Я знаю: я многое могу забыть, но этого никогда не забуду! Царица Страны мертвых обещала, что вскоре я снова встречусь со своими друзьями; интересно, а вдруг и они попали в плен к спартанцам? Мне хотелось уснуть, однако стоило закрыть глаза, как передо мной вставал лес копий, огромные щиты и белые стены храма, возле которых валялись убитые.
Глава 25
Я, ЭВРИКЛ…
Я, Эврикл, по просьбе твоей рабыни, описываю здесь события позапрошлой ночи и последовавших за нею суток, дабы история, рассказанная мне Ио, обрела должную форму. Ио попросила меня об этом, потому что Эвтакт-спартиат запретил тебе прикасаться к свитку, полагая, что, ежедневно делая записи, ты вредишь своему рассудку. Ио, однако, хочет, чтобы здесь была описана вся последовательность событий и она могла бы прочитать о них тебе, когда это будет позволено; следует отметить, что почерк у меня гораздо более четкий и мелкий, чем у самой Ио.
Однако же прежде позволь кое-что рассказать о том, кто я такой. В данный момент вполне возможно, что августейший регент просто хочет, чтобы ты считался больным; хотя с другой стороны, ему, видимо, хотелось бы, чтобы ты поскорее выздоровел – я от всей души надеюсь, что он этого хочет, – но как после столь долгой болезни сможешь ты вспомнить своего друга и попутчика, вместе с которым путешествовал по суровому острову Пелопса, если я не опишу здесь себя и не окажу тем самым помощи твоей нестойкой памяти? Так я и поступлю, но прежде успокою маленькую (однако свирепую, как овод!) Ио, которая кусает от нетерпения губы.
Итак, начнем. Родился я в Милете, в Малой Азии; отец мой тоже оттуда родом и, по словам моей матери, был весьма уважаемым гражданином. Когда мне минуло одиннадцать, я увидел во сне Триодиту; она протягивала мне листья какого-то растения, уговаривая с их помощью избавиться от одного мальчишки, из-за которого меня несколько раз несправедливо наказывали. Я не сразу отыскал это растение, но все же нашел, сорвал, как она велела, на рассвете и изловчился положить его в одно лакомство, а потом притворился, будто с наслаждением угощаюсь, пока вредный мальчишка лакомство у меня не отнял и не съел сам. После чего он несколько дней проболел и умер. Смерть его мудрый жрец совершенно справедливо приписал воздействию стрел Метких стрелков с острова Делос.
Ну а потом – как ты, мой дорогой друг, наверное, догадываешься – я принес богине множество различных даров; и хотя то были главным образом воробьи, лягушки и прочая мелочь (я ведь был еще ребенком), мне показалось (у меня хватило на это ума или, скорее, наглости), что приняты они были вполне благосклонно. Прошло несколько лет, и я услышал о великом храме, построенном карийцами в ее честь и совсем не так далеко от Милета. Я отправился туда, в глубь страны, странствуя по большей части пешком, и обратился с просьбой к тому лукавому посланнику богов, который одалживает ворам свои крылатые сандалии, принеся ему, разумеется, подходящий дар – большого черного кролика с беленьким полумесяцем на лбу (за которого удостоился похвалы жреца, чьей доброты – о, хрупкие тростинки, будьте моими свидетелями! – я не забуду до конца дней своих).
Вернувшись в Милет, я обнаружил, что мать в связи с моим долгим отсутствием успела переехать – то ли на Самое, то ли на Хиос, – в чем явно чувствовалась рука богини, и я решил: с этих пор лишь Триодита будет считаться моей матерью, а я по мере сил честно стану служить всем, кто пользуется ее покровительством. Я предлагал свою службу и тем, кто, подобно отважному Агамемнону, прозванному Царем людей, искал ее милости.
В конце концов я был вознагражден ею сполна. Не стесняясь, скажу в любой компании, что нет мне равных в посвященных ей таинствах ни среди женщин, ни среди мужчин; нет у нее и более способного ученика в плетении всяческих заклятий, составлении ядовитых снадобий или в вызывании мертвых из подземного царства. Ты и сам присутствовал при одном из подобных чудес, содеянных мною, и я молю великую богиню, которая прошлое и будущее видит столь же ясно, как настоящее, чтобы она когда-нибудь восстановила утраченную тобой память и ты мог бы стать моим свидетелем.
Теперь о моей внешности. Я истинный сын Иона, ростом куда выше большинства мужчин, однако изящного телосложения, точно танцовщик. Я храбр и ловок, хотя, возможно, и недостаточно мускулист. Глаза у меня несколько навыкате, да и скулы тоже выступают изрядно. Зато нос и рот изящной формы, а высокий лоб наполовину скрыт густыми темными кудрями. Если Ио, которая уже топает ногами от нетерпения, вскоре сумеет прочесть тебе все это, ты узнаешь, что одет я в хламиду приятного пурпурного оттенка, ибо окрашена эта материя соком шелковицы.
Часто бывая в Афинах, я заслужил дружбу твоей хозяйки Каллеос – это большая удача, ставшая таковой вдвойне из-за той моей чудесной победы, о которой я уже упоминал, однако скажу еще несколько слов. Мы с тобой, а также группа людей, в числе которых не было Ио (она сейчас просто испепелит меня своим взором!), побывали на кладбище, где и находилась та, которую я вызвал из Страны мертвых в Страну живых – пусть всего лишь на короткое время. Все были потрясены сотворенным мною чудом, и если тебе покажется, что моим словам трудно верить, прошу тебя, вернись в Афины – там о случившемся судачат до сих пор.
Пытаясь исцелить тебя и восстановить твою память, я по просьбе Эвтакта (и твоей собственной) сделал волшебный амулет и повесил тебе на шею.
Разумеется, я сделал бы его и в том случае, если б меня попросил и кто-то один из вас.
Амулет посвящен Триодите и в нем вот что: белый камешек – Луне, осколок древнего каменного наконечника стрелы – Охотнице и черный волосок с головы того, кто без остатка посвятил себя Матери ночной, то есть с моей головы.
Да еще – кусочек кипарисовой коры, на котором шипом белого шиповника, обмакнув его в собственную кровь, я написал просьбу исцелить тебя, обращенную к Великой богине. Все это я завернул в кусочек шкуры дикой козы и укрепил могущественными заклинаниями.
Софисты, скорее всего, скажут, что все это – белый камешек, осколок наконечника, черный волосок, молитва и козья шкура – сущая ерунда и лишь отвлекает людей от веры в «истинных» (то есть теперешних) богов-олимпийцев. Однако же я заметил: те, кто так считает, никогда никаких милостей от богов не получают. Я уверен, что для этого нужно нечто большее, чем просто вера. Итак, я повесил амулет тебе на шею (ох, Ио так настойчиво просит, чтобы я писал поскорее!), и мы, то есть Эвтакт, Ио и я, проводили тебя к алтарю, который я велел построить рабам. Там уже горел священный огонь, Эвтакт сам принес жертву ради тебя, и ты остался у алтаря на ночь в окружении нескольких часовых, стоявших поодаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Глава 25
Я, ЭВРИКЛ…
Я, Эврикл, по просьбе твоей рабыни, описываю здесь события позапрошлой ночи и последовавших за нею суток, дабы история, рассказанная мне Ио, обрела должную форму. Ио попросила меня об этом, потому что Эвтакт-спартиат запретил тебе прикасаться к свитку, полагая, что, ежедневно делая записи, ты вредишь своему рассудку. Ио, однако, хочет, чтобы здесь была описана вся последовательность событий и она могла бы прочитать о них тебе, когда это будет позволено; следует отметить, что почерк у меня гораздо более четкий и мелкий, чем у самой Ио.
Однако же прежде позволь кое-что рассказать о том, кто я такой. В данный момент вполне возможно, что августейший регент просто хочет, чтобы ты считался больным; хотя с другой стороны, ему, видимо, хотелось бы, чтобы ты поскорее выздоровел – я от всей души надеюсь, что он этого хочет, – но как после столь долгой болезни сможешь ты вспомнить своего друга и попутчика, вместе с которым путешествовал по суровому острову Пелопса, если я не опишу здесь себя и не окажу тем самым помощи твоей нестойкой памяти? Так я и поступлю, но прежде успокою маленькую (однако свирепую, как овод!) Ио, которая кусает от нетерпения губы.
Итак, начнем. Родился я в Милете, в Малой Азии; отец мой тоже оттуда родом и, по словам моей матери, был весьма уважаемым гражданином. Когда мне минуло одиннадцать, я увидел во сне Триодиту; она протягивала мне листья какого-то растения, уговаривая с их помощью избавиться от одного мальчишки, из-за которого меня несколько раз несправедливо наказывали. Я не сразу отыскал это растение, но все же нашел, сорвал, как она велела, на рассвете и изловчился положить его в одно лакомство, а потом притворился, будто с наслаждением угощаюсь, пока вредный мальчишка лакомство у меня не отнял и не съел сам. После чего он несколько дней проболел и умер. Смерть его мудрый жрец совершенно справедливо приписал воздействию стрел Метких стрелков с острова Делос.
Ну а потом – как ты, мой дорогой друг, наверное, догадываешься – я принес богине множество различных даров; и хотя то были главным образом воробьи, лягушки и прочая мелочь (я ведь был еще ребенком), мне показалось (у меня хватило на это ума или, скорее, наглости), что приняты они были вполне благосклонно. Прошло несколько лет, и я услышал о великом храме, построенном карийцами в ее честь и совсем не так далеко от Милета. Я отправился туда, в глубь страны, странствуя по большей части пешком, и обратился с просьбой к тому лукавому посланнику богов, который одалживает ворам свои крылатые сандалии, принеся ему, разумеется, подходящий дар – большого черного кролика с беленьким полумесяцем на лбу (за которого удостоился похвалы жреца, чьей доброты – о, хрупкие тростинки, будьте моими свидетелями! – я не забуду до конца дней своих).
Вернувшись в Милет, я обнаружил, что мать в связи с моим долгим отсутствием успела переехать – то ли на Самое, то ли на Хиос, – в чем явно чувствовалась рука богини, и я решил: с этих пор лишь Триодита будет считаться моей матерью, а я по мере сил честно стану служить всем, кто пользуется ее покровительством. Я предлагал свою службу и тем, кто, подобно отважному Агамемнону, прозванному Царем людей, искал ее милости.
В конце концов я был вознагражден ею сполна. Не стесняясь, скажу в любой компании, что нет мне равных в посвященных ей таинствах ни среди женщин, ни среди мужчин; нет у нее и более способного ученика в плетении всяческих заклятий, составлении ядовитых снадобий или в вызывании мертвых из подземного царства. Ты и сам присутствовал при одном из подобных чудес, содеянных мною, и я молю великую богиню, которая прошлое и будущее видит столь же ясно, как настоящее, чтобы она когда-нибудь восстановила утраченную тобой память и ты мог бы стать моим свидетелем.
Теперь о моей внешности. Я истинный сын Иона, ростом куда выше большинства мужчин, однако изящного телосложения, точно танцовщик. Я храбр и ловок, хотя, возможно, и недостаточно мускулист. Глаза у меня несколько навыкате, да и скулы тоже выступают изрядно. Зато нос и рот изящной формы, а высокий лоб наполовину скрыт густыми темными кудрями. Если Ио, которая уже топает ногами от нетерпения, вскоре сумеет прочесть тебе все это, ты узнаешь, что одет я в хламиду приятного пурпурного оттенка, ибо окрашена эта материя соком шелковицы.
Часто бывая в Афинах, я заслужил дружбу твоей хозяйки Каллеос – это большая удача, ставшая таковой вдвойне из-за той моей чудесной победы, о которой я уже упоминал, однако скажу еще несколько слов. Мы с тобой, а также группа людей, в числе которых не было Ио (она сейчас просто испепелит меня своим взором!), побывали на кладбище, где и находилась та, которую я вызвал из Страны мертвых в Страну живых – пусть всего лишь на короткое время. Все были потрясены сотворенным мною чудом, и если тебе покажется, что моим словам трудно верить, прошу тебя, вернись в Афины – там о случившемся судачат до сих пор.
Пытаясь исцелить тебя и восстановить твою память, я по просьбе Эвтакта (и твоей собственной) сделал волшебный амулет и повесил тебе на шею.
Разумеется, я сделал бы его и в том случае, если б меня попросил и кто-то один из вас.
Амулет посвящен Триодите и в нем вот что: белый камешек – Луне, осколок древнего каменного наконечника стрелы – Охотнице и черный волосок с головы того, кто без остатка посвятил себя Матери ночной, то есть с моей головы.
Да еще – кусочек кипарисовой коры, на котором шипом белого шиповника, обмакнув его в собственную кровь, я написал просьбу исцелить тебя, обращенную к Великой богине. Все это я завернул в кусочек шкуры дикой козы и укрепил могущественными заклинаниями.
Софисты, скорее всего, скажут, что все это – белый камешек, осколок наконечника, черный волосок, молитва и козья шкура – сущая ерунда и лишь отвлекает людей от веры в «истинных» (то есть теперешних) богов-олимпийцев. Однако же я заметил: те, кто так считает, никогда никаких милостей от богов не получают. Я уверен, что для этого нужно нечто большее, чем просто вера. Итак, я повесил амулет тебе на шею (ох, Ио так настойчиво просит, чтобы я писал поскорее!), и мы, то есть Эвтакт, Ио и я, проводили тебя к алтарю, который я велел построить рабам. Там уже горел священный огонь, Эвтакт сам принес жертву ради тебя, и ты остался у алтаря на ночь в окружении нескольких часовых, стоявших поодаль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95