– Я знаю наверняка. Каждый из них очень много говорил, и особенно – про то, что случилось в момент смерти. О чем вы сейчас спорите. Но это – тайна исповеди. Лучше смотрите, какие облака!.. Кажется, погода наконец наладилась…
16 июня, воскресенье. Пятидесятница
– Ребята, нам ужасно повезло. – Глаза Гая возбужденно блестели. – Это и в самом деле разрушенная церковь! Йосеф, там даже есть алтарь! Свод, правда, почти весь обрушился, но это пустяки. Кто бы мог подумать, что мы будем праздновать Пятидесятницу в церкви?! Йосеф, ведь ты будешь служить мессу?
– Конечно, он будет, – ответила Клара за священника. – Зачем бы еще он красную ризу вез? А я могу поработать за хор, если хотите: гимны попеть – Veni, Sancte Spiritus и все такое…
– Конечно, хотим! – обрадовался Марк и на краткий миг стал совсем открытым, каким его знал только Аллен. – Вот это праздник у нас будет! Не хуже, чем у Артуровских рыцарей, правда? Надо еще не начинать трапезы, пока не случится чудо, – так всегда делали в Логрисе…
– Пойдемте же! – торопил всех Гай. – Недалеко осталось, вон до того поворота!
– Пожалуй, чудо случится, когда Гай всех куда-нибудь все же приведет. – Марк, вернувшийся к своей обычной манере говорить, встал и расправил плечи. – По крайней мере так мне кажется последние часа три…
Церковь из красного кирпича даже сохранила дверной проем и несколько стрельчатых, красиво зарешеченных окон. В двух из них, похоже, раньше были витражи.
Скатерть (на самом деле – широкое Мариино полотенце) расстелили недалеко от входа, и Роберт с Алленом принялись сервировать праздничный стол. Они открывали банки консервов, резали хлеб, расставляли кружки. Для причастия в Монте была куплена специальная бутылка вина – как раз такого, о каком мечтал Аллен. Йосеф и Клара тем временем готовили церковь к празднику: Клара нарвала лесных цветов, украсила ими алтарь и перевила решетки окон, Йосеф расставлял свечи и стлал алтарные покровы. Остальные спешили до темноты разбить лагерь, насобирать хворосту для костра. Наконец все было готово, священник надел красное облачение, и вместо звона колоколов Клара запела высоким и чистым голосом, который сделал бы честь и ватиканскому хору. И тогда – или, может быть, несколько позже – случилось то странное преображение мира, о котором потом никто из граалеискателей не мог связно рассказать.
Во-первых, был свет. Он шел через вечерние зарешеченные окна и казался куда ярче свечного: Аллен видел Длинные тонкие лучи, встречавшиеся над алтарем; Мария – светящийся туман, поднявшийся от земли; Клара говорила, что светился Йосеф и хлеб в его руках; Гай возражал, что свет шел сверху, через рухнувший свод; Марку казалось, что это светится церковь, каждый ее кирпичик; а Роберт сказал, что просто вдруг сделалось очень светло. («Или у меня так обострилось зрение, что я видел почти как днем?») Только маленькие посеребренные чаши причастия – потир и патена – остались неизменными, будто были настолько собой, что им некуда меняться. В общем, все видели свет, который светил.
Во-вторых, была музыка. Никто не заметил того момента, когда она началась, но позже Марк напел мелодию, и все, даже «глухой» Аллен, согласились, что слышали именно ее. Хотя Клара слышала орган, Гай – флейту, Марк – трубы, Роберт – «что-то струнное», а Аллен и Мария считали, что мелодию выводил человеческий голос, очень высокий, но непонятно чей. Мария склонялась к тому, что голос был мужской, а Аллен – что женский, похожий на Кларин. Но одно неоспоримо – музыка была, и она была прекрасна.
И, наконец, в-третьих… Аллен видел льва. Он шел на задних лапах, сложив широкие золотистые крылья за спиной. Он нес колокольчик и звонил в него перед причастием, служа священнику, как министрант. Лев был белый, и широкое лицо его напоминало человеческое. При всем этом лев присутствовал на мессе совсем не в том смысле, в каком Аллен и остальные граалеискатели, даже не в том, в каком здесь были музыка и свет, – лев на самом деле находился очень далеко отсюда, и Аллен понимал это очень ясно, даже когда тот проходил, едва не задевая его гривой. Клара видела, что Йосеф стоит по колено словно бы в крови – но это была не кровь, а цветы, алые розы, целое поле роз. Мария видела ребенка, маленького мальчика в белой одежде министранта, который прислуживал священнику. Гаю казалось, что вокруг алтаря растут деревья и сплетают для церкви свод из ветвей. Роберт сказал странно: «Я стоял на мессе в большой толпе. Я видел – не глядя, – что вокруг нас рыцари, все в доспехах, с опущенными лицами; все они пришли на мессу, и было их множество. А может быть, и нет… Я не знаю». О том же, что видел Марк, не рассказал он никому, и сразу после мессы, когда все отправились к трапезе, еще слишком исполненные виденным, чтобы говорить, он ушел в лес, не сказав никому ни слова.
Вскоре он вернулся, и, посмотрев на него, никто не стал его расспрашивать. Он сел на траву и вместе со всеми приступил к еде.
– Йосеф, – нарушила общее молчание Клара, и все посмотрели на нее. – А что видел ты? Мы все рассказали, а ты… молчишь. Ведь ты видел?..
Священник молча кивнул.
– Что? – жадно спросил Аллен, и все невольно улыбнулись.
– Свет. Не знаю – свечной или небесный. Но понимаете, главное, что я видел, – это то, что я делал. Мессу. Чашу в своих руках. То, Что в чаше. Пресуществленное вино. Хлеб. – Он как-то по-детски улыбнулся. – Наверное, это можно назвать видением. По крайней мере большего я не видел никогда, я же не визионер, как вы все. Может быть, увижу. Хотя и этого – неизмеримо много. Вы понимаете?..
Они понимали. Они понимали даже больше – что завтра утром, когда их разбудит солнце, они с трудом смогут вспомнить, что они видели и видели ли что-нибудь. Но сегодня еще было сегодня, и никто из них не пошел спать в палатку. Завернувшись в спальные мешки, они улеглись под открытым небом возле ступеней лесной разрушенной церкви из красного кирпича и стали один за другим отходить ко сну.
Аллену приснилось, что он стоит в саду алых роз. Каждая из этих роз была прекраснее всех земных богатств, ибо светилась своим собственным светом и казалась живой, как сама жизнь. Наверное, о самых прекрасных вещах можно рассказать только самыми старыми и простыми словами, но удастся это в тот день, когда мир будет обновлен. До той же поры удел любого – немота.
И Аллен захотел одну из этих роз, захотел сильнее жизни. Он наклонился и сорвал цветок, не боясь шипов, и шипы пронзили ему ладонь и отворили кровь, но в том не было боли.
И сзади он услышал грозное рычание, похожее на гром, и обернулся. За спиною его стоял белый лев с золотыми крыльями, и на лице его пылал гнев.
«Зачем ты сорвал ее? Этот сад принадлежит не тебе».
«Простите меня, господин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80