Я, конечно, могу объяснить тебе, но ты все равно вскоре и это забудешь.
– А я сразу же запишу! – сказал я. – Я же как раз пишу об этом царе Нисы. А завтра прочту и, надеюсь, смогу разобраться.
– Что ж, прекрасно, – Пиндар откашлялся. – В самом начале всеми народами и государствами правили боги. У нас, например, верховным правителем был Громовержец – в точности как Великий царь в своей Империи.
Громовержца люди тогда могли видеть чуть ли не каждый день, и многие даже заговаривали с богом, если осмеливались. Примерно так же, не сомневаюсь, правил своими подданными и царь Нисы, страны, что лежит к югу от Египта.
Если б, к примеру, Одиссей добрался туда во время своих странствий, то, возможно, встретился бы с ним; нубийский царь сидел бы на троне в окружении своих чернокожих, как и он сам, сограждан.
Естественно, боги брали в жены богинь, любили их, и рождались новые боги. Так учат нас Гомер и Гесиод – поистине замечательные поэты, просвещеннейшие люди, певцы нашего Светлого бога. Но, кроме того, боги часто удостаивали своей любовью и нас, смертных; родившиеся от такой любви дети вырастали героями – более могущественными, чем простые люди, но все же не совсем богами. Так рожден был Геракл, сын Алкмены. – Я кивнул в знак того, что понимаю. – Но вскоре боги увидели, что больше не осталось незанятых тронов для их детей или внуков… – Пиндар умолк, посмотрел на звездное небо и снова задумчиво поворошил угли. – Помнишь тот сельский дом, где мы завтракали, Латро? – Я покачал головой. – У стола стояло кресло хозяина дома, однако в него забралась его дочка – кудрявый бесенок, носившийся по всему дому с криками. И все же отец не только не наказал девочку, но даже и слезть не заставил; просто потрепал по головке и поцеловал. Так баловали своих любимых детей и боги, и дети богов стали занимать места царей среди простых смертных. Правители Спарты, куда нас ведут сейчас эти рабы, не забывают о своем родстве с Алкменой и ее сыном.
А если б тебе довелось сейчас отправиться на Восток, в Персидскую империю, ты обнаружил бы там множество мест, где гераклиды, то есть потомки Геракла, правили еще совсем недавно; а в некоторых странах они правят и по сей день, теперь уже будучи вассалами Великого царя.
Я спросил: а что, если тот земледелец когда-нибудь захочет снова посидеть в своем кресле?
– Кто знает? – прошептал Пиндар. – Будущее покажет. – После этих слов он надолго умолк и сидел, поглаживая подбородок да глядя в костер.
Глава 6
ЭОС
Заря-царица сияет в небесах. Я знаю, как ее зовут, ибо несколько мгновений назад, когда я развертывал свой свиток, она коснулась его розовым перстом, и на листе запечатлелось ее имя, а я обвел буквы – так что смотрите сами: Эос.
Я помню, что вчера ночью долго писал, однако подробности уже успели исчезнуть из моей памяти. Надеюсь, что ничего не выдумываю, когда пишу.
Мне очень важно знать правду – слишком быстро мои записи становятся единственным моим ориентиром в окружающем мире.
Спать я лег очень поздно, но тем не менее не поленился аккуратно свернуть этот прекрасный папирус и связать его тесемками. Разбудил меня один из илотов; он сидел рядом со мной, скрестив ноги, и тряс за плечо.
– Помнишь меня? – спросил он.
Я сказал, что нет.
– Я Кердон. Это я позволил тебе сойти с дороги, когда ты увидел… Ну, кого? – Он выжидающе посмотрел на меня.
– Я устал, – сказал я. – И очень хочу спать.
– Между прочим, я ведь могу и побить тебя. Или, может, тебя ни разу в жизни по-настоящему не били?
– Не помню.
Гневное выражение исчезло с его лица, хотя выглядел он по-прежнему мрачноватым.
– Это верно, – вздохнул он. – Ты действительно ничего не помнишь. Тот поэт нам рассказывал о тебе. А ты хоть помнишь, кого видел при дороге, в тени виноградных лоз?
Ничего я не помнил, но только что прочитанного еще не забыл.
– Какого-то толстого чернокожего старика, кажется.
– Бога! – прошептал Кердон, благоговейно воздев очи к небесам, где сияли мириады звезд. – Я, например, раньше никогда богов не видел. И никогда даже знаком не был с человеком, который бы видел хоть одного из них. Духов – да, многие их видели, но не богов.
– Тогда почему же ты так уверен, что это был бог? – спросил я.
– Мы все танцевали. И я тоже – я не мог устоять на месте. О, это был настоящий бог! Но ты увидел его, когда никто из нас его еще увидеть не мог. А потом ты его коснулся, и мы тоже его увидели. Все это могут подтвердить.
Рядом со мной тихонько зашипела та женщина-змея. Она старалась держаться подальше от огня, однако языки пламени отражались в ее зеленых, точно изумруды, глазах, настойчиво требовавших: «Отдай его мне!» Я слышал, как шуршит ее чешуя – точно из ножен то вынимали, то вкладывали обратно кинжал, – когда она нетерпеливо елозила по молодой траве.
– Нет, – сказал я.
– Да что ты, все помнят! – настаивал Кердон. – Сам-то я видел его так же хорошо, как тебя сейчас. Вот только выглядел он не как обычный человек.
– Нет, – снова сказал я женщине-змее, и глаза мои сами собой закрылись от усталости.
– Ты знаешь, кто такая Великая Мать-богиня?
Я снова открыл глаза и, поскольку лежал на животе, подпер голову руками, чтобы снова не уснуть. Я видел ноги Кердона и примятую траву, казавшуюся в свете костра черной.
– Нет, не знаю, – сказал я и прибавил:
– Хотя где-то я о ней, кажется, слышал.
– Спартанцы называют нас рабами, однако были и мы некогда свободны.
Многие из нас служили гребцами на галерах Миноса, однако делали это за деньги и во имя его славы, которую делили с ним.
Кердон, и без того говоривший шепотом, теперь совсем понизил голос, и я с трудом мог его расслышать, хотя он почти касался губами моего уха.
– Мы поклонялись тогда Великой Матери-богине и теперь остаемся ее верными почитателями. Считается, что ее сместил Громовержец. Он силой овладел ею, и такова была его мощь, что она родила ему две Пятерни – пять мальчиков и пять девочек. И все же она ненавидит его, хотя он одаривает ее ливнями и расщепляет молниями ее дубы, демонстрируя свою силу. Спартанцы говорят, правда, что дубы принадлежат Громовержцу, однако этого быть не может. Если б они были его, разве он стал бы их ломать?
– Не знаю, – сказал я. – Возможно.
– Все деревья принадлежат ей, – прошептал Кердон. – Ей одной. Именно поэтому спартанцы заставляют нас срубать их, выкорчевывать пни и распахивать поля. Весь Лакедемон был покрыт дубами и соснами, пока мы были свободны. А теперь спартанцы утверждают, что не только Спартой, но и всем Пелопоннесом правит Охотница, потому что она любимая дочь Громовержца, и требуют, чтобы мы забыли о Великой Матери-богине. Но мы ее не забываем. И никогда не забудем.
Я попытался кивнуть, но голова была точно свинцом налита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– А я сразу же запишу! – сказал я. – Я же как раз пишу об этом царе Нисы. А завтра прочту и, надеюсь, смогу разобраться.
– Что ж, прекрасно, – Пиндар откашлялся. – В самом начале всеми народами и государствами правили боги. У нас, например, верховным правителем был Громовержец – в точности как Великий царь в своей Империи.
Громовержца люди тогда могли видеть чуть ли не каждый день, и многие даже заговаривали с богом, если осмеливались. Примерно так же, не сомневаюсь, правил своими подданными и царь Нисы, страны, что лежит к югу от Египта.
Если б, к примеру, Одиссей добрался туда во время своих странствий, то, возможно, встретился бы с ним; нубийский царь сидел бы на троне в окружении своих чернокожих, как и он сам, сограждан.
Естественно, боги брали в жены богинь, любили их, и рождались новые боги. Так учат нас Гомер и Гесиод – поистине замечательные поэты, просвещеннейшие люди, певцы нашего Светлого бога. Но, кроме того, боги часто удостаивали своей любовью и нас, смертных; родившиеся от такой любви дети вырастали героями – более могущественными, чем простые люди, но все же не совсем богами. Так рожден был Геракл, сын Алкмены. – Я кивнул в знак того, что понимаю. – Но вскоре боги увидели, что больше не осталось незанятых тронов для их детей или внуков… – Пиндар умолк, посмотрел на звездное небо и снова задумчиво поворошил угли. – Помнишь тот сельский дом, где мы завтракали, Латро? – Я покачал головой. – У стола стояло кресло хозяина дома, однако в него забралась его дочка – кудрявый бесенок, носившийся по всему дому с криками. И все же отец не только не наказал девочку, но даже и слезть не заставил; просто потрепал по головке и поцеловал. Так баловали своих любимых детей и боги, и дети богов стали занимать места царей среди простых смертных. Правители Спарты, куда нас ведут сейчас эти рабы, не забывают о своем родстве с Алкменой и ее сыном.
А если б тебе довелось сейчас отправиться на Восток, в Персидскую империю, ты обнаружил бы там множество мест, где гераклиды, то есть потомки Геракла, правили еще совсем недавно; а в некоторых странах они правят и по сей день, теперь уже будучи вассалами Великого царя.
Я спросил: а что, если тот земледелец когда-нибудь захочет снова посидеть в своем кресле?
– Кто знает? – прошептал Пиндар. – Будущее покажет. – После этих слов он надолго умолк и сидел, поглаживая подбородок да глядя в костер.
Глава 6
ЭОС
Заря-царица сияет в небесах. Я знаю, как ее зовут, ибо несколько мгновений назад, когда я развертывал свой свиток, она коснулась его розовым перстом, и на листе запечатлелось ее имя, а я обвел буквы – так что смотрите сами: Эос.
Я помню, что вчера ночью долго писал, однако подробности уже успели исчезнуть из моей памяти. Надеюсь, что ничего не выдумываю, когда пишу.
Мне очень важно знать правду – слишком быстро мои записи становятся единственным моим ориентиром в окружающем мире.
Спать я лег очень поздно, но тем не менее не поленился аккуратно свернуть этот прекрасный папирус и связать его тесемками. Разбудил меня один из илотов; он сидел рядом со мной, скрестив ноги, и тряс за плечо.
– Помнишь меня? – спросил он.
Я сказал, что нет.
– Я Кердон. Это я позволил тебе сойти с дороги, когда ты увидел… Ну, кого? – Он выжидающе посмотрел на меня.
– Я устал, – сказал я. – И очень хочу спать.
– Между прочим, я ведь могу и побить тебя. Или, может, тебя ни разу в жизни по-настоящему не били?
– Не помню.
Гневное выражение исчезло с его лица, хотя выглядел он по-прежнему мрачноватым.
– Это верно, – вздохнул он. – Ты действительно ничего не помнишь. Тот поэт нам рассказывал о тебе. А ты хоть помнишь, кого видел при дороге, в тени виноградных лоз?
Ничего я не помнил, но только что прочитанного еще не забыл.
– Какого-то толстого чернокожего старика, кажется.
– Бога! – прошептал Кердон, благоговейно воздев очи к небесам, где сияли мириады звезд. – Я, например, раньше никогда богов не видел. И никогда даже знаком не был с человеком, который бы видел хоть одного из них. Духов – да, многие их видели, но не богов.
– Тогда почему же ты так уверен, что это был бог? – спросил я.
– Мы все танцевали. И я тоже – я не мог устоять на месте. О, это был настоящий бог! Но ты увидел его, когда никто из нас его еще увидеть не мог. А потом ты его коснулся, и мы тоже его увидели. Все это могут подтвердить.
Рядом со мной тихонько зашипела та женщина-змея. Она старалась держаться подальше от огня, однако языки пламени отражались в ее зеленых, точно изумруды, глазах, настойчиво требовавших: «Отдай его мне!» Я слышал, как шуршит ее чешуя – точно из ножен то вынимали, то вкладывали обратно кинжал, – когда она нетерпеливо елозила по молодой траве.
– Нет, – сказал я.
– Да что ты, все помнят! – настаивал Кердон. – Сам-то я видел его так же хорошо, как тебя сейчас. Вот только выглядел он не как обычный человек.
– Нет, – снова сказал я женщине-змее, и глаза мои сами собой закрылись от усталости.
– Ты знаешь, кто такая Великая Мать-богиня?
Я снова открыл глаза и, поскольку лежал на животе, подпер голову руками, чтобы снова не уснуть. Я видел ноги Кердона и примятую траву, казавшуюся в свете костра черной.
– Нет, не знаю, – сказал я и прибавил:
– Хотя где-то я о ней, кажется, слышал.
– Спартанцы называют нас рабами, однако были и мы некогда свободны.
Многие из нас служили гребцами на галерах Миноса, однако делали это за деньги и во имя его славы, которую делили с ним.
Кердон, и без того говоривший шепотом, теперь совсем понизил голос, и я с трудом мог его расслышать, хотя он почти касался губами моего уха.
– Мы поклонялись тогда Великой Матери-богине и теперь остаемся ее верными почитателями. Считается, что ее сместил Громовержец. Он силой овладел ею, и такова была его мощь, что она родила ему две Пятерни – пять мальчиков и пять девочек. И все же она ненавидит его, хотя он одаривает ее ливнями и расщепляет молниями ее дубы, демонстрируя свою силу. Спартанцы говорят, правда, что дубы принадлежат Громовержцу, однако этого быть не может. Если б они были его, разве он стал бы их ломать?
– Не знаю, – сказал я. – Возможно.
– Все деревья принадлежат ей, – прошептал Кердон. – Ей одной. Именно поэтому спартанцы заставляют нас срубать их, выкорчевывать пни и распахивать поля. Весь Лакедемон был покрыт дубами и соснами, пока мы были свободны. А теперь спартанцы утверждают, что не только Спартой, но и всем Пелопоннесом правит Охотница, потому что она любимая дочь Громовержца, и требуют, чтобы мы забыли о Великой Матери-богине. Но мы ее не забываем. И никогда не забудем.
Я попытался кивнуть, но голова была точно свинцом налита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95