Все вокруг тоже выразили свое согласие, и Матушка Ге объяснила, что именно ей требуется. Слепая жрица отыскала острый осколок кремня (для чего, точно зверь, долго ползала по земле на четвереньках) и подала тому мужчине.
Дважды пытался он нанести удар, однако стоило показаться крови, и он отдергивал руку. Хотя Матушка Ге и сказала, что умирать ему необязательно, его потомство в ту ночь умерло на десять тысяч поколений вперед, и он понимал это не хуже других. Этот несчастный стоял довольно далеко от Матушки Ге и от меня, спиной к нам; илоты толпились вокруг, подбадривая его и обещая жалкие подарки – новую крышу или молочную козу. Я понимал, что сейчас легко могу ускользнуть прочь, никем не замеченный в темноте, однако ждал развязки, точно зачарованный.
Затем последовал решительный удар, и мужчина поднял руку с зажатым в кулаке мужским членом – так мясник поднимает куски требухи, показывая их покупателю. Кто-то принял от него страшную жертву и возложил на сокрушенный спартанцами алтарь, а скопец стоял, широко раздвинув ноги и истекая кровью, как женщина в свои лунные дни или, точнее, как только что кастрированный бычок. Илоты уложили его на землю и постарались унять кровотечение с помощью паутины и мха.
– А теперь слушайте, – сказала Матушка Ге и выпрямилась. Мне показалось, что вокруг нее разливается яркий свет, обволакивая и скрывая от нас ее тело. – Отныне этот человек будет для меня священным, пока жив.
В уплату за жертву я перейду на вашу сторону и постараюсь сделать вашего повелителя, принца Павсания, царем этой страны.
Илоты что-то протестующе забормотали, а кое-кто даже возмутился вслух.
– Вы считаете его своим главным врагом, – продолжала богиня, – однако уверяю вас, он будет вашим лучшим другом и, надеюсь, вашим правителем и повернется спиной к собственным сородичам. И все же мы с ним можем проиграть. Если это случится, я сотру Спарту с лица земли…
Восторженный рев илотов был ей ответом, и больше я ничего не мог расслышать.
– …тогда вы должны подняться против спартанцев – с косами против копий, с серпами против мечей, – донеслись до меня слова Матушки Ге. – Но сперва вы разобьете их шлемы камнями, как сегодня ночью! Запомните мои слова!
И она исчезла. Поляна сразу показалась мне темной, пустой и страшно далекой от человеческого жилья. Один костер догорал, второй уже превратился в груду тлеющих угольев. На носилках, сплетенных из лозы, полдюжины мужчин потащили прочь того несчастного, что оскопил себя.
Остальные пошли за ними, унося тела близких, павших в ночной схватке со спартанцами. Кое-кто из женщин предложил мне пойти с ними туда, где можно будет обработать мои раны, но я побоялся из-за убитых мною женщины и мальчика и сказал, чтобы они следовали за своими мужьями. Они так и поступили, оставив меня наедине с мертвыми.
Своей мотыгой я сумел кое-как выкопать небольшую и неглубокую могилу в мягкой земле на поляне и похоронил там девочку, которую так и не сумел спасти. Могилу я завалил камнями, которые илоты бросали в нас. Мне показалось, что один из мертвых спартанцев – Эвтакт, которого я некогда знавал, но успел позабыть. Я даже стащил с некоторых мертвецов шлемы, чтобы получше рассмотреть лица, но все же с уверенностью сказать не мог; я ведь видел Эвтакта в последний раз лишь несколько мгновений и при свете костра.
И я уже больше не помнил, кто такие Кора и Европа и что они значат в моей судьбе, хотя понимал еще, что совсем недавно знал это очень хорошо.
Их имена и невнятные воспоминания тревожили меня не меньше, чем возможность встретиться во тьме с волком и со львом. Я шептал: «Кора, Европа!» – и все повторял эти имена, когда разжигал почти погасший костер, носил топливо ко второму и раздувал еле тлевшие уголья, однако в конце концов оба имени перестали что-либо для меня значить.
Меж двух костров я дождался рассвета, а потом двинулся назад по тропе, как бы разрезавшей холм надвое. Узкая расселина была завалена телами убитых спартанцев, и повсюду виднелись невысохшие лужи крови; однако илоты успели оттащить некоторых мертвых с тропы, в тень деревьев, где они и лежали, укутанные дубовой листвой, точно зеленым саваном. Не думаю, что спартанцы сумеют отыскать там своих товарищей.
С того места, где Дракайна схватила тогда меня за руку, я увидел идущую через долину Великую Мать – женщину-великаншу, отчетливо различимую среди деревьев, верхушки которых уже осветили первые лучи солнца. Она, видимо, остановилась у чьей-то могилы: согнулась, на какое-то время скрылась из виду, и я услышал, как она плачет.
Миновав расколотый надвое холм, я отбросил свою мотыгу и поспешил по сверкавшим росой лугам к лагерю на берегу Эврота, где сейчас и пишу эти строки при свете ясного солнышка. Меня встретила Ио, и я рассказал ей кое-что о ночной битве и о встрече с богиней, а она обработала мои раны и не раз сокрушенно качала головой из-за того камня, что сбил меня с ног.
Потом она повела меня проведать Кердона, которого спрятала в стоге сена, припасенном для войсковых мулов. Однако оказалось, что, пока она спала, Кердон умер и уже успел окоченеть.
Глава 32
В СПАРТЕ
На чужестранцев здесь взирают с большим подозрением. Сегодня утром мы с Дракайной пошли посмотреть знаменитый храм Артемиды Ортии. Его угодья на берегу реки, видимо, когда-то были отделены от остального города, но теперь спартанцы строят дома чуть ли не на священной земле храма.
– В империи мы всегда обносим свои города стеной, – сказала Дракайна. – Так что если ты находишься по одну сторону стены, то это город; а по другую – деревня. С пригородными деревушками только так и можно. Афины тоже были скопищем обыкновенных деревень, но теперь там при въезде в город, по крайней мере, посты выставлены.
– Великий царь разрушил стены Афин, – напомнила ей Ио. – Так и регент говорил.
– Да, персы хорошо это чувствуют, – кивнула Дракайна. – Для них стены всегда символизируют город, ну а если их разрушить – значит, и город падет. Спарту они и до того городом не считали. Ее, собственно, составляют четыре обыкновенные деревни, так что ничего удивительного.
Илоты отворачивали лица, когда мы проходили мимо них, и даже граждане соседних со Спартой городов, периэки, с нами разговаривать не желали. Сами спартиаты порой останавливали нас, расспрашивали (как мужчины, так и женщины), и многие говорили, что зря мы сюда явились. Мы скоро научились отвечать, что с радостью бы отправились в другое место, если бы на то была воля их регента, и это вполне успешно затыкало им рты.
После одной такой встречи Дракайна покачала своей хорошенькой головкой и сказала:
– Нет другой такой страны, где люди были бы менее свободны, чем здесь; с другой стороны, я не знаю такого места, где женщины пользовались бы большей свободой, чем в Спарте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Дважды пытался он нанести удар, однако стоило показаться крови, и он отдергивал руку. Хотя Матушка Ге и сказала, что умирать ему необязательно, его потомство в ту ночь умерло на десять тысяч поколений вперед, и он понимал это не хуже других. Этот несчастный стоял довольно далеко от Матушки Ге и от меня, спиной к нам; илоты толпились вокруг, подбадривая его и обещая жалкие подарки – новую крышу или молочную козу. Я понимал, что сейчас легко могу ускользнуть прочь, никем не замеченный в темноте, однако ждал развязки, точно зачарованный.
Затем последовал решительный удар, и мужчина поднял руку с зажатым в кулаке мужским членом – так мясник поднимает куски требухи, показывая их покупателю. Кто-то принял от него страшную жертву и возложил на сокрушенный спартанцами алтарь, а скопец стоял, широко раздвинув ноги и истекая кровью, как женщина в свои лунные дни или, точнее, как только что кастрированный бычок. Илоты уложили его на землю и постарались унять кровотечение с помощью паутины и мха.
– А теперь слушайте, – сказала Матушка Ге и выпрямилась. Мне показалось, что вокруг нее разливается яркий свет, обволакивая и скрывая от нас ее тело. – Отныне этот человек будет для меня священным, пока жив.
В уплату за жертву я перейду на вашу сторону и постараюсь сделать вашего повелителя, принца Павсания, царем этой страны.
Илоты что-то протестующе забормотали, а кое-кто даже возмутился вслух.
– Вы считаете его своим главным врагом, – продолжала богиня, – однако уверяю вас, он будет вашим лучшим другом и, надеюсь, вашим правителем и повернется спиной к собственным сородичам. И все же мы с ним можем проиграть. Если это случится, я сотру Спарту с лица земли…
Восторженный рев илотов был ей ответом, и больше я ничего не мог расслышать.
– …тогда вы должны подняться против спартанцев – с косами против копий, с серпами против мечей, – донеслись до меня слова Матушки Ге. – Но сперва вы разобьете их шлемы камнями, как сегодня ночью! Запомните мои слова!
И она исчезла. Поляна сразу показалась мне темной, пустой и страшно далекой от человеческого жилья. Один костер догорал, второй уже превратился в груду тлеющих угольев. На носилках, сплетенных из лозы, полдюжины мужчин потащили прочь того несчастного, что оскопил себя.
Остальные пошли за ними, унося тела близких, павших в ночной схватке со спартанцами. Кое-кто из женщин предложил мне пойти с ними туда, где можно будет обработать мои раны, но я побоялся из-за убитых мною женщины и мальчика и сказал, чтобы они следовали за своими мужьями. Они так и поступили, оставив меня наедине с мертвыми.
Своей мотыгой я сумел кое-как выкопать небольшую и неглубокую могилу в мягкой земле на поляне и похоронил там девочку, которую так и не сумел спасти. Могилу я завалил камнями, которые илоты бросали в нас. Мне показалось, что один из мертвых спартанцев – Эвтакт, которого я некогда знавал, но успел позабыть. Я даже стащил с некоторых мертвецов шлемы, чтобы получше рассмотреть лица, но все же с уверенностью сказать не мог; я ведь видел Эвтакта в последний раз лишь несколько мгновений и при свете костра.
И я уже больше не помнил, кто такие Кора и Европа и что они значат в моей судьбе, хотя понимал еще, что совсем недавно знал это очень хорошо.
Их имена и невнятные воспоминания тревожили меня не меньше, чем возможность встретиться во тьме с волком и со львом. Я шептал: «Кора, Европа!» – и все повторял эти имена, когда разжигал почти погасший костер, носил топливо ко второму и раздувал еле тлевшие уголья, однако в конце концов оба имени перестали что-либо для меня значить.
Меж двух костров я дождался рассвета, а потом двинулся назад по тропе, как бы разрезавшей холм надвое. Узкая расселина была завалена телами убитых спартанцев, и повсюду виднелись невысохшие лужи крови; однако илоты успели оттащить некоторых мертвых с тропы, в тень деревьев, где они и лежали, укутанные дубовой листвой, точно зеленым саваном. Не думаю, что спартанцы сумеют отыскать там своих товарищей.
С того места, где Дракайна схватила тогда меня за руку, я увидел идущую через долину Великую Мать – женщину-великаншу, отчетливо различимую среди деревьев, верхушки которых уже осветили первые лучи солнца. Она, видимо, остановилась у чьей-то могилы: согнулась, на какое-то время скрылась из виду, и я услышал, как она плачет.
Миновав расколотый надвое холм, я отбросил свою мотыгу и поспешил по сверкавшим росой лугам к лагерю на берегу Эврота, где сейчас и пишу эти строки при свете ясного солнышка. Меня встретила Ио, и я рассказал ей кое-что о ночной битве и о встрече с богиней, а она обработала мои раны и не раз сокрушенно качала головой из-за того камня, что сбил меня с ног.
Потом она повела меня проведать Кердона, которого спрятала в стоге сена, припасенном для войсковых мулов. Однако оказалось, что, пока она спала, Кердон умер и уже успел окоченеть.
Глава 32
В СПАРТЕ
На чужестранцев здесь взирают с большим подозрением. Сегодня утром мы с Дракайной пошли посмотреть знаменитый храм Артемиды Ортии. Его угодья на берегу реки, видимо, когда-то были отделены от остального города, но теперь спартанцы строят дома чуть ли не на священной земле храма.
– В империи мы всегда обносим свои города стеной, – сказала Дракайна. – Так что если ты находишься по одну сторону стены, то это город; а по другую – деревня. С пригородными деревушками только так и можно. Афины тоже были скопищем обыкновенных деревень, но теперь там при въезде в город, по крайней мере, посты выставлены.
– Великий царь разрушил стены Афин, – напомнила ей Ио. – Так и регент говорил.
– Да, персы хорошо это чувствуют, – кивнула Дракайна. – Для них стены всегда символизируют город, ну а если их разрушить – значит, и город падет. Спарту они и до того городом не считали. Ее, собственно, составляют четыре обыкновенные деревни, так что ничего удивительного.
Илоты отворачивали лица, когда мы проходили мимо них, и даже граждане соседних со Спартой городов, периэки, с нами разговаривать не желали. Сами спартиаты порой останавливали нас, расспрашивали (как мужчины, так и женщины), и многие говорили, что зря мы сюда явились. Мы скоро научились отвечать, что с радостью бы отправились в другое место, если бы на то была воля их регента, и это вполне успешно затыкало им рты.
После одной такой встречи Дракайна покачала своей хорошенькой головкой и сказала:
– Нет другой такой страны, где люди были бы менее свободны, чем здесь; с другой стороны, я не знаю такого места, где женщины пользовались бы большей свободой, чем в Спарте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95