров категорически утверждает, что Сахаров погиб в марте того же года, когда он в составе партизанской пятерки прикрывал переброску отряда в горах. Погибли они близ Махалян на Братиславском шоссе. Там и похоронены, и памятник им поставлен – гранитная глыба с именами, среди которых и Сахаров. Снимок этот тоже имеется.
– Значит, Бугров не очевидец гибели Сахарова? – перебиваю я.
– Нет, но он принимал участие в захоронении погибших. Кроме того, одному из группы прикрытия, хотя и тяжело раненному, все же удалось спастись. Это Янек Ондра, бывший пулеметчик отряда. Сейчас он директор одного из телевизионных ателье в Братиславе.
– Вот что, Коля, – опять перебиваю я, – немедленно после разговора со мной свяжись с Братиславой. Попроси товарищей помочь нам. Пусть постараются найти этого Ондру и взять у него письменные показания о гибели группы прикрытия, и Сахарова в частности. Объясни товарищам срочность всего этого дела…
– Уже связались, – не без гордости сообщает Корецкий. – Ответ ожидаем сегодня же.
– Лады, – говорю я, – дальше. Бугрова – в Москву, сам понимаешь. Вместе с Ермоленко и всей документацией по делу. Тоже сегодня.
– Уже вылетели. Будут часам к шести, если в пути ничто не задержит. – В голосе Корецкого уже звучит торжество угадавшего все шесть номеров в очередном тираже «Спортлото». – Теперь, я думаю, Александр Романович, можно и к старухе. К псевдомамаше Сахарова. Сослаться на то, что это какой-нибудь другой Сахаров, ей не удастся. Он все рассказал Бугрову: и кто его мать, и где она живет и работает. И об отношениях с ней рассказал. Не очень, оказывается, любила она сыночка. Парень о вузе мечтал, а она его работать заставила: деньги, мол, дома нужны. Учеником к мяснику на рынок определила; мясники, говорит, теперь лучше инженеров живут. А уходя в свой последний бой, Сахаров так и сказал Бугрову: «Найдешь, если жив будешь, в Апрелевке матушку, так передай ей, что подарков не шлю, а если умереть придется в бою, так умру с честью, ни имени своего, ни Родины не опозорив». Бугров бы так и передал, если б нашел ее по приезде, ну а потом, как мы знаем, по совету однополчанина своего передумал. Я полагаю завтра же ее навестить и поговорить по душам, благо основания для такого разговора у нас имеются, если, конечно, – добавляет он, – не будет других указаний.
– Будут, Коля, – говорю я, понимая, как огорчу я сейчас человека. – Навещу ее я, и не завтра, а сегодня же вечером. После того, как встречусь с Бугровым.
Корецкий долго молчит, так долго, что я уже начинаю думать, не произошло ли где-нибудь разъединения на линии.
– Ничего не понимаю, – доносится до меня наконец его недоумевающий голос, – вы откуда говорите, Александр Романович?
– Из Батуми, Коля. И в течение ближайшего часа отбываю в Москву.
– А как же Сахаров?
– Пока он мечется по городу в поисках билета на самолет. Надеется попасть в Москву раньше меня.
– И вы допустите?
– Нет, конечно. Его сопровождает в странствиях целая опергруппа, надежно его блокирующая. В конце концов, если понадобится, прибегнем к крайним мерам.
– Будете брать?
– Зачем? Просто попросим по-хорошему не покидать теплохода до прибытия в Одессу.
– На теплоходе палуб много, кают еще больше, а пассажиров по пальцам не сосчитаешь.
– Зато выход один, Коля. К трапу.
– Можно и через борт. Вплавь, если плавает. А плавать он умеет – в гестаповских школах и не тому выучат.
– Умеет, Коля! И до берега доплывет – что днем, что ночью. Только к борту его не подпустят.
– Что ж, вам виднее, – не очень охотно соглашается Корецкий.
Пусть огорчается. Дело есть дело.
– Задержи Бугрова и Ермоленко до моего прибытия, – заканчиваю я разговор. – Надеюсь, до семи буду, если погода позволит. Постарайся к этому времени и Ондру найти. Сам понимаешь, как важны сейчас его показания. Бугров плюс Ондра плюс памятник на могиле Сахарова – вот наши три роковые для Гетцке карты. И пиковая дама из Апрелевки ему уже не поможет.
Я расстаюсь с Корецким, но телефон меня не отпускает. Звонит городской аппарат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37