– Разве здесь не полагается посуды?
– То, что у тебя есть, то и полагается.
– Как же мне есть без тарелки, без вилки и без ложки?
– А это уж твое дело.
– Послушай, ты, новичок! – крикнул кто-то со своей койки. – Ты можешь получить мою тарелку, чашку, всю мою посуду. Но за это ты должен всегда ее мыть и чистить.
У одного была надбитая тарелка, но не было чашки, у другого – вилка, но не было ложки. Как только приносили еду, начинался спор, кому первому достанется ложка или чашка или тарелка, потому что тот, кто первый получал тарелку или ложку, брал себе и лучшие куски. И никто не мог упрекнуть его за это.
То, что называлось чаем, была горячая коричневая вода. Часто она была даже не горячей, а только теплой. То, что носило название кофе, подавали к завтраку и в три часа. Этого трехчасового кофе мне никогда не приходилось видеть. Причина – «крысья вахта». С двенадцати до четырех я был на вахте. В три часа давали кофе. В четыре, когда приходила смена, от кофе не оставалось ни капли. Иногда в кубе оставался еще кипяток, но если не было собственного кофе, приходилось довольствоваться одной водой.
Чем меньше общего кофе или чай имеет с настоящим кофе и чаем, тем большую потребность испытываешь сдобрить его сахаром и молоком, чтобы заставить работать свое воображение. Каждые три недели мы получали маленькую баночку конденсированного молока и полкило сахару; кофе же нам присылали из камбуза без молока и без сахара.
Вскрывая банку с молоком, стараешься, бывало, соблюдать строжайшую экономию и берешь маленькую ложечку молока, чтобы только закрасить кофе. Потом заботливо отставляешь баночку в сторону до следующего кофе. Но пока стоишь на вахте, банку, правда, оставляют на месте, но выбирают из нее все молоко до капли. Чем дальше спрячешь, бывало, молоко, тем легче его находят. Я с первого же раза потерял всю порцию молока. Поэтому, когда мне выдали молоко во второй раз, я выпил его сразу: это было единственное средство спасти свой паек, средство, которое применяли все.
С сахаром поступали точно так же. Тотчас же после получки его съедали за один присест. Как-то раз мы попытались придти к соглашению: сахар всего помещения был ссыпан в общую коробку, и когда подавался кофе или чай, каждый мог брать себе из общего запаса по ложечке. Результатом этого соглашения было то, что на второй же день весь сахар исчез и пустая коробка лежала перевернутой под столом.
Свежий хлеб нам выдавали ежедневно. И еженедельно наш кубрик получал коробку маргарину, которого нам хватало вволю. Но никто его не ел, потому что вазелин был куда вкуснее.
В те дни, когда мы должны были молчать и закрывать глаза, каждый из нас получал по два стакана рому и по полчашки повидла. В эти дни наше начальство стряпало свои темные делишки.
На завтрак нам давали перловую кашу со сливами или рис с кровяной колбасой, или картофель и селедку, или соленую рыбу с фасолью. Каждый четвертый день начинался перловой кашей и сливами.
В воскресенье мы получали к обеду говядину с горчичным соусом или корнед-биф с луковым соусом; в понедельник солонину, к которой никто не прикасался, потому что это была одна соль и кожа; во вторник – вяленую рыбу; в среду – сушеные овощи и печеные сливы в синеватом клейком сиропе из картофельной муки. Клейкий сироп назывался пудингом. Четверг опять начинался солониной, к которой никто не прикасался.
Ужин состоял из тех же блюд, что завтраки и обеды. При этом каждый раз на стол подавался картофель в мундире, из которого только половина была съедобна. Шкипер никогда не покупал картофеля. Его брали из груза, если мы везли южный картофель. Пока картофель был свеж и молод, он был очень вкусен, но если мы долго не грузили нового картофеля, то приходилось довольствоваться тем, о котором я уже говорил.
Чтобы замазать глаза ревизорам, мы везли иногда не только картофель, но и томат, бананы, ананасы, финики, кокосовые орехи. Только этот товар и способствовал тому, что мы могли существовать при той пище, которой нас кормили, и не околели от отвращения к ней. Тот, кто участвовал в мировой войне, мог убедиться на собственном опыте, что способен вынести человек и насколько он живуч. Тот же, кому приходилось плавать на настоящем корабле смерти, – знает это еще лучше. От брезгливости вскоре отвыкаешь окончательно.
Посуда, которую мне предложили с такой бескорыстной готовностью, состояла всего лишь из одной тарелки. Когда я собрал весь прибор, то у меня оказались: вилка Станислава, чашка Фернандо, нож Рубена. Ложку я мог получить у Германа, но у меня была своя. За эту услугу я должен был мыть полученную мною посуду по три раза в день.
После ужина на моей обязанности лежало мытье заржавленных и побитых мисок, в которых нам приносили еду. Это мытье производилось мной и другими без мыла, без соды и без щетки, так как ничего этого нам не выдавали. Как выглядели миски в тот момент, когда в них опять наливалась свежая пища, нечего и говорить.
Я не мог жить в такой грязи и принялся за уборку кубрика. Матросы после ужина валились в свои койки, как мертвые. Во время еды мы почти не разговаривали. Наша трапеза походила на трапезу свиней вокруг корыта. Три дня спустя это сравнение уже не приходило мне в голову. Способность делать сравнения или вызывать более или менее яркие воспоминания из прошлой жизни была во мне окончательно парализована.
– Мыла не выдают! – крикнул мне кто-то со своей койки: – Щеток и швабры тоже. И успокойся со своей уборкой. Мы хотим спать.
Я тотчас же выскочил из кубрика и – к инженерной каюте. Постучал.
– Я хочу убрать кубрик. Дайте мне мыла и хорошую швабру.
– Что вы воображаете? Не хотите ли вы сказать, что я должен купить вам мыло и швабру? Это не мое дело.
– Ну, а лично для меня? У меня нет мыла. А ведь я работаю у котлов. Хотел бы я видеть, как это я не получу мыла.
– Это ваше частное дело. Если вы хотите мыться, значит, у вас должно быть и мыло. Мыло должно входить в экипировку каждого порядочного моряка.
– Возможно. Для меня это новость. Туалетное мыло, да, но не простое для работы. Для котельных рабочих мыло должен поставлять инженер или шкипер, или же компания. Кто должен поставлять его, мне безразлично. Но я хочу иметь мыло. Что это, в самом деле, за свинство? На каждом порядочном корабле матросам полагается подушка, простыня, одеяло, полотенце, мыло и прежде всего посуда. Это относится к экипировке корабля, а не к экипировке матроса.
– Только не у нас. Если вам не нравится, можете уйти.
– Бессовестный вы человек.
– Вон из моей каюты, или я доложу шкиперу и попрошу вас уволить.
– Ничего не имею против.
– Не так, как вы думаете. Мне нужен угольщик. Но я удержу с вас жалованье за целый месяц, если вы еще раз осмелитесь обратиться ко мне таким тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73