И загнал все свои корабли в Коринфский залив, желая перекрыть нам путь к Коринфу. А тем временем наши стратеги – Фемистокл и спартанец Эврибиад – вывели несколько кораблей из коринфской гавани, чтобы египтяне не напали на нас с тыла. Многие жители города и до сих пор думают, что те коринфские суда попросту дезертировали. Ты уж, наверно, и сам догадался, что раб Фемистокла нарочно пустил этот слушок, к тому же корабли действительно куда-то ушли, якобы бросив основной флот.
Чернокожий мотнул подбородком, указывая на матроса, который бежал к нам по берегу. Гиперид выслушал моряка и предложил нам вернуться в палатку.
– Дайте мне слово, что не вздумаете бежать, – сказал он нам. – Уж больно не хочется держать вас в цепях. Впрочем, если попытаетесь удрать, придется все-таки заковать вас. Понятно?
Я сказал, что вполне.
– Ах да, ты же и об этом забудешь! – Гиперид обернулся к моряку и сказал:
– Оставайся пока с ними, а потом я пришлю кого-нибудь тебе на смену. Вряд ли они станут причинять беспокойство, только не отпускай их далеко от палатки.
И вот теперь этот моряк сидит рядом с нами; имя его Лисон. Он поинтересовался, рассказывал ли мне Гиперид о битве при Саламине. Я ответил, что начал, но закончить не успел, так как его отозвали, и я с нетерпением жду продолжения рассказа.
Тут Лисон улыбнулся и сказал, что вчера Гиперид уже показывал нам свои корабли и рассказывал о том сражении. Сам же он в это время как раз заготавливал деревянные гвозди, так что большую часть вчерашнего рассказа Гиперида слышал.
– А потом Гиперид повел вас взглянуть на других пленных. Он хотел расспросить вас о них. И среди пленных была одна девочка, которая с разрешения Гиперида передала тебе эту книгу. А еще он позволил этому чернокожему парню оставить при себе ножик – у меня у самого почти такой же, – потому что тот хотел вырезать из дерева какую-то игрушку.
Я спросил, почему нас с чернокожим не заковали в цепи, как остальных пленных.
– Так ведь они беотийцы! К тому же вы полюбились нашему Гипериду: вы идеальные слушатели, а он без конца может рассказывать всякие истории. – Лисон засмеялся.
– Наверно, все ваши матросы смеются надо мной? – спросил я.
– Вот уж нет. У нас и без тебя дел хватает. Да если уж смеяться, так над Гиперидом, а не над тобой. Впрочем, если мы над ним и посмеиваемся порой, так только любовно.
– Хороший он командир?
– Очень хороший! Хотя, пожалуй, слишком беспокойный, – ответил Лисон. – Очень много всего знает – о ветрах, о всяких течениях. И я скажу, даже хорошо, когда на судне есть человек, который обо всем беспокоится. Гиперид очень удачливый и богатый торговец – ему потому такое ответственное дело и поручили – да к тому же он умеет достать продовольствие по более низкой цене, но на команде никогда не экономит, как часто делают хозяева других судов.
– А по-моему, странно, когда торговец командует боевыми кораблями, – сказал я. – Может, кавалерист с этим справился бы лучше?
– А что, в вашей стране именно так принято?
– Не знаю. Возможно.
– У нас, в Афинах, кавалерия всегда воюет верхом на лошадях, и больше ее никак не используют. Но послушай: если ты говорил Гипериду правду и действительно не помнишь, откуда ты родом, так нужно всего лишь поискать такую страну, где кавалеристы могут командовать и боевыми кораблями!
Может, это где-то в империи?
Я спросил, где расположена упомянутая империя.
– Разумеется, на востоке! С кем, по-твоему, мы сражались при Саламине?
– С Великим царем. Так мне сказал Гиперид.
– Ну вот! Великий царь и правит империей! И ты, видно, в его армии служил – меч у тебя персидский и латы. Как ты думаешь, где тебя ранили?
Я покачал головой, ибо не помнил этого, и вдруг заметил, что еще недавно мне было больно делать это движение.
– В бою, наверное. Но я ничего не помню.
– Ах ты, бедняга! Неплохо было бы пригласить к тебе лекаря да сделать перевязку – на твоих бинтах грязи, что песку на берегу.
Чернокожий все это время прислушивался к нашему разговору и, похоже, понимал, о чем речь, хотя сам не сказал ни слова. Теперь он знаками стал объяснять, что, если б ему позволили выстирать мои бинты (он живейшей пантомимой изобразил, как трет их о камень и отбеливает с-помощью другого камня), он высушил бы их на солнце и снова забинтовал меня.
– Ну хорошо, – сказал Лисон, – а как же оставить одного этого, забывчивого? Вдруг он уйдет куда-нибудь и заблудится?
В ответ чернокожий знаками пояснил, что никогда со мной не расстанется.
– А если он забудет про тебя и все же уйдет?
Чернокожий сделал вид, что не понял.
Лисон показал на свою голову, что-то написал пальцем на песке и стер написанное.
Чернокожий кивнул и тоже стал рисовать на песке, изображая, как солнце обходит небосклон и заходит на западе, а затем стер рисунок.
– Ага, значит, тебе потребуется целый день?
Чернокожий кивнул и размотал мои бинты, и они с Лисоном быстро пошли к воде. Они явно быстро нашли общий язык. А я пока решил дочитать свиток до конца.
Они уже давно вернулись, а я все еще пишу, и вот что странно: теперь я вроде бы знаю о своем прошлом еще меньше, чем прежде, – так много невероятного описано в моем дневнике, так много упомянуто каких-то людей, которых я совершенно не помню. Ио я знаю – это она отдала мне вчера свиток. Но еще упоминаются какой-то Пиндар, Гилаейра и Кердон… И куда делась та женщина-змея? И каким образом мы с чернокожим оказались здесь?
Глава 8
В МОРЕ
Наш корабль так качает, что мне трудно писать, но я учусь приспосабливаться к любым условиям. Моряки утверждают, что часто бывает куда хуже, и мне нужно научиться ходить, есть, пить, делать записи и все остальное, пока море не разбушевалось совсем. «Когда обогнешь мыс Малея, забудь о доме», – говорят моряки. Ну, дом-то свой я помню, зато все остальное совершенно позабыл.
Наша триера «Европа» – самая большая из трех. А у гребцов в верхнем ряду самые длинные весла, и они считают себя самыми важными на корабле, как бы поплевывая на других свысока. Однако же платят всем гребцам одинаково. Сейчас мы идем под парусом, так что у гребцов работы нет, только один-двое вычерпывают воду. Впрочем, говорят, скоро им придется потрудиться. А пока кое-кто даже уснул прямо на скамье, хотя, по-моему, вчера ночью выспались все.
Я пишу, сидя на носу корабля и удобно прислонившись к высокой прямой мачте. Ниже ватерлинии (я знаю это, хотя в данный момент его и не вижу) находится наш таран. Моряки считают, что он похож на барана – во всяком случае, таким его попытался изобразить художник, однако, по-моему, черные, узко поставленные глаза делают это чудовище из позеленевшего металла похожим скорее на рассерженную хищную птицу. Когда я стою на носу и гляжу вниз, то таран хорошо виден под водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Чернокожий мотнул подбородком, указывая на матроса, который бежал к нам по берегу. Гиперид выслушал моряка и предложил нам вернуться в палатку.
– Дайте мне слово, что не вздумаете бежать, – сказал он нам. – Уж больно не хочется держать вас в цепях. Впрочем, если попытаетесь удрать, придется все-таки заковать вас. Понятно?
Я сказал, что вполне.
– Ах да, ты же и об этом забудешь! – Гиперид обернулся к моряку и сказал:
– Оставайся пока с ними, а потом я пришлю кого-нибудь тебе на смену. Вряд ли они станут причинять беспокойство, только не отпускай их далеко от палатки.
И вот теперь этот моряк сидит рядом с нами; имя его Лисон. Он поинтересовался, рассказывал ли мне Гиперид о битве при Саламине. Я ответил, что начал, но закончить не успел, так как его отозвали, и я с нетерпением жду продолжения рассказа.
Тут Лисон улыбнулся и сказал, что вчера Гиперид уже показывал нам свои корабли и рассказывал о том сражении. Сам же он в это время как раз заготавливал деревянные гвозди, так что большую часть вчерашнего рассказа Гиперида слышал.
– А потом Гиперид повел вас взглянуть на других пленных. Он хотел расспросить вас о них. И среди пленных была одна девочка, которая с разрешения Гиперида передала тебе эту книгу. А еще он позволил этому чернокожему парню оставить при себе ножик – у меня у самого почти такой же, – потому что тот хотел вырезать из дерева какую-то игрушку.
Я спросил, почему нас с чернокожим не заковали в цепи, как остальных пленных.
– Так ведь они беотийцы! К тому же вы полюбились нашему Гипериду: вы идеальные слушатели, а он без конца может рассказывать всякие истории. – Лисон засмеялся.
– Наверно, все ваши матросы смеются надо мной? – спросил я.
– Вот уж нет. У нас и без тебя дел хватает. Да если уж смеяться, так над Гиперидом, а не над тобой. Впрочем, если мы над ним и посмеиваемся порой, так только любовно.
– Хороший он командир?
– Очень хороший! Хотя, пожалуй, слишком беспокойный, – ответил Лисон. – Очень много всего знает – о ветрах, о всяких течениях. И я скажу, даже хорошо, когда на судне есть человек, который обо всем беспокоится. Гиперид очень удачливый и богатый торговец – ему потому такое ответственное дело и поручили – да к тому же он умеет достать продовольствие по более низкой цене, но на команде никогда не экономит, как часто делают хозяева других судов.
– А по-моему, странно, когда торговец командует боевыми кораблями, – сказал я. – Может, кавалерист с этим справился бы лучше?
– А что, в вашей стране именно так принято?
– Не знаю. Возможно.
– У нас, в Афинах, кавалерия всегда воюет верхом на лошадях, и больше ее никак не используют. Но послушай: если ты говорил Гипериду правду и действительно не помнишь, откуда ты родом, так нужно всего лишь поискать такую страну, где кавалеристы могут командовать и боевыми кораблями!
Может, это где-то в империи?
Я спросил, где расположена упомянутая империя.
– Разумеется, на востоке! С кем, по-твоему, мы сражались при Саламине?
– С Великим царем. Так мне сказал Гиперид.
– Ну вот! Великий царь и правит империей! И ты, видно, в его армии служил – меч у тебя персидский и латы. Как ты думаешь, где тебя ранили?
Я покачал головой, ибо не помнил этого, и вдруг заметил, что еще недавно мне было больно делать это движение.
– В бою, наверное. Но я ничего не помню.
– Ах ты, бедняга! Неплохо было бы пригласить к тебе лекаря да сделать перевязку – на твоих бинтах грязи, что песку на берегу.
Чернокожий все это время прислушивался к нашему разговору и, похоже, понимал, о чем речь, хотя сам не сказал ни слова. Теперь он знаками стал объяснять, что, если б ему позволили выстирать мои бинты (он живейшей пантомимой изобразил, как трет их о камень и отбеливает с-помощью другого камня), он высушил бы их на солнце и снова забинтовал меня.
– Ну хорошо, – сказал Лисон, – а как же оставить одного этого, забывчивого? Вдруг он уйдет куда-нибудь и заблудится?
В ответ чернокожий знаками пояснил, что никогда со мной не расстанется.
– А если он забудет про тебя и все же уйдет?
Чернокожий сделал вид, что не понял.
Лисон показал на свою голову, что-то написал пальцем на песке и стер написанное.
Чернокожий кивнул и тоже стал рисовать на песке, изображая, как солнце обходит небосклон и заходит на западе, а затем стер рисунок.
– Ага, значит, тебе потребуется целый день?
Чернокожий кивнул и размотал мои бинты, и они с Лисоном быстро пошли к воде. Они явно быстро нашли общий язык. А я пока решил дочитать свиток до конца.
Они уже давно вернулись, а я все еще пишу, и вот что странно: теперь я вроде бы знаю о своем прошлом еще меньше, чем прежде, – так много невероятного описано в моем дневнике, так много упомянуто каких-то людей, которых я совершенно не помню. Ио я знаю – это она отдала мне вчера свиток. Но еще упоминаются какой-то Пиндар, Гилаейра и Кердон… И куда делась та женщина-змея? И каким образом мы с чернокожим оказались здесь?
Глава 8
В МОРЕ
Наш корабль так качает, что мне трудно писать, но я учусь приспосабливаться к любым условиям. Моряки утверждают, что часто бывает куда хуже, и мне нужно научиться ходить, есть, пить, делать записи и все остальное, пока море не разбушевалось совсем. «Когда обогнешь мыс Малея, забудь о доме», – говорят моряки. Ну, дом-то свой я помню, зато все остальное совершенно позабыл.
Наша триера «Европа» – самая большая из трех. А у гребцов в верхнем ряду самые длинные весла, и они считают себя самыми важными на корабле, как бы поплевывая на других свысока. Однако же платят всем гребцам одинаково. Сейчас мы идем под парусом, так что у гребцов работы нет, только один-двое вычерпывают воду. Впрочем, говорят, скоро им придется потрудиться. А пока кое-кто даже уснул прямо на скамье, хотя, по-моему, вчера ночью выспались все.
Я пишу, сидя на носу корабля и удобно прислонившись к высокой прямой мачте. Ниже ватерлинии (я знаю это, хотя в данный момент его и не вижу) находится наш таран. Моряки считают, что он похож на барана – во всяком случае, таким его попытался изобразить художник, однако, по-моему, черные, узко поставленные глаза делают это чудовище из позеленевшего металла похожим скорее на рассерженную хищную птицу. Когда я стою на носу и гляжу вниз, то таран хорошо виден под водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95