Я с легким сердцем следовал великому принципу французских офицеров за границей, который заключается в том, чтобы жить лучше, чем живут их иноплеменные соперники, располагающие в два или три раза большими средствами.
Шел седьмой час. Начинало смеркаться. Я сел на террасе неизбежного Курзала в уголке, где меня скоро отыскал Рош. С ним был лейтенант спаи Блари, с которым он меня и познакомил.
— Ты виделся в Вальтером? — спросил я его.
— Да.
— Обедаем сегодня вместе?
— Да.
— Он не очень сердился за вчерашнее?
— Он был очень недоволен, особенно когда узнал, ради кого ты им пожертвовал.
— Это ты сказал ему?
— Нет, не я.
— Кто же в таком случае?
— Уверяю тебя, не я. Ты не знаешь Бейрута. Здесь все становится известным через четверть часа.
— Забавно! Но в конце концов Вальтер придет, а это главное.
Я счел своим долгом разузнать у своих приятелей имена молодых женщин, болтавших на террасе в обществе нарядных офицеров, англосаксонцев, в рубашках с вырезом; прислоненные к ножкам столика теннисные ракетки стояли неподалеку от их владельцев.
— Вот жена испанского консула. А это дочь президента Сирийской конфедерации. Там жена ректора американского университета. Вот мадам Приэр, жена начальника Главного штаба, со своими двумя дочерьми. Вот жена персидского консула, красивейшая женщина Бейрута, с графиней Орловой.
— А эти? — спросил я, указав на двух молодых женщин, одетых одинаково, в розовый батист; они смеялись как безумные, посасывая свой шербет.
— Это, дорогой мой, две подружки, две птички Гобсона. Разве этот скрытник тебя еще не познакомил с ними? Благосклонность первой он разделяет с таможенным начальником великого Ливана и закрывает глаза на увлечение другой великолепным епископом Дамаска. О, знаешь, здесь скучает только тот, кто хочет скучать. Смотри, вот и твой англичанин!
Гобсон пробирался между столиками. Он направлялся к молодым женщинам в розовом. Они, все еще смеясь, протянули ему ручки, которые он расцеловал. И почти в тот же миг обернулся в мою сторону, как будто они указали ему на меня. Бросив их, он направился к моему столу. Я представил его своим товарищам. Они обменялись довольно сухими приветствиями.
— Вы обедаете со мной?
— Не каждый же вечер, — заметил я с улыбкой.
— Да, да. Я в обществе двух дам, и они желают с вами познакомиться.
— Уверяю вас, это невозможно. Не сегодня. Я пригласил одного человека.
— Значит, завтра вечером?
— Но…
— Да, да, я так хочу. Приходите ко мне, я жду вас в восемь часов. Без опоздания! Я должен показать вам свою замечательную коллекцию кастетов.
— Хорошо, — сказал я, не желая затягивать беседы, которая велась стоя.
— Ну что ж, — заметил Рош слегка обиженным тоном, когда тот расстался с нами, — можно сказать, что его так и тянет к тебе. Может быть, ему хочется уступить тебе подругу епископа.
— Чем говорить глупости, ты бы лучше рассказал мне про всех этих красавиц. Вот эта, — кто она такая, эта, в забавной шапочке из черного бархата с венком из белых маргариток?
— Ее шляпа, — возразил Блари, — та самая, которая описана в «Леви и Ирен». Она ею очень гордится. Это мадам Назри, маронитка.
— А эта блондинка, которая обмахивается программой?
— Это — мадам Элиас, гречанка, жена самого крупного банкира в Бейруте.
— Она очаровательна.
— Недурна.
— А эта в белом? В шляпе а-ля пастушка из рисовой соломы?
— Это — номер! Иоланда. Она танцевала в Табари месяца два тому назад; теперь ее содержит Стильсон, представитель «Стандарт Ойл». Очень шикарная девица.
— Говорят, — вставил Блари, — что папаша Камюзо, председатель Военного суда, влюбился в нее и сделал ей предложение.
— Можно себе представить, как она радуется! — сказал Рош.
— Жалованье командира батальона! Стильсон дает ей ежемесячно больше, чем получает генерал де Лямот.
— Правда, — заметил Блари, — с нашими небольшими окладами нам приходится околачиваться только возле светских дам.
— А вот эта брюнетка? С такой матовой кожей, рядом с тем толстым артиллерийским капитаном?
— Это жена одного из наших товарищей.
— С нею ее муж?
— Муж? Вот скажешь!
Рош нагнулся и зашептал мне на ухо.
— Одним словом, — сказал он, — я кончу тем, с чего и начал: здесь скучает лишь тот, кто этого хочет.
— Да, — добавил Блари, — это один из тех гарнизонов, где я предпочитаю быть холостым, а не женатым.
— Почему? — спросил я, взглянув на него.
— Почему?
Он засмеялся и принялся напевать песенку, весьма нелестную для супружеской чести кое-кого из железнодорожных чинов.
— Эй, — воскликнул он, перебивая самого себя и обращаясь к Рошу, — нечего толкать меня ногами под столом! Никто ведь из нас троих не женат, я полагаю.
— Нет, нет! — добродушно отозвался я. — Ну, а кроме того — бывают и исключения!
— Конечно, — ответил Блари, смутно почувствовав, что сделал промах.
— A! — вскричал Рош, радуясь случаю оборвать разговор. — Вот наконец и Вальтер!
Вальтер расплачивался со своим извозчиком, остановившимся перед террасой. Он делал это не спеша, а затем, так же не торопясь, пошел по среднему проходу между столиками.
Веселый шум разговоров внезапно сменился тишиной, прерываемой лишь шепотом нескольких голосов, повторяющих имя новоприбывшего.
— Вальтер! Капитан Вальтер!
Я знал, что всем войскам, стоящим в Малой Азии, известны геройские подвиги этого человека, но не предполагал, что слава о нем достигла даже этого легкомысленного общества, которое невольно проявляло теперь свою почтительность единственным доступным ему способом, то есть полным молчанием.
Он спокойно шел вперед, с виду равнодушный, презрительный. Хотя я не видел его уже два месяца, мне казалось, что я расстался с ним только вчера. Опустив одну руку в карман своих красных штанов с двойной небесно-голубой нашивкой, с папиросой в другой руке, он держал под мышкой тонкий бамбуковый хлыст, с которым никогда не расставался, — даже в дни генеральских смотров, даже в дни сражений, когда, толкая ногой в шею своего мегари, он безжалостно гнал ревущее животное в самую гущу свалки. На нем было, как и всегда, синее кепи с золотым галуном, слегка сдвинутое на затылок, Эта была та же внушительная голова, обветренная бурями пустыни, с рыжеватой бородой, с густыми бровями, из-под которых голубые глаза его глядели с удивительным смешанным выражением грубости и почти наивной нежности. Из-под его далмона цвета хаки виднелся походный жилет офицеров-спаи, жилет из красной материи с маленькими золотыми пуговицами в виде шариков. Его походка отличалась той кошачьей неспешностью, какую придают ей тысячи километров, проделанных на спине верблюда по безбрежным зыбким пескам.
— Вальтер! Это капитан Вальтер…
Он прошел мимо высшего чином офицера, смерил его взглядом с ног до головы и отдал ему честь — вполне безукоризненно, по форме, но вместе с тем — как!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Шел седьмой час. Начинало смеркаться. Я сел на террасе неизбежного Курзала в уголке, где меня скоро отыскал Рош. С ним был лейтенант спаи Блари, с которым он меня и познакомил.
— Ты виделся в Вальтером? — спросил я его.
— Да.
— Обедаем сегодня вместе?
— Да.
— Он не очень сердился за вчерашнее?
— Он был очень недоволен, особенно когда узнал, ради кого ты им пожертвовал.
— Это ты сказал ему?
— Нет, не я.
— Кто же в таком случае?
— Уверяю тебя, не я. Ты не знаешь Бейрута. Здесь все становится известным через четверть часа.
— Забавно! Но в конце концов Вальтер придет, а это главное.
Я счел своим долгом разузнать у своих приятелей имена молодых женщин, болтавших на террасе в обществе нарядных офицеров, англосаксонцев, в рубашках с вырезом; прислоненные к ножкам столика теннисные ракетки стояли неподалеку от их владельцев.
— Вот жена испанского консула. А это дочь президента Сирийской конфедерации. Там жена ректора американского университета. Вот мадам Приэр, жена начальника Главного штаба, со своими двумя дочерьми. Вот жена персидского консула, красивейшая женщина Бейрута, с графиней Орловой.
— А эти? — спросил я, указав на двух молодых женщин, одетых одинаково, в розовый батист; они смеялись как безумные, посасывая свой шербет.
— Это, дорогой мой, две подружки, две птички Гобсона. Разве этот скрытник тебя еще не познакомил с ними? Благосклонность первой он разделяет с таможенным начальником великого Ливана и закрывает глаза на увлечение другой великолепным епископом Дамаска. О, знаешь, здесь скучает только тот, кто хочет скучать. Смотри, вот и твой англичанин!
Гобсон пробирался между столиками. Он направлялся к молодым женщинам в розовом. Они, все еще смеясь, протянули ему ручки, которые он расцеловал. И почти в тот же миг обернулся в мою сторону, как будто они указали ему на меня. Бросив их, он направился к моему столу. Я представил его своим товарищам. Они обменялись довольно сухими приветствиями.
— Вы обедаете со мной?
— Не каждый же вечер, — заметил я с улыбкой.
— Да, да. Я в обществе двух дам, и они желают с вами познакомиться.
— Уверяю вас, это невозможно. Не сегодня. Я пригласил одного человека.
— Значит, завтра вечером?
— Но…
— Да, да, я так хочу. Приходите ко мне, я жду вас в восемь часов. Без опоздания! Я должен показать вам свою замечательную коллекцию кастетов.
— Хорошо, — сказал я, не желая затягивать беседы, которая велась стоя.
— Ну что ж, — заметил Рош слегка обиженным тоном, когда тот расстался с нами, — можно сказать, что его так и тянет к тебе. Может быть, ему хочется уступить тебе подругу епископа.
— Чем говорить глупости, ты бы лучше рассказал мне про всех этих красавиц. Вот эта, — кто она такая, эта, в забавной шапочке из черного бархата с венком из белых маргариток?
— Ее шляпа, — возразил Блари, — та самая, которая описана в «Леви и Ирен». Она ею очень гордится. Это мадам Назри, маронитка.
— А эта блондинка, которая обмахивается программой?
— Это — мадам Элиас, гречанка, жена самого крупного банкира в Бейруте.
— Она очаровательна.
— Недурна.
— А эта в белом? В шляпе а-ля пастушка из рисовой соломы?
— Это — номер! Иоланда. Она танцевала в Табари месяца два тому назад; теперь ее содержит Стильсон, представитель «Стандарт Ойл». Очень шикарная девица.
— Говорят, — вставил Блари, — что папаша Камюзо, председатель Военного суда, влюбился в нее и сделал ей предложение.
— Можно себе представить, как она радуется! — сказал Рош.
— Жалованье командира батальона! Стильсон дает ей ежемесячно больше, чем получает генерал де Лямот.
— Правда, — заметил Блари, — с нашими небольшими окладами нам приходится околачиваться только возле светских дам.
— А вот эта брюнетка? С такой матовой кожей, рядом с тем толстым артиллерийским капитаном?
— Это жена одного из наших товарищей.
— С нею ее муж?
— Муж? Вот скажешь!
Рош нагнулся и зашептал мне на ухо.
— Одним словом, — сказал он, — я кончу тем, с чего и начал: здесь скучает лишь тот, кто этого хочет.
— Да, — добавил Блари, — это один из тех гарнизонов, где я предпочитаю быть холостым, а не женатым.
— Почему? — спросил я, взглянув на него.
— Почему?
Он засмеялся и принялся напевать песенку, весьма нелестную для супружеской чести кое-кого из железнодорожных чинов.
— Эй, — воскликнул он, перебивая самого себя и обращаясь к Рошу, — нечего толкать меня ногами под столом! Никто ведь из нас троих не женат, я полагаю.
— Нет, нет! — добродушно отозвался я. — Ну, а кроме того — бывают и исключения!
— Конечно, — ответил Блари, смутно почувствовав, что сделал промах.
— A! — вскричал Рош, радуясь случаю оборвать разговор. — Вот наконец и Вальтер!
Вальтер расплачивался со своим извозчиком, остановившимся перед террасой. Он делал это не спеша, а затем, так же не торопясь, пошел по среднему проходу между столиками.
Веселый шум разговоров внезапно сменился тишиной, прерываемой лишь шепотом нескольких голосов, повторяющих имя новоприбывшего.
— Вальтер! Капитан Вальтер!
Я знал, что всем войскам, стоящим в Малой Азии, известны геройские подвиги этого человека, но не предполагал, что слава о нем достигла даже этого легкомысленного общества, которое невольно проявляло теперь свою почтительность единственным доступным ему способом, то есть полным молчанием.
Он спокойно шел вперед, с виду равнодушный, презрительный. Хотя я не видел его уже два месяца, мне казалось, что я расстался с ним только вчера. Опустив одну руку в карман своих красных штанов с двойной небесно-голубой нашивкой, с папиросой в другой руке, он держал под мышкой тонкий бамбуковый хлыст, с которым никогда не расставался, — даже в дни генеральских смотров, даже в дни сражений, когда, толкая ногой в шею своего мегари, он безжалостно гнал ревущее животное в самую гущу свалки. На нем было, как и всегда, синее кепи с золотым галуном, слегка сдвинутое на затылок, Эта была та же внушительная голова, обветренная бурями пустыни, с рыжеватой бородой, с густыми бровями, из-под которых голубые глаза его глядели с удивительным смешанным выражением грубости и почти наивной нежности. Из-под его далмона цвета хаки виднелся походный жилет офицеров-спаи, жилет из красной материи с маленькими золотыми пуговицами в виде шариков. Его походка отличалась той кошачьей неспешностью, какую придают ей тысячи километров, проделанных на спине верблюда по безбрежным зыбким пескам.
— Вальтер! Это капитан Вальтер…
Он прошел мимо высшего чином офицера, смерил его взглядом с ног до головы и отдал ему честь — вполне безукоризненно, по форме, но вместе с тем — как!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55