VIII
Жара не спадала, публики по случаю выходного ожидалось много, и, чтобы она не толпилась в дверях и у окна, Чернов предложил проводить заседание прямо на улице. Чем плохо? У дома большая лужайка и молодые липки, поставим там стол, вынесем к нему стулья и скамейки, а кому не хватит – постоят, ноги не отломятся. Юрьевна его поддержала: в такой тихий день бумаги не разлетятся, чего долго рассуждать.
Так и сделали, хотя Митя Соловей согласился не сразу. Какой-никакой, а все-таки суд, солидно ли сидеть на улице и вести серьезный разговор во всеуслышание? Здесь играют дети, они станут невольными свидетелями судебной процедуры, в которой будут участвовать их родители. Педагогично ли?
– Прогоним, – успокоил Чернов.
Заседаний наметили два, утреннее и вечернее. Утреннее хотели открыть в 10.00, но в связи с переселением на улицу задержались минут на десять, чем аккуратный Митя Соловей был опечален.
Народу собралось порядочно, причем объявлений не вывешивали, сработал некий закон, по которому, если сошлись на улице несколько человек, прохожие невольно замедляют шаг, приглядываются, прислушиваются, а если заметят стол, то спрашивают, что будут давать и кто последний. А тут на виду и стол под красной скатертью, и графин с водой, и стулья, и четыре скамейки, причем уже почти все заняты. Суд? Ах да, тот самый, кота и пенсионера. Чудаки. Где он? А-а, вот этот Титков и есть? Смотри-ка, в самом деле с котом и на боковой скамье, как подсудимый. А какой сердитый, брови кустами, сутулится, будто готовится к прыжку… Ничего особенного, что мы его не узнали. Он ведь стройный был, плечистый, могучий мужчина. Правда, лет пятнадцать назад. Неужели пятнадцать? Да-а, идет время… А усатый-то за столом – Чернов, что ли? Тоже весь седой, а держится прямо, будто дубовый копыл. А? Ты о Юрьевне?… Да, Юрьевна прежняя: сухая, как довоенная вобла, и вечно дымит над своими бумагами. Почему довоенная? Так ведь сейчас нет воблы.
– Внимание, граждане! Очередное заседание товарищеского суда считаю открытым…
А это конечно же сам Митя Соловей, наш незаменимый заседатель и оратор, приятнейший не только для начальства человек. Вряд ли у него есть враги. Никогда никому не откажет, всегда ласково пообещает, а если порой и не сделает, так не всегда это от него зависит, Что ж, послушаем.
Слушать должны были сперва Клавдию Маёшкину, потом Анну Ветрову, но к столу неожиданно вышла старушка Прошкина и попросила обсудить ее, потому что она престарелая и сидеть ей на такой жаре неспособно – голова болит.
– Хорошо, – разрешил Митя Соловей, с облегчением дав знак сесть своей любимой и ненадежной Клавдии. – Только прошу короче.
– Как умею, уж не обессудьте. Про веник я. Прошлой зимой пропал у меня новый просяной веник. Ну, потужила я, а что сделаешь, пропал и пропал. Весной пошла я к Титкову за дрожжами – говорили, он самогонку гонит и дрожжи у него всегда в запасе…
– Ты с ума сошла! – крикнул Титков так, что Адам вздрогнул и чуть не сбежал, но Титков сумел его ухватить за задние ноги. – Не гоню я самогона и никогда не гнал, товарищ председатель.
– Гражданин председатель, – поправил Митя Соловей.
– Виноват, гражданин председатель. Но все равно я самогон не гоню! Редко пьющий я теперь, по праздникам только, с расстройства. Вот доведете с этим своим судом, и запью. А тебя, гражданка Прош-кина, привлеку за клевету. Запишите, товарищ… виноват, гражданка… Запишите, гражданка секретарь, лживые ее слова и свидетелей, я это дело так не оставлю. Если вы кота моего засудили, то я вас…
– Успокойтесь, гражданин Титков, никто вам слова не давал. Продолжайте, гражданка Прошкина.
– А что продолжать? Я говорю, веник мой, просяной веник, новый совсем, два раза подмела только, пропал зимой. А потом пошла я к Титкову, весной уж, по теплу было, я галоши новые надела – вот как сейчас помню, – за дрожжами пошла. Говорили, он самогонку…
– Мы это уже слышали. Давайте по существу дела.
– Ладно, батюшка, про самогонку не буду, не гневайся. Я ведь не сама – люди говорят, а мне что, я за дрожжами пошла. В магазинах у нас дрожжей не дождесси.
– Не отвлекайтесь, короче.
– Ладно, батюшка, хорошо.
– И, пожалуйста, без «батюшек», вы не в церкви.
– Прости Христа ради, я человек неученый, грамоте мало знаю, как думаю, так и говорю.
– К делу, гражданка Прошкина, ближе к делу…
– Ладно, батюшка… гражданин… товарищ… Значит, про что же я? Вот ведь старая голова… А-а, про веник!
– Не брал я у тебя веник, жадюга! – не сдержался Титков.
– Може, и не брал, я ведь и не говорю, что брал. А только пришла я к ему, только на крыльцо влезла, гляжу – мой веник. Просяной. Вот ей-богу, крест святой, не вру! Как перед иконой. Чтоб мне на этом самом месте сквозь землю…
– Я ведь тогда же говорил тебе, бабка, что веник это мой, сам я вязал осенью. У меня и сейчас на подлавке штук шесть висит, можете проверить, гражданин председатель.
– Хорошо, проверим. Почему вы, гражданка Прошкина, решили, что веник этот ваш? Какие приметы?
– Да как же, батюшка… гражданин… товарищ… просяной ведь!
– Просяные веники не у вас одной. Прошу присутствующих: кто пользуется просяными вениками, подымите руки. Та-ак. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Можно опустить. Видите, кроме вас уже семь человек, а ведь здесь ничтожная часть хмелевских жителей. Кстати, откуда у вас просяные веники? В продаже, кажется, не было?
– А сами жали. Совхозное просо рядом, ну и попользовались.
– Самовольно, выходит? Если так, то вас следует привлечь за погубление посевов совхозного проса на корню. И вас тоже, граждане присутствующие. Прошу еще раз поднять руки, а вы, Клавдия Юрьевна, запишите фамилии.
Тихий говор на скамейках и в толпе позади них смолк, установилась чуткая тишина, руку поднял только один Титков, поскольку о своих вениках он уже сказал для протокола.
– Странно. Было семь, теперь ни одного, кроме ответчика. – Митя Соловей поднял темные бровки на лоб, покачал головой. – Ну что ж, потом мы вернемся к этому вопросу. Продолжайте, гражданка Прошкина. Значит, вы на совхозном просяном поле нарезали стеблей и навязали себе веники. То есть, проще говоря, украли их у совхоза, а гражданин Титков украл веник у вас, так?
– Что ты, господь с тобой, и в мыслях не было! Внучок соломы просяной привез, я и навязала.
– Если солома из-под комбайна, веник не получится, – сказал Чернов. – Тут надо жать серпом, а из мятой соломы не получится.
– Как же не получится, Кириллыч, когда навязала. Цельную дюжину навязала и на шест повесила. А как уж мой веник попал к Титкову, откуда мне знать. Може, кот его блудный заигрался и утащил. Коты, они любят с вениками играться, с пряжей тоже, все нитки перепутают, если недоглядишь.
– Значит, вы подозреваете не Титкова, а его кота, верно я вас понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98