По идее разработчиков, автомат заставит штурвал сопротивляться рукам человека тем решительней, чем непродуманней окажется его перемещение-дача, грозящее увести машину за пределы допустимых перегрузок при смене направления полета. Самописцы «девятки» должны были подтвердить пребывание самолета в заданном режиме, а Лютров – помнить о той грани, что отделят расчетное движение штурвалом от разрушения машины. Главное, не превысить дачу, и тогда аварийный исход менее всего вероятен.
Из-за повышенной опасности экипаж свели до минимума. В полетном листе значились двое: Лютров и Извольский.
Итак, всего-навсего – четкое и строгое ограниченное движение штурвалом. До полета оставалось два дня.
Невольно пришел на память Юра Владимиров. Парень расстался с авиацией несколько лет назад, как говорил Боровский, «по дурости». В своем последнем полете он сделал одно непродуманное движение штурвалом. Всего-навсего… Было что-то общее между ним и Трефиловым, но их нельзя было сравнивать: Владимирова никогда не списали бы за несоответствие служебному положению. Он был из тех, кому больше других необходима самодисциплина. Но именно она-то ему менее всего была свойственна. Таким был Юра Владимиров.
Все, что успел сделать он на фирме, оценивалось высоко, и, вместе с успехом, в нем без внутреннего сопротивления росло мнение о своей избранности. Владимиров не допускал, что кто-то может сделать работу лучше его, что кому-то удалось бы столь же безупречно посадить истребитель с прогоревшей жаровой трубой на двигателе. Это был редкий случай. На разгоне включенный на форсированный режим двигатель не заставил его почувствовать привычное ускорение, а затем заело управление. В наушниках прозвучал бас руководителя полетов:
– Сто третий, от самолета что-то отделилось.
– Вас понял, что-то отделилось.
Он перевел сектор газа на малые обороты. Управление с грехом пополам стало слушаться. У него хватило ума догадаться, что в зону расположения узлов трансмиссии управления попадает жар двигателя и коробит крепления приводов.
– Иду на посадку с неработающим двигателем. Обеспечьте полосу.
– Сто третий, вы можете не увидеть полосу, облачность десять баллов.
– Нижняя кромка?
– Семьсот метров.
– Если промажу, успею катапультироваться.
Парень был уверен в себе. Но и находчив.
– Вас понял, посадку разрешаю.
…Он вошел в летную часть очень красивый – высокий, упругий, со спокойной улыбкой самонадеянного человека, а защитный шлем под мышкой выглядел, как каска чемпиона по фехтованию.
Но ему не хлопали. Его даже не заметили. Амо Тер-Абрамян проигрывал партию в бильярд и громко требовал играть по правилам.
В раздевалке он застал Карауша, тот мучился с застежкой.
– Сажал без двигателя, понимаешь?
– А без крыла не пробовал? Вот если бы без крыла…
Потом Тер-Абрамян готовил его к испытаниям на штопор. Юра старался. Своего наставника он понимал с полуслова, все шло отлично. Ему было ладно, удобно в кабине, истребитель слушался, как «ЯК-18» три года назад, когда его зачислили в шестерку лучших спортсменов страны. Он был непременным участником всех чемпионатов, выступал на воздушных праздниках в Туле, Иванове, Грозном, Тушине… Он пришел в школу испытателей мастером спорта по высшему пилотажу.
Испытания на штопор истребителя остались позади. Отчет о работе был составлен толково, коротко, грациозно. Это заметили научные руководители темы. Ему дали для сравнения отчеты других летчиков. Он улыбнулся: мозгоблуды!
У него были идеи. Ими он готовился раз навсегда утвердить амплуа летчика-инженера, сбить предубеждение, будто настоящих летчиков дают только военные училища.
После полетов на штопор Тер-Абрамяну не понравилось его лицо, нотки снисходительности в разговоре, намеки на инженерную эрудицию, без которой…
– Слушай, ты не родственник Боровскому? – Тер-Абрамян злился.
– Нет, а что?
– Похож…
Владимирова прочили ведущим на экспериментальный истребитель. У Тер-Абрамяна был авторитет командира отряда, и он предложил подождать.
– Он верит, что все может, потому что убедился в особых достоинствах своего ума, способностей… Спросите, и он скажет, что у него идеальная форма носа… Владимиров вполне профессионально подготовлен, но остался спортсменом – мнительным, азартным, готовым на все ради успеха.
Облетал экспериментальную машину Иван Моисеев. После одного из полетов на обшивке у стыковки крыла к фюзеляжу обнаружили вспучины, следы остаточной деформации, что случается, когда самолет побывает в недопустимых перегрузках.
У самолета завязался разговор о причине выхода за ограничения. Владимиров махнул рукой.
– Сила есть, ума не надо…
Все повернулись к нему.
– Чего тут гадать…
– Что же вам ясно? – спросил инженер бригады аэродинамиков.
– Ясно, что летчик наработал…
– Ну, знаете, чтобы сделать такой вывод… – инженер долго говорил о возможных причинах выхода за допустимые перегрузки, и все, кроме Владимирова, видели в его глазах укоризну, недоумение: «Не слишком ли много на себя берете, молодой человек?..»
На другой день Тер-Абрамян был так зол, что не играл в бильярд. Заглянувший в комнату отдыха Владимиров после вчерашнего высказывания подчеркнуто бодро поздоровался. Ответили не все. Карауш напустил на себя «ученый» вид и произнес округлившимся баритоном:
– Доброе утро, коллега!
«Все уже знают, так я и думал… Что делать?» Владимиров вышел в коридор, где у стен по двое, по трое стояли ребята, обмениваясь утренней порцией неторопливых слов обо всем и ни о чем.
Владимиров прикурил у высокого седого диспетчера, бывшего летчика-фронтовика.
– Чего у тебя там с Моисеевым?
– Ничего. А что?
– Ребята на тебя окрысились. – Диспетчер не был дипломатом.
– За что?
– Ты чего-то там трепанул о вине Моисеева за перегрузки?
– Ну и что тут такого?
– Ну и дурак, больше ничего. Кто тебя за язык тянул? Хочешь показать, что шибко грамотный, пришел и усек?
– Ничего я не хочу. Ну, сказал и сказал… Чего кадило раздувать? Может же человек ошибиться?
– Ошибайся. Про себя. Кто ты такой, что кругом лезешь со своим мнением?..
– Я, между прочим…
– За такое «между прочим» морду бьют… подсвечниками. А если у Моисеева подхват был? На разгоне терял высоту? Терял. В момент дачи число М сменило значение? Сменило. Вот и подхват: при запланированной даче завышенная перегрузка.
– Шел бы в набор…
– Задание ты составлял? Вот и не суйся, куда не просят! Вякнул, а Ваньке доказывай, что он не верблюд.
Нужно было что-то делать. Немедленно противопоставить вот этой неприязни к себе нечто безусловное, неопровержимое, или он останется для всех чужим, человеком второго сорта!.. И он решился.
В кабинет Данилова Владимиров вошел с видом незаслуженно ущемленного в своих правах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79