.. Да и то может войти в противоречие с государственным законом о "подглядывании". По которому вообще дают копейки, так сказать.
– Что же это такое? Я поражена, – сказала она.
– Я, признаться, тоже. Может, есть какие-нибудь тонкости, не знаю. По этому вопросу посоветовал бы обратиться в АСГС.
Она поблагодарила его, извинилась перед Флоренс.
– Ну, говорил же тебе, – сказал Пит вечером, улыбаясь. – Эти мои юристы все знают, а когда они дома – ну прямо как на коллоквиуме...
– За несанкционированное телефонное прослушивание, кстати, пять годков.
– Знаю, – сказал он.
Они сидели в "Табльдоте", небольшом ресторанчике, на Девяносто второй улице. Несколько парочек. Столиков всего восемь. Стоят в одну линию, вдоль витрины-окна. Обычный шум и звон посуды. Их посадили в углу, за круглым столиком. Сидели, касаясь друг друга коленями. В бокалах – белое вино. Сидят, смакуют, намазывают маслом хлеб.
– Не смогу я уничтожить проводку. Пришлось бы потолки ломать. Собственно, все равно никто не обнаружит. Да я и не записываю разговоры. Вот, например, сегодня и вовсе ничего не смотрел. В понедельник днем делать нечего. Вечером, когда все дома, – другое дело.
– И что же ты делал целый день? – спросила она.
– Вынашиваю одну идею, прикидывал на компьютере. Пока ничего не скажу – кое-что следует отшлифовать. Ничего, что пока умолчу? Думаю, понимаешь.
– Конечно, – сказала она. – Ты же не на допросе, а я не прокурор. Спросила исключительно для того, чтобы узнать, как день провел. Полагаю, трудно отвыкнуть от привычного занятия. Я, например, все думаю об этом. Действительно, гипноз какой-то.
– Вот-вот! Жизнь все это, не придумано. Поэтому, – сказал он, – например, в кино, на экране, видишь автомобильную катастрофу – горы лома, трупов! – и хоть бы что, а если такое на улице, на твоих глазах, – совсем другое дело.
– И потом, никогда не знаешь, что будет дальше, – сказала она.
– Это да! Это, пожалуй, самое главное, – сказал он. – Полная непредсказуемость. И никаких повторов...
Она вздохнула, отпила из бокала.
– Все так! Но если бы только не полное непотребство с нашей стороны. Гадко...
– Ты говоришь так, потому что тебе вбит в голову стереотип – неприлично, неэтично и все такое, – сказал он. – Хотя в принципе никто же от этого не страдает. Держу пари, среди присутствующих вряд ли нашелся бы хоть один, кто отказался взглянуть.
Она посмотрела на него.
– Все? Сняли тему. Больше ни разу, ни одной минуты, – сказала она.
– Знаю, все знаю. Сказал же! Сегодня даже не включал. А у Пальма самый интересный из его пациентов именно в понедельник.
Подошел официант, поставил перед ними викторианские тарелки с едой. Красиво! Жареная рыба-меч, лосось на пару.
Вкусно очень! Ели с удовольствием.
Он рассказывал ей про пациентов Пальма.
Двое с семнадцатого – длинные, как жерди, – вошли с улицы. Один из официантов узнал их, посадил за свободный столик, через два от них.
– Колсы из семнадцатой А, – сказал он, понизив голос. – Самые сексуально озабоченные в нашем доме.
– А мы нет?
– Мы? Да ты что! Мы на пятом, может, на шестом месте.
– И рвемся в первые ряды...
По пути домой, на углу, зашли в корейскую лавочку, разукрашенную множеством цветов. Купили апельсиновый сок и яблоки для нее, молоко, виноград и кофе для него. У дверей, снаружи, топтался какой-то оборванец – в руках бумажный стаканчик. Бросил ему сдачу.
Перешли Девяносто вторую улицу, дошли до угла, подождали у светофора. Смотрели на возвышающуюся башню дома, розового в лучах вечернего солнца. Окна в два ряда. Поблескивают стекла, сверкают блики...
– Странное чувство, – сказала она, беря его за руку. – За окнами люди со своими заботами...
– Я тоже об этом подумал. Вот сейчас и мы придем домой...
– Конечно, у всех все то же самое. Улыбнулись друг другу. Поцеловались.
Перешли на противоположную сторону Мэдисон-авеню.
Уолт, в зимней униформе, стоял в дверях, придерживая створку.
– Привет, Уолт, – сказали оба.
– Мисс Норрис, мистер Хендерсон...
Когда шли по вестибюлю, он сказал ей на ухо:
– Крутит любовь с Денизой Смит из пятой Б.
– Он?
– А ты что думала? – нажал кнопку. Они увидели, как Уолт засуетился снаружи, распахивая дверь подъехавшего такси. – А знаешь, что их соединило? Его голос. Когда-то пел в Сити-опере. В хоре, правда. Он и Руби гужевались целый год, потом он порвал с ней. Она все время его накалывала.
В вестибюле появилась черно-белая пара с покупками на Рождество. Пластиковые сумки от "Лорда и Тейлора". Раскланялись, улыбнулись.
Пит сказал:
– Рождественская страда?..
– Уже пора... – улыбнулся мужчина. Лифт номер один распахнул створки. Поднимались молча.
Когда на седьмом этаже те вышли, он сказал:
– Бил и Кэрол Вэгнолл. Весьма интересная парочка.
– Похоже, что так, – сказала она.
Вышли на тринадцатом, чтобы занести его покупки.
– Ну как? Немножко поглядим?
– Пит, – сказала она, – ты же знаешь, что будет, если...
Посмотрели друг на друга. Она сказала:
– Понимаешь, не буду отрицать, хотелось бы взглянуть, но...
– Никто же не знает!
Она покачала головой.
– Господи! – сказала.
– Да ладно! – сказал он. – Сейчас придем, засечем время. Я же сказал, что все, что заканчиваю. Смотрим не больше часа. Шестьдесят минут всего-то. Будильник врубим. Ну чего ты?
– Ну хорошо, – вздохнула она. – Но только час. Засекли время. Через час часы заверещат...
В спортклубе "Вертикаль" до седьмого пота крутили педали на велотренажерах, накачивали мускулы ног. Плавали в бассейне.
С Рокси и Флетчером смотрели на Бродвее хит сезона. Ничего особенного, но Рокси и Флетчеру понравилось. Рокси предложила зайти к ним, выпить что-нибудь и поболтать. Они отказались.
Проще простого – эти всякие кнопки, тумблеры. Пятилетний ребенок и то разберется. Нажимаешь вверху кнопку 10а. Чтобы вывести гостиную десятой, например, на большой экран, пожалуйста, жми "1", в центре панели. Анна Стангерсон зажимает уши ладонями... Ее маман читает "лекцию" на предмет подорожания жизни.
В течение нескольких минут смотрели, не отрываясь, на "2". Грюны, совершенно голые, в кровати, с книгой и калькулятором, высчитывают оптимально точное время для совокупления. Решили, что Дейзи должна забеременеть.
Она выбрала для себя левый экран "1", он, стало быть, – правый "2". Сидели, нажимали кнопки в поисках контрастов и гармонии...
Нажали тут, переключили там... Словом, играли в четыре руки на органе человеческих душ.
Она стояла в своем кабинете. Сложив на груди руки, смотрела в окно. Далеко внизу – машины, машины, машины... Сыплет мелкий дождь. Глянцевое ожерелье – этот бесконечный поток машин. Сбрызнутые водой бусины... Вздохнув, взглянула на дом напротив. Женщина у окна отвела взгляд.
– Кэй, – сказала Сара, – что-нибудь случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Что же это такое? Я поражена, – сказала она.
– Я, признаться, тоже. Может, есть какие-нибудь тонкости, не знаю. По этому вопросу посоветовал бы обратиться в АСГС.
Она поблагодарила его, извинилась перед Флоренс.
– Ну, говорил же тебе, – сказал Пит вечером, улыбаясь. – Эти мои юристы все знают, а когда они дома – ну прямо как на коллоквиуме...
– За несанкционированное телефонное прослушивание, кстати, пять годков.
– Знаю, – сказал он.
Они сидели в "Табльдоте", небольшом ресторанчике, на Девяносто второй улице. Несколько парочек. Столиков всего восемь. Стоят в одну линию, вдоль витрины-окна. Обычный шум и звон посуды. Их посадили в углу, за круглым столиком. Сидели, касаясь друг друга коленями. В бокалах – белое вино. Сидят, смакуют, намазывают маслом хлеб.
– Не смогу я уничтожить проводку. Пришлось бы потолки ломать. Собственно, все равно никто не обнаружит. Да я и не записываю разговоры. Вот, например, сегодня и вовсе ничего не смотрел. В понедельник днем делать нечего. Вечером, когда все дома, – другое дело.
– И что же ты делал целый день? – спросила она.
– Вынашиваю одну идею, прикидывал на компьютере. Пока ничего не скажу – кое-что следует отшлифовать. Ничего, что пока умолчу? Думаю, понимаешь.
– Конечно, – сказала она. – Ты же не на допросе, а я не прокурор. Спросила исключительно для того, чтобы узнать, как день провел. Полагаю, трудно отвыкнуть от привычного занятия. Я, например, все думаю об этом. Действительно, гипноз какой-то.
– Вот-вот! Жизнь все это, не придумано. Поэтому, – сказал он, – например, в кино, на экране, видишь автомобильную катастрофу – горы лома, трупов! – и хоть бы что, а если такое на улице, на твоих глазах, – совсем другое дело.
– И потом, никогда не знаешь, что будет дальше, – сказала она.
– Это да! Это, пожалуй, самое главное, – сказал он. – Полная непредсказуемость. И никаких повторов...
Она вздохнула, отпила из бокала.
– Все так! Но если бы только не полное непотребство с нашей стороны. Гадко...
– Ты говоришь так, потому что тебе вбит в голову стереотип – неприлично, неэтично и все такое, – сказал он. – Хотя в принципе никто же от этого не страдает. Держу пари, среди присутствующих вряд ли нашелся бы хоть один, кто отказался взглянуть.
Она посмотрела на него.
– Все? Сняли тему. Больше ни разу, ни одной минуты, – сказала она.
– Знаю, все знаю. Сказал же! Сегодня даже не включал. А у Пальма самый интересный из его пациентов именно в понедельник.
Подошел официант, поставил перед ними викторианские тарелки с едой. Красиво! Жареная рыба-меч, лосось на пару.
Вкусно очень! Ели с удовольствием.
Он рассказывал ей про пациентов Пальма.
Двое с семнадцатого – длинные, как жерди, – вошли с улицы. Один из официантов узнал их, посадил за свободный столик, через два от них.
– Колсы из семнадцатой А, – сказал он, понизив голос. – Самые сексуально озабоченные в нашем доме.
– А мы нет?
– Мы? Да ты что! Мы на пятом, может, на шестом месте.
– И рвемся в первые ряды...
По пути домой, на углу, зашли в корейскую лавочку, разукрашенную множеством цветов. Купили апельсиновый сок и яблоки для нее, молоко, виноград и кофе для него. У дверей, снаружи, топтался какой-то оборванец – в руках бумажный стаканчик. Бросил ему сдачу.
Перешли Девяносто вторую улицу, дошли до угла, подождали у светофора. Смотрели на возвышающуюся башню дома, розового в лучах вечернего солнца. Окна в два ряда. Поблескивают стекла, сверкают блики...
– Странное чувство, – сказала она, беря его за руку. – За окнами люди со своими заботами...
– Я тоже об этом подумал. Вот сейчас и мы придем домой...
– Конечно, у всех все то же самое. Улыбнулись друг другу. Поцеловались.
Перешли на противоположную сторону Мэдисон-авеню.
Уолт, в зимней униформе, стоял в дверях, придерживая створку.
– Привет, Уолт, – сказали оба.
– Мисс Норрис, мистер Хендерсон...
Когда шли по вестибюлю, он сказал ей на ухо:
– Крутит любовь с Денизой Смит из пятой Б.
– Он?
– А ты что думала? – нажал кнопку. Они увидели, как Уолт засуетился снаружи, распахивая дверь подъехавшего такси. – А знаешь, что их соединило? Его голос. Когда-то пел в Сити-опере. В хоре, правда. Он и Руби гужевались целый год, потом он порвал с ней. Она все время его накалывала.
В вестибюле появилась черно-белая пара с покупками на Рождество. Пластиковые сумки от "Лорда и Тейлора". Раскланялись, улыбнулись.
Пит сказал:
– Рождественская страда?..
– Уже пора... – улыбнулся мужчина. Лифт номер один распахнул створки. Поднимались молча.
Когда на седьмом этаже те вышли, он сказал:
– Бил и Кэрол Вэгнолл. Весьма интересная парочка.
– Похоже, что так, – сказала она.
Вышли на тринадцатом, чтобы занести его покупки.
– Ну как? Немножко поглядим?
– Пит, – сказала она, – ты же знаешь, что будет, если...
Посмотрели друг на друга. Она сказала:
– Понимаешь, не буду отрицать, хотелось бы взглянуть, но...
– Никто же не знает!
Она покачала головой.
– Господи! – сказала.
– Да ладно! – сказал он. – Сейчас придем, засечем время. Я же сказал, что все, что заканчиваю. Смотрим не больше часа. Шестьдесят минут всего-то. Будильник врубим. Ну чего ты?
– Ну хорошо, – вздохнула она. – Но только час. Засекли время. Через час часы заверещат...
В спортклубе "Вертикаль" до седьмого пота крутили педали на велотренажерах, накачивали мускулы ног. Плавали в бассейне.
С Рокси и Флетчером смотрели на Бродвее хит сезона. Ничего особенного, но Рокси и Флетчеру понравилось. Рокси предложила зайти к ним, выпить что-нибудь и поболтать. Они отказались.
Проще простого – эти всякие кнопки, тумблеры. Пятилетний ребенок и то разберется. Нажимаешь вверху кнопку 10а. Чтобы вывести гостиную десятой, например, на большой экран, пожалуйста, жми "1", в центре панели. Анна Стангерсон зажимает уши ладонями... Ее маман читает "лекцию" на предмет подорожания жизни.
В течение нескольких минут смотрели, не отрываясь, на "2". Грюны, совершенно голые, в кровати, с книгой и калькулятором, высчитывают оптимально точное время для совокупления. Решили, что Дейзи должна забеременеть.
Она выбрала для себя левый экран "1", он, стало быть, – правый "2". Сидели, нажимали кнопки в поисках контрастов и гармонии...
Нажали тут, переключили там... Словом, играли в четыре руки на органе человеческих душ.
Она стояла в своем кабинете. Сложив на груди руки, смотрела в окно. Далеко внизу – машины, машины, машины... Сыплет мелкий дождь. Глянцевое ожерелье – этот бесконечный поток машин. Сбрызнутые водой бусины... Вздохнув, взглянула на дом напротив. Женщина у окна отвела взгляд.
– Кэй, – сказала Сара, – что-нибудь случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48