А точнее сказать – расчлененными и расплющенными останками.
Гольстерры ушли, оставив после себя кошмар, который невозможно вычеркнуть из памяти.
* * *
Я с трудом приподнялся, только сейчас заметив сидящего рядом Свена, который, не проявляя никаких признаков беспокойства, сосредоточенно теребил в руках выдернутый с корнем стебелек. Он был так спокоен, будто находился не в эпицентре жуткой бойни, а всего лишь вышел в поле, чтобы подставить лицо ласковому ветру и встретить приближающийся рассвет.
«Почему...» – Вопрос так и не сорвался с моих губ, так как я неожиданно понял: старый друг просто не видит всех этих ужасов. Он наверняка догадывается о том, что произошло и каковы последствия нападения гольстерров, но благодаря непроглядной тьме не в состоянии охватить взглядом и постичь разумом весь этот ужас.
– Ты знал, что эти твари нас не тронут? – спросил он, не поворачивая головы в мою сторону.
Голос, разорвавший тишину ночи, показался неожиданно громким.
– Нет.
– Тогда почему закрыл мне глаза?
Свену нужен был ответ не на этот вопрос, он хотел знать большее – усомнился ли я в его мужестве.
– Тени гольстерров намного страшнее, чем они сами.
Я солгал, но сделал это для того, чтобы не обидеть старого друга. Но он уловил искру фальши в моем ответе.
– Ты врешь?
Два мальчика сидели посреди бескрайнего поля, на котором не осталось ни одного цветка или травинки, не обагренных кровью, и пытались выяснить, насколько сильна их дружба...
«Ты все еще не вырос», – сказала маленькая девочка, и тогда я подумал, что она ошибается, но прямо сейчас был уверен в обратном. Она была права: мое время взойти на Алогон, пик мироздания, еще не пришло.
– Нет, – скупо ответил я, поднимаясь с земли, – не вру. – Смерть страшна именно потому, что ее не видно. Если бы приближение неизбежного можно было различить, все стало бы простым и обыденным, как чашка горячего кофе солнечным утром. Ты ведь не боишься чашки кофе? Так? Вот и с гольстеррами то же самое – они не страшны, если их видно, – и наоборот.
Свен помолчал некоторое время, видимо обдумывая мои слова, а затем наконец ответил:
– Я все еще чувствую свои отрезанные пальцы. – Для убедительности он поднес руку, обмотанную тряпкой, к моим глазам. – А раз я их чувствую, значит, они есть... Единственная проблема заключается в том, что я боюсь не обнаружить их под этой повязкой, когда решусь размотать ее. Наверное, это и есть моя чашка кофе... А нормально врать ты так и не научился.
– Это хорошо или плохо?
– Для ребенка, может быть, и хорошо, а для взрослого – плохо.
– Ну, тогда будем считать, что я до сих пор не вырос.
– Как скажешь. Ты у нас по-прежнему главный. Так что тебе решать – воюем ли мы по-настоящему, или это всего лишь игрушечная война в деревянных солдатиков.
Слишком много событий произошло за последний час с небольшим, а я настолько устал от бесконечных споров и вопросов, на которые не было нормальных ответов, что, не найдя в себе сил продолжать начатую тему, протянул руку, предложив:
– Держись за меня, если не хочешь постоянно спотыкаться и падать в кровавые лужи.
Свен не стал возражать. Молча протянул здоровую руку, вложив свою ладонь в мою, и два мальчика, один из которых свято верил в то, что он уже вырос, а второй все еще сомневался, покинули страшное место, сделав свой первый шаг по долгой и полной опасностей дороге, ведущей к Алогону. Пику мироздания, куда стремятся попасть все мужчины, чтобы доказать прежде всего самим себе, что они не только стали взрослыми, но и достойны созерцать с высоты птичьего полета сумасшедший мир, лежащий у их ног.
* * *
В ночь нападения гольстерров Динкса не было в расположении лагеря имуров. Вместе с двумя своими неизменными телохранителями он выполнял особое поручение генерала Тиссена в глубоком тылу армии Хаоса. Поэтому вернулся он только к восходу. Он специально торопился, чтобы успеть принять участие в битве, но в этот день сражение не состоялось. Обе противоборствующие стороны понесли невосполнимые потери и не имели ни возможности, ни желания проливать кровь еще и днем, после кошмара ночной бойни. Трое всадников уже издалека уловили признаки, которые обычно сопутствуют только по-настоящему большой и непоправимой беде. Но до самого конца сомневались, не веря в дурные приметы. В этом мире не было ничего, что смогло бы за одну только ночь уничтожить пятнадцать тысяч воинов-имуров. Однако гольстерры не принадлежали этому миру, они подчинялись Фасе, властительнице Хаоса. И обладали силой, неподвластной простым смертным.
Четверо охотников богини (пятый, скрываясь от стрелы, сгинул в бесконечных лабиринтах подпространства), сумели уничтожить около трети войск Альянса, причем основной удар пришелся на людей. Потери Хаоса были примерно такими же, но в стане темных рас больше всех пострадали имуры.
Ночь гнева богов унесла в общей сложности около шестидесяти тысяч жизней. Раненых можно было сосчитать по пальцам – опьяненные жаждой убийства гольстерры не признавали полумер, когда речь шла о жизни и смерти, и оттого месть фасы была еще более бессмысленной и ужасной. Бессмысленной, потому что она так и не покарала убийцу своего файта – женщину, сила ненависти которой остановила сердце влюбленного мальчика-солнца, а ужасной, потому что не пощадила никого. Даже беззаветно преданных ей сторонников Хаоса.
Потрясенный Динкс въехал в мертвый лагерь, где его встретила безжизненная пустота, заполненная останками расчлененных тел. Только чуть позже он узнал, что из пятнадцатитысячной группировки уцелело всего около сотни воинов – в основном это были часовые, охранявшие подступы к лагерю.
Но это будет позже. А сейчас он медленно продвигался к центру безжизненной пустыни с единственной целью – удостовериться, что генерал Тиссен погиб вместе со своим штабом.
Солнце еще только-только взошло, и отяжелевшие после вчерашнего пира стервятники спали, не нарушая тишину нарождающегося дня.
Динкс видел много битв и много смертей и потому считал, что привык ко всему. Но то, что предстало перед его глазами сейчас, не было частью войны. Это было чем-то другим. Тем, к чему не подходит даже определение «зло», потому что у зла существуют определенные границы, за которые обычно оно не выходит. В данном случае не было ни зла, ни границ, ни вообще ничего, кроме бесформенного скопления мертвой плоти.
Достигнув почти середины лагеря, Динкс неожиданно остановился около мертвого тела. Не было бы ничего удивительного, если бы имур был разорван на части, как все остальные. Но этот единственный – труп выглядел на удивление целым.
– Посмотри, что с ним, – приказал Динкс одному из телохранителей.
Лам находился ближе, поэтому спешился и, склонившись над мертвым, провел беглый осмотр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Гольстерры ушли, оставив после себя кошмар, который невозможно вычеркнуть из памяти.
* * *
Я с трудом приподнялся, только сейчас заметив сидящего рядом Свена, который, не проявляя никаких признаков беспокойства, сосредоточенно теребил в руках выдернутый с корнем стебелек. Он был так спокоен, будто находился не в эпицентре жуткой бойни, а всего лишь вышел в поле, чтобы подставить лицо ласковому ветру и встретить приближающийся рассвет.
«Почему...» – Вопрос так и не сорвался с моих губ, так как я неожиданно понял: старый друг просто не видит всех этих ужасов. Он наверняка догадывается о том, что произошло и каковы последствия нападения гольстерров, но благодаря непроглядной тьме не в состоянии охватить взглядом и постичь разумом весь этот ужас.
– Ты знал, что эти твари нас не тронут? – спросил он, не поворачивая головы в мою сторону.
Голос, разорвавший тишину ночи, показался неожиданно громким.
– Нет.
– Тогда почему закрыл мне глаза?
Свену нужен был ответ не на этот вопрос, он хотел знать большее – усомнился ли я в его мужестве.
– Тени гольстерров намного страшнее, чем они сами.
Я солгал, но сделал это для того, чтобы не обидеть старого друга. Но он уловил искру фальши в моем ответе.
– Ты врешь?
Два мальчика сидели посреди бескрайнего поля, на котором не осталось ни одного цветка или травинки, не обагренных кровью, и пытались выяснить, насколько сильна их дружба...
«Ты все еще не вырос», – сказала маленькая девочка, и тогда я подумал, что она ошибается, но прямо сейчас был уверен в обратном. Она была права: мое время взойти на Алогон, пик мироздания, еще не пришло.
– Нет, – скупо ответил я, поднимаясь с земли, – не вру. – Смерть страшна именно потому, что ее не видно. Если бы приближение неизбежного можно было различить, все стало бы простым и обыденным, как чашка горячего кофе солнечным утром. Ты ведь не боишься чашки кофе? Так? Вот и с гольстеррами то же самое – они не страшны, если их видно, – и наоборот.
Свен помолчал некоторое время, видимо обдумывая мои слова, а затем наконец ответил:
– Я все еще чувствую свои отрезанные пальцы. – Для убедительности он поднес руку, обмотанную тряпкой, к моим глазам. – А раз я их чувствую, значит, они есть... Единственная проблема заключается в том, что я боюсь не обнаружить их под этой повязкой, когда решусь размотать ее. Наверное, это и есть моя чашка кофе... А нормально врать ты так и не научился.
– Это хорошо или плохо?
– Для ребенка, может быть, и хорошо, а для взрослого – плохо.
– Ну, тогда будем считать, что я до сих пор не вырос.
– Как скажешь. Ты у нас по-прежнему главный. Так что тебе решать – воюем ли мы по-настоящему, или это всего лишь игрушечная война в деревянных солдатиков.
Слишком много событий произошло за последний час с небольшим, а я настолько устал от бесконечных споров и вопросов, на которые не было нормальных ответов, что, не найдя в себе сил продолжать начатую тему, протянул руку, предложив:
– Держись за меня, если не хочешь постоянно спотыкаться и падать в кровавые лужи.
Свен не стал возражать. Молча протянул здоровую руку, вложив свою ладонь в мою, и два мальчика, один из которых свято верил в то, что он уже вырос, а второй все еще сомневался, покинули страшное место, сделав свой первый шаг по долгой и полной опасностей дороге, ведущей к Алогону. Пику мироздания, куда стремятся попасть все мужчины, чтобы доказать прежде всего самим себе, что они не только стали взрослыми, но и достойны созерцать с высоты птичьего полета сумасшедший мир, лежащий у их ног.
* * *
В ночь нападения гольстерров Динкса не было в расположении лагеря имуров. Вместе с двумя своими неизменными телохранителями он выполнял особое поручение генерала Тиссена в глубоком тылу армии Хаоса. Поэтому вернулся он только к восходу. Он специально торопился, чтобы успеть принять участие в битве, но в этот день сражение не состоялось. Обе противоборствующие стороны понесли невосполнимые потери и не имели ни возможности, ни желания проливать кровь еще и днем, после кошмара ночной бойни. Трое всадников уже издалека уловили признаки, которые обычно сопутствуют только по-настоящему большой и непоправимой беде. Но до самого конца сомневались, не веря в дурные приметы. В этом мире не было ничего, что смогло бы за одну только ночь уничтожить пятнадцать тысяч воинов-имуров. Однако гольстерры не принадлежали этому миру, они подчинялись Фасе, властительнице Хаоса. И обладали силой, неподвластной простым смертным.
Четверо охотников богини (пятый, скрываясь от стрелы, сгинул в бесконечных лабиринтах подпространства), сумели уничтожить около трети войск Альянса, причем основной удар пришелся на людей. Потери Хаоса были примерно такими же, но в стане темных рас больше всех пострадали имуры.
Ночь гнева богов унесла в общей сложности около шестидесяти тысяч жизней. Раненых можно было сосчитать по пальцам – опьяненные жаждой убийства гольстерры не признавали полумер, когда речь шла о жизни и смерти, и оттого месть фасы была еще более бессмысленной и ужасной. Бессмысленной, потому что она так и не покарала убийцу своего файта – женщину, сила ненависти которой остановила сердце влюбленного мальчика-солнца, а ужасной, потому что не пощадила никого. Даже беззаветно преданных ей сторонников Хаоса.
Потрясенный Динкс въехал в мертвый лагерь, где его встретила безжизненная пустота, заполненная останками расчлененных тел. Только чуть позже он узнал, что из пятнадцатитысячной группировки уцелело всего около сотни воинов – в основном это были часовые, охранявшие подступы к лагерю.
Но это будет позже. А сейчас он медленно продвигался к центру безжизненной пустыни с единственной целью – удостовериться, что генерал Тиссен погиб вместе со своим штабом.
Солнце еще только-только взошло, и отяжелевшие после вчерашнего пира стервятники спали, не нарушая тишину нарождающегося дня.
Динкс видел много битв и много смертей и потому считал, что привык ко всему. Но то, что предстало перед его глазами сейчас, не было частью войны. Это было чем-то другим. Тем, к чему не подходит даже определение «зло», потому что у зла существуют определенные границы, за которые обычно оно не выходит. В данном случае не было ни зла, ни границ, ни вообще ничего, кроме бесформенного скопления мертвой плоти.
Достигнув почти середины лагеря, Динкс неожиданно остановился около мертвого тела. Не было бы ничего удивительного, если бы имур был разорван на части, как все остальные. Но этот единственный – труп выглядел на удивление целым.
– Посмотри, что с ним, – приказал Динкс одному из телохранителей.
Лам находился ближе, поэтому спешился и, склонившись над мертвым, провел беглый осмотр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81